Лавейл Спенсер - Горькая сладость

— Майку?!

— Да.

— Наша личная жизнь Майка не касается, и я возмущена, что ты обсуждаешь с ним такие вещи!

— Так получилось. Мы говорили о детях. Они собираются родить еще одного.

На лице Нэнси отразилась неприязнь.

— О Боже, это просто неприлично.

— Ты так думаешь? — резко спросил Эрик.

— А разве ты так не думаешь? Они мечут икру, как лососи. Господи, им уже столько лет, что пора иметь внуков! Зачем им, черт возьми, в их возрасте заводить еще одного ребенка?

Эрик швырнул свою салфетку на стол.

— Нэнси, иногда ты меня бесишь!

— И ты бежишь к своему братцу и все ему рассказываешь? И естественно, самый лучший в мире папаша дает самую лучшую характеристику женщине, которая не желает иметь детей.

— Майк ни разу не сказал о тебе плохого слова! — Эрик ткнул в ее сторону пальцем. — Ни разу!

— И к какому выводу он пришел, когда узнал, почему мы не заводим детей?

— Он посоветовал обратиться к специалисту по вопросам семьи и брака.

Нэнси уставилась на Эрика, не веря своим ушам.

— Ну, что скажешь? — Эрик пристально посмотрел на жену.

— Непременно, — насмешливо ответила она и, скрестив руки на груди, откинулась на спинку стула. — У меня свободен вечер вторника, правда, я буду в Сент-Луисе. — Ее тон изменился, стал требовательным. — Что происходит, Эрик? Зачем эти разговоры о специалистах по вопросам семьи? Чем ты недоволен? Что случилось?

Эрик взял со стола чашку, ложку и салфетку и понес их на кухню. Нэнси последовала за ним. Он поставил чашку в раковину и замер. Эрик боялся ответить Нэнси, боялся объяснений, и при этом знал, что должен все сказать, иначе никогда его жизнь не будет счастливой.

— Эрик! — нежно позвала Нэнси и дотронулась до его спины.

Он тяжело вздохнул и, пытаясь унять дрожь, произнес то, что мучило его столько времени:

— Нэнси, мне нужно от брака больше, чем я получаю.

— Эрик, пожалуйста, не надо... Эрик, я люблю тебя.

Она обняла его и уткнулась лицом ему в спину. Эрик не шелохнулся.

— Я тоже люблю тебя, — тихо ответил он. — Вот почему мне так больно.

Они стояли молча, не зная, что сказать: они оба не были готовы к тому жестокому разочарованию, которое поселилось в них.

— Пойдем в спальню, Эрик, — прошептала Нэнси. Эрик закрыл глаза. Он ощутил пугающую его пустоту.

— Ты ничего не поняла, Нэнси?

— Что я должна была понять? В этом смысле у нас всегда все было хорошо. Пожалуйста, пойдем наверх.

Он вздохнул и впервые отказал ей.

В понедельник Нэнси опять уехала на работу. Их прощальный поцелуй был наполнен неопределенностью, и Эрик с каким-то чувством отчаяния смотрел, как Нэнси садится в машину. После ее отъезда он занимался подсчетами, сколько лески использовали за сезон, сколько приманки израсходовали, рылся в каталогах, подыскивая новые приспособления. Он оплатил установку демонстрационных киосков на спортивных выставках в Миннеаполисе, Чикаго и Милуоки и направил туда свои рекламные проспекты. Эрик подсчитал количество проданных в офисе пенополистироловых охладителей и составил контракт на покупку полного грузовика таких охладителей для следующего сезона.

В свободное время он размышлял над тем, как будет складываться его семейная жизнь дальше. Он ел в одиночестве, спал в одиночестве, работал в одиночестве и спрашивал себя, долго ли все это будет продолжаться. Сколько еще продлится его одиночество?

Эрик нуждался в общении и потому отправился в парикмахерскую. Ему надо было постричься, к тому же там всегда собиралась приятная компания.

Хотя Эрик звонил Ма каждый день, он решил заехать и проверить, не опустела ли бочка с горючим, поскольку знал, что Ма оставит его ужинать. Он заменил масло в пикапе и попытался починить дверцу, но не смог. Эрик вспомнил, как наклонился над коленями Мэгги в тот вечер, когда отвозил ее к родителям. Он часто думал о ней. Чем она занимается, удалось ли ей подобрать антикварную мебель, как она хотела? Говорили, что дом уже покрасили снаружи и что это чудо.

Однажды Эрик решился съездить туда и просто посмотреть.

Просто посмотреть.

