— Семья? Вы? — В ее голосе слышалось неподдельное удивление. — Нет, милорд! Вы для меня совершеннейший незнакомец. И почему я должна верить в то, что чужой человек будет заботиться обо мне, когда моя собственная мачеха — отнюдь не чужая — этого не делала?

— Я не чужой, — нетерпеливо возразил Каллен. — Я твой муж.

— Вы можете быть моим мужем, милорд, но пара кивков перед алтарем не меняет дела. Вы — чужой, — непреклонно заявила Эвелинда и потом уточнила: — Я ничего не знаю о вас. Я рассказала вам о себе буквально все, до мельчайших подробностей, но вы не пожелали чем-нибудь поделиться в ответ. Мне известно о Скэтчи больше, чем о вас, хотя я знаю о нем только одно — ему очень нравится печенье. Но я понятия не имею, что нравится или не нравится вам. Впрочем, нетрудно догадаться. Полагаю, вам не нравлюсь я.

Удивление Каллена быстро сменилось раздражением.

— Какого дьявола ты решила, что не нравишься мне?

— О, не знаю, — нервно воскликнула она и, не обращая внимания на Мака и других мужчин, показавшихся в дверях башни, продолжила: — Возможно, дело в том, что вы только ворчите и после первого раза так больше и не прикоснулись ко мне в постели.

Мужчины резко замерли, не успев дойти до лестницы, затем развернулись и ринулись обратно в главную башню. Кажется, Каллен даже не заметил их. Дважды он только раскрывал и закрывал рот, не в силах произнести ни звука, наконец свирепо сверкнул глазами и рявкнул:

— Я заботился.

— Заботились? — не поняла Эвелинда.

— Да. О твоих синяках. Я хотел дать им время зажить, прежде чем потревожить тебя снова.

Эвелинда была слишком расстроена, чтобы оценить благородство его жеста.

— Прекрасно, — гневно выпалила. — Но было бы куда лучше, если бы вы, милорд, соизволили сказать мне об этом, а не оставлять в сомнениях по поводу того, до какой же степени убого я исполнила супружеский долг, раз вы потеряли всякий интерес к делу.

Глаза Каллена потрясенно расширились, он схватил ее за руку и потащил в главную башню.

— Что вы делаете? — гневно спросила Эвелинда, пытаясь высвободить свою руку, пока Каллен решительно продвигался по главному залу к лестнице.

— Собираюсь показать тебе, что ты мне нравишься, — прорычал он.

Эвелинда мгновенно изо всех сил уперлась ногами в пол и остановилась у скамьи рядом со столами.

— Вы слышали хотя бы одно слово из того, что я вам сказала? — подозрительно спросила она. — Я не желаю, чтобы мне показывали, милорд! Я хочу, чтобы со мной разговаривали.

Пока Каллен разворачивался к ней лицом, мужчины, дабы не стать невольными свидетелями битвы, наперегонки заторопились покинуть главный зал.

— Жена! — Судя по всему, ей удалось довести Каллена до белого каления. — Мужчины… и женщины, — он особо подчеркнул последнее слово, — могут произносить любую ложь, но их поступки говорят правду.

— Возможно, это справедливо по отношению ко всем остальным, муж мой. Но я не все остальные. Я ваша жена. Мне нужны и поступки, и слова, — твердо заявила Эвелинда.

Каллен посмотрел на нее так, словно перед ним было какое-то диковинное невиданное существо, потом безнадежно махнул рукой и зашагал мимо жены к выходу из башни.

Некоторое время Эвелинда стояла, уставившись на закрывшиеся за ним двери. В ее голове царила полная неразбериха. Никаких сожалений, высказаться было необходимо. Боже праведный, куда это годится: она не знала даже того, что Бидди его тетушка, пока женщина сама не поведала ей об этом!

Тем не менее она не чувствовала себя победительницей. В словах Каллена была изрядная доля истины. Если судить по поступкам, он, безусловно, доказал, что является внимательным и заботливым мужем, он предугадал все ее желания, хотя она не имела ни малейшей возможности о чем-либо попросить… Однако поставить жену в известность о своих действиях и избавить ее от лишних волнений он не захотел.

Очевидно, лучше жить с таким мужчиной, чем с тем, кто будет громогласно заявлять о своих чувствах и пообещает бросить к ее ногам весь мир, а сам и пальцем не пошевелит, чтобы о ней позаботиться. И уж конечно, нечего и сравнивать ее мужа с каким-нибудь пропойцей, который ко всему прочему еще и бил бы ее. Вероятно, нужно просто научиться жить с молчаливым человеком. Эвелинда вздохнула.

