Ханна Хауэлл - Горец-грешник

— Тебе не кажется, что ее отец был моряком? — спросил Харкурт, когда особо изощренное ругательство, касающееся отца Смолла и его противоестественной любви к овцам, эхом отдалось в воздухе.

К своему удивлению, Торманду удалось слегка улыбнуться:

— Вполне возможно. Такое ругательство трудно самой придумать.

— Я ожидал, хотя мне этого и не хотелось, что услышу, как она кричит от боли.

— Они ее мучают. — Торманд слышал боль в ее голосе, он почти чувствовал ее. — Но Морейн сумела превратить ее в неистовую ярость. И думаю, она решительно настроена не дать мерзавцам услышать мольбы о пощаде.

— Да, я понимаю, но если они от нее не добьются этого, чудовища разозлятся и не станут продолжать пытки, а просто убьют ее.

— Они могут, но никакая злость не поможет Морейн долго терпеть боль, значит, они продолжат пытать ее, и поэтому мы должны освободить ее как можно скорее. — Он посмотрел на Саймона: — Как мы это сделаем?

Саймон собрался было ответить, но тут одна из их лошадей, увидев пару коней, пасущихся перед хижиной, заржала. Этот звук разорвал тишину, словно пронзительный рожок. Торманд посмотрел на Саймона, тот понимающе кивнул, и втроем они устремились к дому. Из него выскочил огромный мужчина, за ним, едва поспевая, выбежала невысокая женщина с каштановыми волосами. Жестом велев Беннету бежать в дом, Торманд ринулся к преступной парочке, пытающейся улизнуть от возмездия.

Когда великан уже готов был вскочить в седло, Торманд набросился на него. С пронзительным воплем женщина метнулась в сторону. Торманд пригвоздил Смолла к земле, успев заметить, что Саймон, перелетев через него, сбил женщину с ног. Сверкнул нож, и Торманд понял, что ошибся, женщина вовсе не собиралась бежать, она явно намеревалась вонзить ему в спину нож. Такая ошибка могла стоить ему жизни.

Неожиданно Смолл мощным рывком сбросил Торманда со спины. Выхватив меч, гигант бросился на Саймона, чтобы спасти свою госпожу, которая, выкрикивая проклятия, отчаянно извивалась в руках рыцаря. Торманд выхватил свой меч, но лязг клинка привлек внимание Смолла, который тут же повернулся к Торманду и поднял свой меч. На мгновение у Торманда мелькнула мысль, сможет ли он одолеть верзилу, ведь противник был гораздо крупнее и сильнее, чем он. Но он быстро понял: несмотря на то что Смолл выглядел таким массивным и удивительно быстрым для своих размеров, он был не столь искусен в обращении с мечом, как Торманд. В какое-то мгновение гигант отвлекся на очередной вскрик Ады Маклин, и это дорого ему обошлось. Он оступился, и меч Торманда с глухим хрустом вонзился ему в грудь. Смолл взглянул на свою госпожу и бездыханным рухнул на землю.

Вытерев пучком травы клинок, Торманд подошел к Саймону, стоявшему возле крепко связанной Ады. Женщина пристально смотрела на неподвижное тело Смолла, и на ее невзрачном лице читалось горе. Потом она обернулась к Торманду и посмотрела на него с такой ненавистью, что он отшатнулся. С исказившимся от ярости лицом безумная выплеснула на Торманда поток самых грязных ругательств и отвратительных угроз, которые в наступившей тишине разнеслись далеко окрест. Торманд посмотрел на Саймона.

— Заткни эту тварь, — сказал Торманд. — Я должен посмотреть, как там Морейн.

Саймон так и поступил, а Торманд спешно направился к лачуге.

Морейн смотрела на дверь, в которой так неожиданно и поспешно скрылись ее мучители. Через мгновение раздались вопли Ады, и Морейн испытала такое огромное облегчение, что оно почти заглушило боль. Когда в дверях показался Беннет, она думала лишь об одном: где же Торманд? Только когда Беннет накинул на нее грубую рогожу, она вспомнила, что совершенно обнажена и растянута на кольцах, словно жертва языческому богу, но сил на смущение уже не осталось. Выхватив кинжал, Беннет быстро разрезал стягивающие ее руки и лодыжки веревки.

— Моя одежда, — прошептала она, едва дыша от боли, которая разлилась по всему ее телу. — Что с Уолином?

— С мальчиком все в порядке, — ответил Беннет. Он собрал ее одежду и начал помогать ей одеваться, делая это довольно умело. — Не уверен, что вам стоит надевать все это, пока ваши раны не перевязаны.

