— Неужели ты помнишь?

— Мне всегда хотелось поцеловать ее, но я тогда был желторотым цыпленком.

Мэгги расстегнула его джинсы и прошептала ему прямо в губы:

— Поцелуй сейчас.

Они торопливо раздели друг друга. Эти первые мгновения, когда они оказались обнаженными, могли бы стать неловкими, но Эрик взял Мэгги за руки и широко развел их в стороны.

— Ого! — воскликнул он восхищенно, с улыбкой глядя ей в глаза.

— Ого! — воскликнула Мэгги, тоже восхищаясь им.

Эрик отпустил ее руки и стал очень серьезным.

— Не хочу врать и говорить, что любил тебя всю жизнь, но я любил тебя раньше и люблю теперь. Поэтому считаю, что должен сказать об этом сейчас, прежде чем...

— О, Эрик! — мечтательно произнесла Мэгги. — Я тоже люблю тебя. Я изо всех сил старалась забыть тебя, но у меня ничего не получилось.

Эрик подхватил Мэгги на руки и положил на кровать, касаясь тех мест, которые ласкал много лет назад: груди, бедер и там, где было уже влажно и горячо. Мэгги тоже ласкала его, разглядывая в золотистом свете ночника, заставляя Эрика трепетать и быть то сильным, то нежным. Он целовал ее там, куда не решался целовать, когда был юным, скользя губами по ее груди, рукам и ногам, золотистым от света, а Мэгги лежала, наслаждаясь его прикосновениями.

Она тоже впитывала вкус его тела, чувствуя трепетные ответы, и с каждым мгновением их страсть росла.

Когда они достигли предела, Эрик наклонился над Мэгги и спросил:

— Нам надо быть осторожными, чтобы ты не забеременела?

— Нет.

— Ты уверена, Мэгги?

— Мне уже сорок, и, к счастью для нас обоих, я могу не волноваться.

Их соитие было медленным и осторожным, настоящая гармония душ и тел. Эрик как только мог оттягивал момент проникновения, разжигая чувственность и продлевая наслаждение. Наконец они соединились и замерли, желая, чтобы это мгновение длилось вечно.

Прошло столько лет, и они снова стали любовниками.

Как восхитителен их порыв! Какой удивительный жар сжигает их!

Эрик отстранился и заглянул в широко открытые сияющие глаза Мэгги. Она обхватила руками его бедра и заставила двигаться, ощущая внутри себя сильные шелковистые толчки. Эрик нашел ее руки и прижал к спинке кровати, а Мэгги продолжала вглядываться в его лицо.

— Ты улыбаешься, — хрипло произнес Эрик.

— Ты тоже.

— О чем ты думаешь?

— О том, что ты стал шире в плечах.

— А ты в бедрах.

— У меня есть ребенок.

— Жаль, что не от меня.

Через некоторое время она притянула его голову, и улыбки исчезли, сменившись восхитительной серьезностью чувственности. Они дарили друг другу сладострастные ощущения, а потом Эрик, обняв Мэгги крепче, лег на бок. Не открывая глаз и оставаясь в ее теле, он произнес:

— Как хорошо!

— Это потому, что мы были первыми друг для друга.

— Такое ощущение, будто круг замкнулся и я наконец оказался там, где должен был быть все время.

— Ты когда-нибудь думал, как сложилась бы наша жизнь, если бы мы поженились?

— Очень часто. А ты?

— Я тоже, — призналась Мэгги.

Эрик опять лег сверху, и движения возобновились. Мэгги смотрела на него: волосы прилипли ко лбу, руки дрожали под весом его тела. Она стремилась ему навстречу — толчок за толчком, стонала от наслаждения, и Эрик отвечал тем же.

Он достиг разрядки первым. Мэгги увидела, как его глаза закрылись, горло выгнулось дугой, мускулы напряглись. На лбу заблестели капельки пота, мгновение — и восхитительный взрыв потряс его.

Потом тело расслабилось, и Эрик открыл глаза.

— Мэгги, прости, — прошептал он.

— Не огорчайся, — шепнула она в ответ, гладя его влажный лоб. — Ты был великолепен.

— Да?

— Конечно. И кроме того, — смущенно добавила Мэгги, — теперь я...

И это произошло.

И еще раз.

И еще.