По крайней мере теперь Милдред и Мак снова рядом. В тот момент, когда Эвелинда напомнила себе об этом, двери башни отворились. Мак, человек, которому она поверяла все свои горести и тревоги с тех пор, как научилась самостоятельно держаться в седле, вошел в главный зал, держа в руках небольшой сундук. За ним следовали другие мужчины, тоже нагруженные вещами из фургона.

Мак остановился рядом с ней, подождал, пока его спутники пройдут вперед и начнут подниматься по лестнице, и сказал:

— Леди истомилась плестись за фургоном четыре дня подряд. Ей нужно хорошенько поразмяться. С тех пор как вы уехали, ей ни разу не довелось пуститься вскачь.

— Леди тоже здесь?! — радостно воскликнула Эвелинда.

— Здесь, ее отвели на конюшню.

Эвелинда немедленно сорвалась с места, однако остановилась и оглянулась, услышав, как Мак ласково окликнул ее:

— Не надо так сердиться на мужа, девочка. Женщинам слова даются легче, чем мужчинам.

Эвелинда насупилась и заметила:

— Ты всегда разговаривал со мной.

— Конечно, — он слегка улыбнулся, — но я уже старый. Жизнь научила меня ценить беседу. Каллен молодой. И гордый. — Он пожал плечами и покачал головой: — Пустая бочка пуще гремит, девочка, а он не пустой человек.

— Нет, не пустой, — тихо согласилась она.

С чувством выполненного долга Мак повернулся, чтобы отнести сундук наверх.

— Идите скорее к Леди. Она тосковала без вас.

Эвелинда слабо улыбнулась, направилась к дверям и вышла из главной башни. Ее улыбка становилась все шире, пока она шла по двору, представляя себе скорую встречу с Леди.

Эвелинда едва успела преодолеть половину пути до конюшни, когда увидела, как оттуда выезжает Каллен. Он направился к выезду из двора и, миновав ворота, немедленно пустил своего коня в бешеный галоп.

Эвелинда на секунду задумалась, куда он направился, потом откинула тревогу и поспешила к конюшне. Если Леди не выглядит усталой, можно совершить прогулку. Для начала совсем короткую, ведь Эвелинда незнакома со здешними местами, а недолгая поездка верхом поможет ей обрести душевный покой.


— Мои люди полчаса назад увидели тебя со стены, и я выехал навстречу, — сказал Трэлин, приветствуя Каллена на опушке леса, окружавшего гору, на которой стоял замок Коминов.

Каллен кивнул. Несколько дней назад он точно так же выехал бы навстречу Трэлину и его родителям, если бы они уже не подъехали к самому замку, когда люди Каллена наконец заметили их. Вероятно, стражники отвлеклись, наблюдая со стены за тем, как Каллен объезжает новую лошадь. Или еще того хуже, не могли отвести глаз от его жены, метавшейся по загону Ангуса в поисках собственной гибели.

Каллена вновь охватило раздражение, быстро угасшее при воспоминании о том, что заставило ее рисковать жизнью — она стремилась к нему на помощь, беспокоясь, не поранился ли он при падении с лошади.

Если так и дальше будет продолжаться, жена доведет его до сумасшествия. Он уже на себя не похож. Сначала ей удалось напугать его до смерти, через минуту он пришел в ярость от ее безрассудства, а еще через мгновение был приятно взволнован тем, как сильно она переживала за его жизнь. Честное слово, на этот раз семейная жизнь сильно напоминала катание на лодке в штормовую погоду — то вверх, то вниз, и снова вверх, и тут же резко вниз. Хорошо бы кто-нибудь заранее предупредил его о том, что иногда после женитьбы мужчину может начать укачивать.

— Итак? Чем вызван твой визит? Или не стоит спрашивать?

Каллен подозрительно прищурился:

— На что ты намекаешь?

Трэлин пожал плечами и вопросительно выгнул бровь:

— Все же осмелюсь спросить, как тебе нравится семейная жизнь?

— Любопытный мерзавец, — проворчал Каллен.

Услышав выпад в свой адрес, Трэлин расхохотался и спросил:

— Неприятности в раю?

Получив в ответ печальный взгляд, он потянулся к Каллену, ободряюще хлопнул его по плечу и развернул своего коня в сторону замка Комин.

— Поехали, приятель. Полагаю, ты не откажешься от кружки эля, а я составлю тебе компанию.

