— Я не задержусь, — бросила она.

Найдя длинный серый свитер и набросив его на плечи, Мэгги вместе с Эриком побежала к его грузовичку. Когда дверцы захлопнулись, они, промокшие насквозь, посидели некоторое время, глядя прямо перед собой и тяжело дыша. Наконец Эрик вздохнул и, ссутулившись, сказал:

— Мэгги, извини. Мне не надо было приходить.

— Да, не надо.

— Я не знал, что ты завтракаешь вместе с ними.

— Я слежу за постелью и за завтраком, забыл? А завтракают здесь каждое утро.

— Кейти хотела захлопнуть дверь у меня перед носом.

— Кейти обучали правилам приличия, и ей бы лучше не забывать о них. Но что случилось?

— Может, проедем подальше отсюда, в какое-нибудь тихое местечко? Нам надо поговорить без помех.

Она нервно хмыкнула.

— Все понятно.

Изредка он видел ее расстроенной, но сейчас она казалась огорченной очень сильно, и причиной тому был не кто иной, как он. Мэгги посмотрела на дом, где за кружевными занавесками мелькала тень Кейти, расхаживающей по кухне.

— Нет, мне нельзя уезжать. У меня много работы. Кроме того, нет смысла озлоблять Кейти еще больше.

— Ну пожалуйста, Мэгги. Я бы не пришел, если бы это не было так важно.

— Я прекрасно все понимаю. Поэтому и вышла с тобой. Но уехать я не могу. В моем распоряжении всего одна минута.

Из дома появился человек, имя которого Мэгги забыла, и побежал под дождем через дорогу к своей машине с двумя чемоданами в руках.

— Пожалуйста, Мэгги.

Она огорченно вздохнула.

— Ну хорошо. Только не надолго.

Он нажал на газ, мотор чихнул, затем смолк на мгновение и взревел. Эрик поехал по боковой дорожке, под колесами захрустел мокрый гравий, а дворники застучали, как метроном. Он выехал из города по направлению к Хайвэй 42, затем повернул на восток и через несколько минут достиг узкой проселочной дороги, теряющейся в зарослях кустарника. В конце этой дороги, там, где деревья уступали место полю, Эрик остановил машину. Дождливое небо временами озарялось вспышками молний, и полевые цветы склонили свои головки, будто кающиеся грешники перед священником.

Какое-то время они сидели молча, погруженные в свои мысли, привыкая к металлическому стуку дождя по крыше машины, к остановившимся дворникам на ветровом стекле, на котором сквозь подтеки воды, как в фокусе, виднелся заброшенный сарай.

Они одновременно взглянули друг на друга.

— Мэгги, — сказал он печально.

— Произошло что-то очень плохое?

— Иди сюда, — хрипло прошептал он, обхватив ее и прижимаясь щекой и носом к прохладной влаге ее волос и намокшему шерстяному свитеру. — Да. Очень.

— Рассказывай.

Он откинулся назад и серьезным извиняющимся взглядом заглянул в ее карие глаза.

— Нэнси забеременела.

— О Боже! — прошептала она, отшатнувшись от него и, прикрывая рот рукой, отвернулась к окну и еще тише повторила: — О Боже мой!

Он смотрел, как она сидит с закрытыми глазами и переживает новость, все плотнее прижимая пальцы к губам. Наконец она открыла глаза и медленно мигнула, как кукла со свинцовыми грузиками в глазных яблоках.

— Мэгги... моя милая Мэгги. Прости меня.

Но она слышала только шум в ушах. Она была дурой. Она оказалась игрушкой в руках человека, который ничем не отличался от других. Она ни о чем его не расспрашивала и ничего не требовала от него, поверив заверениям в любви и в то, что он добивается развода с женой. А ведь ее предупреждали и мать, и дочь. Но она была так уверена в нем. Так абсолютно доверяла ему. И теперь он оставляет ее и возвращается к жене. Оставляет на пятом месяце беременности. С его ребенком.

Она не плакала: нельзя плакать ледяными кристаллами.

— Отвези меня домой, пожалуйста, — сказала она, выпрямившись, всем своим видом выражая холодное достоинство.

— Мэгги, пожалуйста, не делай этого, не отворачивайся от меня.

— Ты уже все решил. Все ясно. Отвези меня домой.

— Я изводил ее все эти годы. Ну как я могу сейчас требовать от нее развода?

— Конечно, не можешь. Отвези меня домой.

— Нет, пока ты...

— Будь ты проклят! — Она размахнулась и отвесила ему тяжелую пощечину. — Не смей предъявлять мне ультиматумы. Ты не имеешь права указывать, что мне делать, а что нет. Заводи машину, или я выйду и пойду пешком.

— Ты ошибаешься, Мэгги. Я не хотел от нее ребенка. Это случилось задолго до того, как мы выяснили отношения. Я тогда запутался и не знал, решиться на развод с Нэнси или нет.

Она резко открыла дверцу грузовичка и спрыгнула в мокрую траву. Вода просочилась в отверстия для шнурков и промочила ботинки. Не обращая на это внимания, она шагнула на грязную дорогу, отшвырнув стебли высокого молочая, которые замочили ее слаксы почти до бедер. Эрик выскочил следом за ней и схватил ее за руку.

— Полезай обратно в машину, — приказал он.

Она высвободилась и продолжала идти дальше с высоко поднятой головой, с сухими глазами, хотя мокрые от дождя пряди волос налипли на лоб, и струйки воды стекали на ее веки.

— Мэгги, я, может, и дурак, но твой ребенок — это также и мой ребенок. И я хочу быть его отцом, — сказал он.

— Круто! — огрызнулась она. — Убирайся к своей жене!