— Об этом я позабочусь, когда доберусь домой.

Оторвав полоску ткани от ее юбки, Беннет кое-как закрепил на ней разорванное платье.

— Я же не могу ехать отсюда голой.

Одевание, казалось, отняло у Морейн последние силы, слабость одолела ее, а дыхание стало затрудненным. И тут она услышала лязг мечей.

— Торманд сражается?

— Не волнуйся, он искусный боец. А теперь присядь, ты еще слишком слаба, эти изверги сильно порезали тебя, раны до сих пор кровоточат.

Морейн не стала возражать. Она боролась с желанием закрыть глаза и впасть в забытье, чтобы не чувствовать боли. Несмотря на уверения Беннета в том, что Торманд хорошо владеет мечом, она волновалась за него. Когда он наконец вошел в дом, энергичный и невредимый, девушка едва не расплакалась. Ужас, мелькнувший в его глазах, напомнил ей, что она сама совсем не выглядит в данную минуту красоткой.

— Ничего страшного, — сказала она, когда он осторожно обнял ее. — Слава Богу, они порезали только кожу.

— У тебя все платье в крови, — сказал Торманд. — Необходимо обработать раны.

— Только не здесь. Прошу тебя, не здесь.

— Она настояла на том, чтобы одеться, — сказал Беннет. — Говорит, что обработает раны дома.

— Пожалуйста, — сказала Морейн, опираясь на Торманда и дрожа всем телом, — я хочу поскорее уехать отсюда. Как можно скорее. Все остальное потом.

Ей удалось произнести эти последние слова, прежде чем она потеряла сознание от всего пережитого.

Когда Морейн внезапно обмякла в его руках, Торманд приложил ухо к ее груди и, услышав тихий, но ровный стук сердца, перевел дыхание — она жива, и это самое главное.

— Похоже, ты крепко увяз, — пробормотал Беннет.

— Да, — ответил Торманд, — и нисколько не жалею об этом.

Боль — первое, что почувствовала Морейн, когда с трудом начала выбираться из липкой паутины сна. Она медленно открыла глаза и огляделась вокруг. Морейн понимала, что находится в спальне Торманда, что весь этот кошмар закончился, но почему-то ей опять стало страшно и захотелось заплакать, как потерявшемуся ребенку.

— Ты слышишь меня?

Торманд, сидевший у ее постели, наклонился к девушке, руки которой судорожно сжимали одеяло. Он взял ее руку в свою и слегка погладил побелевшие от напряжения пальцы. Четыре долгих дня он провел возле ее постели, как мог лечил от короткого, но довольно тяжелого приступа лихорадки и ждал, когда его любимая вернется к нему. То, что она пришла в себя, обрадовало его, но страх так и не оставил Морейн, что причинило ему боль.

— Теперь ты в безопасности, Морейн, — успокоил он ее, присаживаясь на краешек кровати. — Смолл мертв, а сегодня утром Аду Маклин повесили.

Морейн глубоко и медленно вздохнула, потом также медленно выдохнула, стараясь изгнать из своей души страх. Успокоившись, она осознала, что на самом деле ее боль не настолько сильна, а значит, дело идет на поправку.

— Как долго я здесь? — спросила она, морщась и с трудом проталкивая слова через мучительно пересохшее горло.

— Четыре дня, — ответил он, поднося к ее сухим побледневшим губам кружку с сидром, подслащенным медом.

Подавая девушке напиток, Торманд пристально вглядывался в лицо Морейн. Когда они наконец добрались до его дома, он уложил впавшую в тревожное забытье Морейн на свою постель, снял с нее окровавленную одежду и теплой водой старательно омыл раны. Глядя на ее покрытое синяками и кровоподтеками тело, он еле сдерживал рвущийся наружу стон отчаяния. Тогда ему показалось, что Морейн не сможет оправиться от полученных ран, но уже через день он увидел, что порезы не загноились, а дыхание Морейн, хотя и оставалось тяжелым, стало заметно ровнее.

— Заходила Нора, сказала, что когда ты очнешься, они с матерью обязательно придут искупать тебя, если хочешь.

Он отставил в сторону пустую кружку и вновь взял Морейн за руку, ему необходимо было почувствовать ее ответное пожатие как доказательство того, что ей лучше.

— Пусть приходят, — сказала она. — Я очень этого хочу. Мне необходимо смыть с себя весь этот кошмар. Значит, Ада во всем призналась?