Каллен помедлил в нерешительности. На самом деле ему вообще не стоило находиться здесь. До Коминов около часа езды, столько же займет обратная дорога, а у него полно дел. Однако ему просто необходимо было выветрить свое расстройство и замешательство, поэтому он сел на коня, поскакал вперед и почему-то оказался на этой опушке. С другой стороны, раз он уже у Коминов, можно позволить себе промочить горло перед возвращением в Доннехэд. Определившись, Каллен кивнул и пришпорил коня.

— Ну? — спросил Трэлин, как только они уселись за стол в главном зале замка Комин. — Как там прелестная Эвелинда?

Каллен, через силу улыбнувшись, признал:

— Она прелестна.

— Да, — согласился Трэлин, с интересом наблюдая за лицом друга. — Она была вполне прекрасна даже в огромном платье и с перепутанными волосами, выглядевшими так, словно она только что поднялась с постели. И стала еще прекраснее, спустившись вниз переодетой и причесанной.

Каллен кивнул, и на его губах заиграла легкая улыбка. Все это верно, но он-то знал — лучше всего его жена выглядит тогда, когда лежит перед ним полностью обнаженная и ее ярко-голубые глаза темнеют от страсти, которую он пробуждает в ней.

— Мне показалось, ее характер не уступает внешности, — добавил Трэлин. Каллен промолчал, и он продолжил: — Следовательно, какими бы ни были неприятности, заставившие тебя приехать сюда, в них виноват только ты сам.

Чудный образ обнаженной жены растаял, Каллен резко выпрямился и оскорбленно взглянул на Комина-младшего:

— Что?

— Ну… — Трэлин пожал плечами. — Я не заметил в ней ни упрямства, ни гордости. А вот в тебе и того и другого предостаточно.

Вынужденный признать правоту этих слов, Каллен поморщился и вздохнул:

— Я не собирался приезжать, но раз уж так вышло… — Он немного помедлил: — Ты лучше разбираешься в женщинах, чем я. Во всяком случае, им явно нравится разговаривать с тобой.

— Потому что я им отвечаю, — сухо заметил Трэлин и спросил: — Что случилось?

— Выяснилось, что она плакала по ночам, — грустно признался Каллен.

Трэлин поднял брови:

— Почему?

— Она не нашла свою одежду, которую я привез. Похоже, эта женщина думала, что я забрал ее в Доннехэд без вещей, увез только в том платье, которое на ней было.

Трэлин пожал плечами:

— А как еще она должна была думать? Ты ей что-нибудь говорил?

— Нет, но она могла понять. Я бы никогда не привез ее сюда без вещей.

— Как она могла догадаться об этом? — развеселился Трэлин. — Каллен, она совсем тебя не знает. И признайся, ты не самый обходительный из мужчин.

Каллену не понравились слова Трэлина, они подозрительно напоминали жалобы самой Эвелинды. Однако по зрелом размышлении он признал — в том, что жена так плохо думает о нем, есть определенная доля его собственной вины.

— Я не понял, вы разговариваете друг с другом или нет?

— Она разговаривает, — сознался Каллен, и его губы сами собой растянулись в улыбке при воспоминании о том, как все эти дни щебетала рядом с ним Эвелинда. Она рассказала ему массу историй о своем детстве и разных приключениях, поведала о дружбе с Маком и нежной привязанности к Милдред и похвасталась всякими хитростями, при помощи которых ей удавалось избегать частого общения с мачехой.

— Ага, она говорит, — сказал Трэлин, наблюдая за улыбкой Каллена. — А ты в это время чем занимаешься?

— Я слушаю, — честно ответил Каллен.

Он действительно слушал и находил это занятие чрезвычайно увлекательным. Эвелинда оказалась прекрасной рассказчицей, и он мог живо представить себе почти все, о чем она говорила. К тому же у нее был очаровательный голос.

— Хм. — Трэлин хлебнул из кружки эля и спросил: — Значит, пока она тебе нравится?

Каллен хорошенько обдумал вопрос и медленно кивнул:

— Да. Она сообразительная и милая. И… мечтает снова жить в д'Омсбери с совершенно омерзительной мачехой, а не в Доннехэде со мной, — с отвращением закончил он.

Трэлин поперхнулся, не в силах проглотить эль, и Каллен пару раз хлопнул его по спине, прекрасно понимая реакцию друга. Ему самому нелегко далось это признание. Жена настолько несчастна с ним, что предпочитает вновь терпеть оскорбления и жестокое обращение Эдды. Тяжело смириться с такой мыслью.