Вдоль Коттедж-Роу лежали кучи листьев. Пикап поднимался в гору. Показались густые темные заросли вечнозеленых деревьев. Солнце стало холодным, небо затянулось дымкой, словно предупреждая, что завтра будет еще холоднее. Большинство домов на Коттедж-Роу опустели, их богатые владельцы отправились на юг. Когда Эрик подъехал к владениям Мэгги, его внимание привлек «линкольн» с вашингтонскими номерами, стоявший возле гаража, — без сомнения, это была ее машина. Эрик поехал медленнее, стараясь разглядеть за разросшимися кипарисами яркое здание. Да, это чудо.

Вечером Эрик включил телевизор и целый час сидел, уставившись в экран, прежде чем понял, что не слышал ни слова. Он думал о Мэгги.

Второй раз он проезжал мимо ее дома, когда получил регистрационную форму из торговой палаты и буклет по летнему туризму. Машина Мэгги стояла на прежнем месте. Эрик остановился, выключил мотор и с минуту смотрел на буклет, валявшийся на сиденье, затем включил зажигание и, не глядя на дом, рванул в гору.

Когда он приехал сюда в следующий раз, в начале дорожки стоял зеленый грузовик с открытыми бортами. Сбоку на землю свешивалась алюминиевая лестница. Если бы не грузовик, Эрик опять проехал бы мимо, но подумал, что, кажется, хозяйке дома потребуется рабочая сила.

Стоял холодный день. Эрик вылез из пикапа, захлопнул дверцу, и пронизывающий ветер начал вырывать документы у него из рук. Свернув бумаги в трубочку, Эрик прошел мимо грузовика и заглянул внутрь — какие-то трубы, моток проволоки, разные инструменты; он оказался прав. Эрик вприпрыжку спустился по широким ступеням к дому и постучал в дверь. Он ждал, тихонько насвистывая и рассматривая заднюю веранду. На стене — связка маиса, перевитая оранжевой ленточкой, и овальная латунная табличка «ДОМ ХАРДИНГА»; белые тюлевые занавески на окошке старинной двери; новые перила выкрашены в желтый и голубой цвета; на сером полу — плетеный коврик, а в углу — глиняный горшок с рогозом и индейским табаком. Говорили, что Мэгги не жалеет денег, и если уж такое впечатление возникает при входе в дом, значит, она действительно занимается делами. Ей удалось придать очарование даже крошечной веранде.

Эрик постучал еще раз, погромче, и ему ответил мужской голос:

— Да, входите!

Эрик вошел на кухню и увидел, как она преобразилась. Белые шкафы с застекленными дверцами, столы с розовыми крышками, блестящие деревянные полы, длинный узкий откидной столик с изрезанным верхом, кружевная скатерть и корзинка с большим розовым бантом на ручке, полная сосновых шишек.

— Эй, вы ищете хозяйку? — раздался голос из соседней комнаты.

Отправившись на звук этого голоса, Эрик зашел в столовую и увидел похожего на Чарльза Бронсона мужчину, который подвешивал к потолку люстру.

— Привет! — стоя в дверях, поздоровался Эрик.

— Привет! — Электрик обернулся. — Если вы ищете хозяйку, то она работает наверху.

— Спасибо.

Эрик прошел через столовую и попал в коридор. Зрелище было впечатляющим: блестящие полы (запах лака еще не выветрился) и белые оштукатуренные стены создавали ощущение широкого пространства. Массивная лестница вела на второй этаж, и там, наверху, играло радио.

Эрик поднялся, задержался на ступенях, взглянув вниз и еще раз, с высоты, осмотрел коридор. Потом пошел на звук радио и наконец остановился в дверях одной из комнат.

Мэгги, опустившись на четвереньки, красила широкие плинтусы. В комнате, кроме радиоприемника и банки с краской, ничего не было. Ну и конечно, сама Мэгги, которая, стоя на четырех конечностях, выглядела забавно. Эрик улыбнулся, глядя на ее босые ступни и на просторные, заляпанные голубые джинсы. Край ее перепачканной рубашки мок в банке с краской.

— Привет, Мэгги, — сказал Эрик.

Вздрогнув, она вскрикнула, словно он прогудел со своей лодки прямо у нее над ухом.

— О Господи! — выдохнула Мэгги и, схватившись за сердце, выпрямилась. — Ты меня до смерти напугал.

— Я не хотел. Парень внизу сказал, что я могу подняться. — Свернутыми в трубочку документами Эрик показал в сторону коридора.

Зачем он пришел? Мэгги стояла теперь на коленях, сердце у нее колотилось, а Эрик возвышался в дверном проеме, одетый в мягкие кожаные мокасины, джинсы и огромную черную кожаную куртку, воротник которой был поднят вверх — так же, как раньше.