— Да, рассказала все — обстоятельно и во всех подробностях. У нее даже нашлась небольшая коллекция прядей волос, наверняка отрезанных у жертв. Смолл, оказывается, был не только ее слугой, но и любовником. — Торманд покачал головой. — Трудно поверить, что такая маленькая, самая обычная, ничем не приметная женщина могла сотворить все это. Она была такая… — Он запнулся, пытаясь найти подходящее слово.

— Обыкновенная. Самая обыкновенная, — подсказала Морейн. — В ней не было ничего, что можно было бы запомнить.

Он кивнул:

— Я думаю, теперь ее запомнят, хотя бы за те грязные ругательства, которые она извергала на собравшихся у эшафота людей.

.— О да, они запомнят, кем она была и что сделала, но сомневаюсь, что через неделю они вспомнят, как она выглядела. Я думаю, именно то, что на нее никогда не обращали внимания, в конце концов свело ее с ума. — После короткой, но напряженной паузы, во время которой каждый из них обдумывал эти слова, она спросила: — С Уолином все в порядке?

— Все замечательно. Я подозреваю, что он с минуты на минуту появится здесь, и ты сама сможешь в этом убедиться. Он уже не раз проскальзывал в твою комнату, пока ты была в забытьи. Кстати, Саймон признал, что стоило прислушаться к словам Уолина, который предупреждал нас, что это ловушка. По-видимому. Уолин случайно услышал, как Ида хвасталась, что скоро она избавится от тебя, и это вызвало его опасения.

— У мальчишки настоящий талант слышать и понимать важные вещи.

Торманд кивнул, глубоко вздохнул и сказал:

— По словам Уолина, Ада говорила тебе, что, оказывается, он мой сын.

Морейн прикусила губу, ведь где-то в глубине души она надеялась, что тайное не станет явным и Уолин останется с ней.

— А разве Ада не рассказала об этом, когда признавалась в своих преступлениях?

— Она много чего рассказывала, но разве можно верить словам сумасшедшей? Хотя, конечно, такое возможно. Семь лет назад моей любовницей была некая Маргарет Маколи, но очень скоро мы расстались. Я слышал, потом ее отправили в монастырь, где она и скончалась. Однако никто никогда не говорил мне, что у нее был ребенок. Правда, если повнимательнее посмотреть на Уолина, то действительно в нем есть что-то от Мюрреев.

— Это уж точно.

Морейн пересказала ему все, что говорила Ада. Торманд чертыхнулся и запустил руку в волосы.

— Она начала убивать очень давно, не так ли?

— Да. Думаю, теперь мы никогда не узнаем, скольких людей она убила. Наверное, поначалу она тщательно скрывала свои злодеяния и старалась придать смертям некоторую естественность, что ли.

— Бог с ней, сейчас нам необходимо поговорить об Уолине, а не об этой сумасшедшей, — сказал Торманд, поднимаясь. — Но похоже, Нора и ее мать уже здесь, так что времени на этот разговор у нас все равно нет. Лучше отложим его до тех пор, пока ты окончательно не поправишься.

Через минуту женщины вошли в комнату. Морейн обрадовалась этой, как ей показалось, отсрочке приговора, потому что боялась, что Торманд решил забрать Уолина, а на то, чтобы возражать, у нее просто не было сил.

Когда Нора и ее мать искупали ее, поменяли постельное белье и рубашку, вымыли и расчесали волосы, у Морейн не осталось сил даже на то, чтобы поправить подушку. Когда они ненадолго вышли, чтобы принести ей что-нибудь поесть, Морейн, которая даже шевельнуться не могла от усталости, задремала. Когда вернулась Нора, неся поднос с хлебом, сыром, фруктами и большой миской вкусно пахнущего, наваристого бульона, Морейн проснулась и с удивлением почувствовала, что ей гораздо лучше.

— Твоя матушка пошла домой? — спросила она Нору, которая, усадив свою подопечную и заботливо обложив ее подушками, поднесла к губам Морейн ложку ароматного бульона.

— Нет, она на кухне, решила приготовить мужчинам обед, а заодно уговорить сэра Торманда нанять своих кузин. Мои тетки вполне могут прибирать в доме, и обе довольно хорошо готовят.

— Ну что ж, пусть Магда распускает какие угодно слухи, но мне кажется, служить у сэра Мюррея совсем неплохо, — улыбнулась Морейн, уже самостоятельно пробуя бульон.

— Вот и матушка думает так же. — Нора протянула Морейн ломоть хлеба, густо намазанный маслом. — Я так плакала, когда узнала, что эти мерзавцы с тобой сделали.

— Я жива, Нора. Другим повезло гораздо меньше, чем мне.

— Только этим я себя и успокаивала. А еще тем, что шрамов у тебя останется совсем немного.