И еще раз, и снова.

Глава 12

В час дня Мэгги и Эрик сидели в старинной ванне, наполненной пенистой водой, потягивали горькое пиво и пытались спеть йодль. Эрик сделал глоток, приложил по рту ладонь и сказал:

— Послушай, я, кажется, понял, как это делается! — и, запрокинув лицо, будто воюющий пес, разразился песней: — Пересмешник запел: йодль-о-йодль-о-ду-у-у...

Мэгги, точно ирландец в пабе, стала раскачиваться в такт этого воя, размахивая пивной кружкой. Эрик завыл так громко, что Мэгги испугалась, как бы не треснуло зеркало, но тут Эрик, вытянув губы, закончил песню долгой, жалобной и печальной нотой.

— Вот! Ну как?

Мэгги поставила кружку на пол из захлопала.

— Замечательно! А теперь я попробую... Подожди минутку. — Она подняла кружку с пола, сделала глоток, вытерла рот и, прочистив горло, попыталась пропеть мелодию хора из «Зова стада»: — Оу-оу-оу-о-о-о! Оу-оу-оу-ап! Э-оу-о-о...

Когда она кончила, Эрик, зааплодировав, завопил:

— Браво! Браво!

Мэгги попробовала раскланяться, капая пеной на пол и широко разведя руки, но ей мешали высоко задранные колени.

— Простой-простой... — Эрик посмотрел в потолок, сделал глоток пива, затем задумчиво глянул в кружку. — М-м... Эх! Понял! Старая песня ковбоя Копуса.

— Какого ковбоя?

— Ковбоя Копуса. Неужели ты никогда не слышала про ковбоя Копуса.

— Про ковбоя Копуса никто никогда не слышал!

— И все-то ты знаешь! В детстве мы разыгрывали представление на заднем крыльце. Ларри был Тэксом Риттером, Рут — Дейл Эвэнс, а я хотел быть Роем Роджером, но Майк говорил, что это он — Рой Роджер, и поэтому я должен быть ковбоем Копусом. Я стоял и ревел. Срывал с себя ковбойскую курточку и красную фетровую шляпу, тесемки которой врезались мне в подбородок, стягивал ковбойские башмаки «Красного всадника» и вопил, что готов всех их убить, за то что меня сделали ковбоем Копусом. Так что не надо говорить, что никто на свете о таком никогда не слыхивал. Слыхал. И еще как!

Эрик только начал жалостливый пересказ «Бедняжки Энн из Чейены», а Мэгги уже заливалась смехом. Закончив свой рассказ, Эрик предложил:

— Давай споем!

— Давай! Ты знаешь «Призрачных всадников в небе» Воуга Монро?

— Воуг Монро?

— Не помнишь такого?

— Что-то не помню.

— А как насчет «Кувыркающегося перекати-поле» из «Детей пионеров»?

— Это я знаю.

— Я поведу мелодию.

Он набрал в грудь побольше воздуха и начал:

— Смотри, как они кувыркаются...

Они пропели три куплета, мычанием заменяя те места, которые подзабыли. Им даже удалось добиться определенной гармонии. Мелодия завершилась парой нот, напоминающих вой волчьей стаи.

— Блуждая, вертясь, кувыркаясь, вертя-аа-ааааааась!

Последняя нота заглохла, и оба чуть не захлебнулись от смеха.

— Мне кажется, в нас пропадает талант.

— А мне кажется, у тебя потрескалась штукатурка.

Мэгги в изнеможении откинулась на спину, больно ударившись лопатками о бортик ванны.

— Оу-уо! — взвыла Мэгги. — Больно-оо-о!

Эрик улыбнулся.

— Иди ко мне. Тут есть местечко, где больно не будет.

— А синяки и шишки? — спросила Мэгги, ставя свою кружку на пол.

— Ну, может, пара синяков, — сказал Эрик, пока Мэгги устраивалась между его шелковистыми ляжками. — Но тебе это понравился, мисс Мэгги, я обещаю.

— Ммм... — промычала Мэгги, положив руки ему на грудь, — ты прав, мне нравится.

Они поцеловались, и руки Эрика заскользили по ее обнаженному телу.

Наконец Мэгги приоткрыла глаза и лениво спросила:

— Ну и как, ковбой?