.Слишком привлекательный и слишком желанный.

— Я могу зайти в другое время, если...

— Все нормально, просто радио играло очень громко. — Мэгги, не вставая, протянула руку и уменьшила звук. — Я как раз о тебе думала, и вдруг ты меня позвал и...

Ты проговорилась, Мэгги. Будь осторожней.

— И вот я здесь, — закончил за нее Эрик.

Мэгги взяла себя в руки и улыбнулась.

— Добро пожаловать в дом Хардинга. — Она широко развела руки и оглядела себя. — Как видишь, я одета для приема гостей.

Но Эрику казалось, что она чрезвычайно привлекательна в таком виде — в заляпанной белой краской одежде, с перепачканными волосами, которые сосульками падали ей на лицо. Он смотрел на нее и не мог не улыбаться.

— Как видишь, — он тоже развел руками, — я не гость. Просто принес тебе кое-какие бумаги из торговой палаты.

— Прекрасно! — Мэгги положила кисть на банку с краской, встала и вытерла руки о рубашку. — Хочешь пройтись по дому? Теперь здесь есть свет.

— С удовольствием. — Эрик вошел в комнату и осмотрелся.

— Подожди. — Мэгги выбежала в коридор и крикнула: — Можно включить свет, мистер Дейч?

— Минутку, сейчас все будет готово! — ответили снизу.

Мэгги повернулась к Эрику.

— Сейчас будет свет. Так, вот это комната для гостей. Одна из комнат, — поправилась она. — Видишь, я решила оставить старые светильники, латунные. Это настоящие газовые светильники. Ты знаешь, что в этом городе до тридцатого года не было электричества?

— В самом деле?

— Поэтому здесь все переоборудовано. Мне понравились старые светильники, потому что они подлинные. Когда мистер Дейч подключит электричество, ты увидишь, как красиво они смотрятся даже при дневном свете.

Они посмотрели вверх, на газовый светильник. Они стояли очень близко друг к другу. От Эрика пахло свежим воздухом и кожей. От Мэгги — скипидаром.

— А полы? Правда, здорово? Подожди немного, я покажу, какой паркет в гостиной на первом этаже.

Мэгги еще раз оглядела себя. Из-под подвернутых до середины икры джинсов торчали ее голые ноги — такие знакомые Эрику ноги; он видел их десятки раз, когда Мэгги летом в купальнике загорала на борту «Мэри Диар».

— Полы выглядят как новые, — сказал Эрик и опять осмотрелся. — Но обстановка довольно скромная.

Мэгги хмыкнула и сунула руки в карманы.

— Всему свое время.

— Я слышал, ты уезжала. Продала дом в Сиэтле?

— Да.

— А где твои вещи?

— В гараже. Пока я перенесла сюда только кухонную посуду и кровать — надо же спать на чем-то.

— Кстати, кухня получилась восхитительной. Чувствуется твоя рука.

— Спасибо. Я хочу побыстрее закончить все работы с деревом, чтобы поставить мебель. — Мэгги задрала голову и посмотрела на широкую лепнину на потолке. Эрик поймал себя на том, что любуется изгибом ее шеи. — Я решила покрасить лепные украшения на втором этаже в белый цвет, а на первом не красить. Как только я с этим закончу, можно будет клеить обои. Хотя я, наверное, сделаю перерыв и съезжу в Чикаго за обоями.

— Ты собираешься клеить сама?

— Да.

— А как ты научилась это делать? — спросил Эрик.

— Как? — Мэгги обернулась и пожала плечами. — Методом проб и ошибок. Я ведь преподаватель домоводства. Неужели непонятно, насколько невыгодно нанимать для этого рабочих? Кроме того, у меня впереди целая зима, и я сама с удовольствием поклею.

Эрик подумал, что как-нибудь в один из мрачных зимних дней заглянет сюда, чтобы помочь ей. Глупости.

— Знаешь, что я придумала? — спросила Мэгги.

— Что?

— Я хочу назвать гостевые комнаты в честь детей Таддеуса Хардинга. Эта будет называться «Франклин», та — «Сара», а вот эта — «Виктория». Я повешу на дверях небольшие латунные таблички. К счастью, у Таддеуса было только трое детей, поэтому четвертую комнату я назову просто «Бельведер». — И Мэгги повела Эрика в «Бельведер».

Эрик стоял рядом с Мэгги и осматривал комнату. Светлая, белая. В центре — кровать. Мэгги спала, отметил он, лицом к окну. В углу на полу аккуратно стояла пара старомодных туфель. Он усмехнулся и перевел взгляд с босых ног Мэгги на эти туфли.