— Мадам? — передразнил он, ухмыляясь.

— Тебе ведь уже не хочется поцеловать мою родинку, правда?

— Как сказать, — ответил он со своим лучшим невадийским акцентом. — Джентльмен не должен отказывать леди, когда она так мило его просит. Думаю, что справиться с этой маленькой трудностью нам не составит никакого труда.

Они справились с этой трудностью и парочкой других в придачу, а когда оторвались друг от друга, перевалило уже далеко за полдень. Они лежали в обнимку на смятой постели в комнате под названием «Бельведер Рум», усталые и довольные. В животе Эрика забурчало, и он спросил:

— У нас есть какая-нибудь еда, мисс Мэгги? Я чертовски проголодался.

Перекинув через него ногу, Мэгги спросила:

— А чего тебе хочется? Фрукты? Сандвич? Может, омлет?

Он повел носом.

— Слишком изысканно.

— Тогда что?

— Пирожки! — объявил он, похлопывая себя по животу. — Громадные, жирные и горячие, аппетитные пирожки.

— Ты угадал, идем! — И, схватив Эрика за руку, она рывком выдернула его из постели.

— Ты шутишь! — воскликнул тот. — Неужели у тебя и вправду есть пирожки?

— Нет, у меня их нет, но мы их сделаем.

— Ты хочешь печь пироги в четверть четвертого?

— А почему бы и нет? Я собрала рецепты быстрой выпечки в таком количестве, что они стали вываливаться из ящиков. Уверена, что в одной из книг мы найдем и пирожки. Идем. Я хочу, чтобы ты сам выбрал рецепт.

Эрик выбрал пирожки с апельсиновой начинкой, и они вместе — она в домашнем халатике с розами, надетом прямо на голое тело, он в голубых джинсах — занялись пирожками. Процесс потребовал гораздо больше времени, чем обещал рецепт: Мэгги заставила Эрика выжимать фрукты, что он и пытался сделать, используя для этого самые неподходящие места и предметы под шуточные нарекания Мэгги, а закончилось все тем, что оба они катались по полу, давясь от смеха. Срезая с фруктов кожуру, Эрик порезал палец. Его лечение потребовало большого количества поцелуев и потому задержало готовку еще минут на десять. А когда масло наконец было смешано с тестом, его надо было попробовать, то есть обсосать палец, на что Мэгги неохотно согласилась, лениво предупредив:

— Но если ты не отпустишь меня быстро, то вспыхнет мое масло.

Его ответная реплика снова вызвала у них приступ смеха, справившись с которым, обнаружили, что стоят, прижавшись к стене, словно пара забытых в углу водных лыж. Он широко расставил ноги, заключил Мэгги в объятия и с нарастающим удивлением стал серьезно всматриваться в ее лицо. Смех прекратился.

— О Боже, да ведь я люблю тебя, — сказал он. — Надо было прожить полжизни для того, чтобы только теперь понять, как все должно было быть. Я... Я люблю тебя, Мэгги, больше, чем думал.

— Я тоже тебя люблю. — Возрожденная заново, она ощущала всю полноту жизни. — В последние два месяца я только и мечтала о том, чтобы эта ночь когда-нибудь настала, но представить себе не могла, что будет так хорошо. Это что-то особенное... этот смех, это абсолютное счастье. Как ты думаешь, если бы мы обвенчались сразу после школы, все было бы так же здорово?

— Не знаю, но мне кажется, что да.

— Ммм... наверное. — Она улыбнулась ему в ответ. — Правда, здорово! Мы не только любим — мы нравимся друг другу.

— Кажется, мы нашли секрет, как это сделать.

Он снова стал пристально изучать ее лицо, аккуратный подбородок с чуть заметной ямочкой посередине, чарующие карие глаза и мягкую улыбку, которую он погасил нежным и долгим поцелуем. Высвободившись из его объятий, Мэгги пробормотала:

— Давай закончим с этими пирожками, мне хочется лечь и прижаться к тебе, а потом отвернуться, но чувствовать, что ты рядом, позади меня.

В начале пятого они свалились в постель в полном изнеможении и с апельсиновым запахом изо рта. Эрик улегся позади Мэгги, зарывшись лицом в ее волосы, подогнул колени, повторяя изгиб ее позы, и положил руку на ее грудь. Он вздохнул. И она ответила ему таким же вздохом.

— Ты измотал меня вдрызг.

— А мне кажется наоборот, это ты меня измотала.

— Интересно...

— Мм-хммм...

— Я люблю тебя.

— Я тоже. Обязательно разбуди перед уходом.

— И не подумаю.

И они мирно заснули, как если бы позади у них была долгая и счастливая совместно прожитая жизнь.

Проснувшись, он почувствовал влажность их переплетных тел и свою руку, лежащую на животе Мэгги, как она мерно вздымается и опадает вместе с ее дыханием. Он лежал очень тихо и прислушивался к своим ощущениям: ее дыхание, смятое стеганое одеяло, ее обнаженный зад, прижатый к его ляжкам. Запах ее волос и чего-то цветочного. Солнце и снег наполняли легкостью комнату с бледными розовыми обоями и она словно бесшумно двигалась вместе с белыми кружевными занавесями у камина. Тепло. Спокойно. Я не хочу уезжать отсюда. Я хочу остаться с этой женщиной, смеяться с ней, любить ее, делить с ней тысячи житейских забот, которые связывают жизни воедино. Я хочу носить вещи, которые слишком тяжелы для нее, и доставать то, до чего она не может дотянуться, расчищать дорожки перед ее домом, бриться в ее ванной и причесываться ее щеткой. Я хочу стоять по утрам, в дверях и смотреть, как она одевается, а по вечерам как снимает с себя одежду. Хочу звонить ей домой и предупреждать, что уже выезжаю. Делить с ней беззаботные воскресенья и тяжелые понедельники, как делят последний стакан молока, выдавленного из картонной упаковки. Я хочу, чтобы она была со мной, когда я впервые спускаю лодку на воду, чтобы она поняла: весна — это сезон сердца, а не календаря. А летом, пересекая водную гладь, я хочу смотреть, как она обернется и, не выпуская лопаты из рук, начнет махать мне, услыхав гудок. А осенью... она поймет и разделит мою печаль, когда я стану готовить «Мэри Диар» к зиме. У нас будут маленькие праздники — «Дом Периньон», пара недель в Акапулько, «шатобриан» при свечах, и проблемы — появление седых волос, поиски затерявшихся ключей и весенняя простуда. Нет, я точно не могу уйти от этой женщины. По легкой смене ритма дыхания и чуть заметному напряжению мускулов ее расслабленного тела он понял, что она просыпается, положил ладони на ее живот и потерся носом о спину. Мэгги откинулась назад и просунула руку между ног Эрика. Погладила — раз, еще раз и почувствовала, как его плоть оживает в ее ладони. Она улыбнулась — и он понял это, будто видел ее лицо. Не оборачиваясь и чуть согнувшись, Мэгги ввела его член в свое лоно и, высвободив руку, притянула к себе. Эрик сжал ее бедра, приветствуя старым как мир способом: с добрым утром, я люблю тебя, Мэгги. Чуть позже, уже успокоившись, она повернулась к нему лицом и перекинула согнутую в колене ногу через его бедра. Он ответил на ее улыбку, о которой до этого только догадывался, закинул согнутую в локте руку за голову, а другой сжал ее пальцы. Так они и лежали, глядя в глаза друг другу, а солнце все ярче высвечивало окна. Большим пальцем Эрик лениво поглаживал руку Мэгги. Камин медленно угасал, занавески перестали шевелиться. Мэгги наклонилась поправить растрепавшиеся волосы Эрика и снова переплела с ним пальцы, и он возобновил свое ленивое поглаживание. Они не сказали ни слова и ничего друг другу не обещали, но это молчание было красноречивее самых пылких клятв. Получасом позже они сидели за столом, держась за руки и думая о своих невыполнимых желаниях. Он допил кофе и неохотно потянулся за курткой, висящей на спинке стула. Медленно натянул ее, оттягивая неизбежное, печально склонив голову, и нагнулся, чтобы застегнуть нижнюю кнопку. Мэгги подошла к нему, отвела его руки в сторону и стала застегивать кнопки. Одна. Еще одна. Еще. И каждая из них приближала момент расставания. Защелкнув верхнюю, она, подняв воротник его куртки, потянула к себе его лицо и нежно поцеловала в губы.