— Мэгги, черт подери, прекрати!

Она продолжала идти. Он снова выругался, вернулся в грузовичок и завел двигатель, но мотор заглох, завелся вновь, взревев, как голодный великан, и грузовик дернулся назад, разбрызгивая грязь из-под колес. Она маршировала по дороге, как солдат на параде, не позволяя ему обогнать себя.

Двигаясь за ней задним ходом, он высунулся из окна.

— Мэгги, забирайся в эту проклятую машину.

Она отмахнулась от него, не замедляя шага. Он развернулся и попытался остановить ее:

— Мэгги, иди сюда.

— В моей жизни тебя уже нет, Сиверсон, — закричала она почти радостно.

Когда Мэгги добралась до шоссе, он с визгом въехал передними колесами на асфальт и так резко изменил направление, что, казалось, все внутренности машины со свистом разлетятся в разные стороны.

Машина заглохла основательно. Стартер дернулся раз пять и все без результата. Он хлопнул дверцей. Мэгги продолжала вышагивать, представляя, как он стоит у машины, согнувшись и упершись руками в колени. Такую реакцию он ожидал от Нэнси, но не от своей милой Мэгги. «Проклятая непредсказуемая девка. Так отшвырнуть меня! Ну и хрен с тобой. Пусть покрутится пару недель, может, почувствовав одиночество, начнет говорить по-человечески».

Он следил за ней, пока окончательно не убедился, что Мэгги не вернется, пнул ногой шину и откатил проклятую Старую Суку на обочину. Когда грузовичок выбрался из оврага, Эрик, захлопнув дверцу, снова стал наблюдать за ней, теперь уже издали, еле различая цвет ее одежды. «Иди, иди, упрямая дура! Но рано или поздно тебе придется поговорить со мной. Это мой ребенок прыгает вместе с тобой под дождем, и я позабочусь о нем. Попробуй только причинить ему вред».

Мэгги зашла в первый же деревенский дом и попросила разрешения позвонить.

— Папа, — сказала она, услышав, что Рой снял трубку, — ты еще ездишь на работу?

— Да, но в чем...

— Не мог бы ты за мной заехать? Я в деревне немного восточнее сорок второго... Прямо сейчас. — Она обернулась к девочке-подростку с неопрятными волосами: — Как твоя фамилия?

— Джергинс.

Мэгги спросила отца:

— Знаешь, где живут Джергинсы? Это к югу от города.

— Да, знаю дом Гарольда Джергинса и его семьи.

— Я сейчас здесь. Не мог бы ты заехать за мной?

— Конечно, дорогая, но какими судьбами ты...

— Спасибо, папа. Поспеши. Я вся промокла.

И она повесила трубку, прервав дальнейшие расспросы отца. Когда они вдвоем возвращались в город, им встретился человек, голосующий на обочине. Рой притормозил, но Мэгги приказала:

— Проезжай мимо, папа.

— Но ведь дождь и...

— Не смей останавливаться, папа. Если остановишься, я выйду и пойду пешком!

Они проехали мимо человека с поднятой рукой, и Рой оглянулся через плечо.

— Но это же Эрик Сиверсон.

— Я знаю. Пусть идет.

— Но Мэгги...

Сиверсон погрозил им кулаком.

— Следи за дорогой, папа, а то свалишься в канаву. — Мэгги схватилась за руль и предотвратила катастрофу. Она включила в машине обогреватель и, расчесывая мокрые волосы, сказала: — Приготовься к шоку, папа. То, что я скажу тебе сейчас, собьет тебя с копыт. — Она поглядела на него в упор и проговорила: — Я жду ребенка от Эрика Сиверсона.

Рой разинул рот от удивления. Она снова удержала руль, чтобы не съехать с дороги.

— Но... но... — выплюнул он, как одноцилиндровая машина, и откинулся назад, чтобы разглядеть дорогу, позабыв о направлении движения и о скорости.

— Мама обосрется, — сказала она деловым тоном. — Я думаю, на этом наши отношения кончатся. Она предупреждала меня о таком исходе.

— Ребенок Эрика Сиверсона? Этого Сиверсона? Мимо которого мы только что проехали?

— Да, именно его.

— Ты что, выходишь за него замуж?

— Нет, он уже женат.

— Да, я знаю. Но... но...

— Между прочим, его жена тоже ожидает ребенка. Если мои расчеты правильны, то мой родится раньше.

Рой нажал на тормоза, остановил машину прямо посередине дороги и потрясенно воскликнул:

— Мэгги!

— Хочешь я сяду за руль, папа? Давай я сяду. Ты слишком ошеломлен, чтобы вести машину.

Она вышла из автомобиля, обогнула его и, прежде чем Рой успел что-то сообразить, стала вытеснять его с сиденья, приговаривая:

— Подвинься, пап, мне слишком мокро под дождем.

Он дернулся, как от хлопка во время сна, и забился на место пассажира. Мэгги завела машину и на полной скорости направилась к городу.

— У нас был роман, но он кончился. Я вынуждена как-то по-другому спланировать свою жизнь, и мне понадобится твоя помощь. Я не стожильная. Понимаешь, пережив смерть Филлипа, переезд сюда, хлопоты со старым домом в Сиэтле и всеми воспоминаниями, связанными с ним, со всей суматохой, разрывавшей меня на части, пока я приобретала новый дом, задумав гостиничный бизнес, — понимаешь, ребенок или не ребенок, но я не брошу начатого. Думаешь, я выдюжу?

— Не сомневаюсь.

— Мама будет в отчаянии.

— Не сомневаюсь.

— Возможно, она в буквальном смысле отречется от меня.

— Возможно... да. Твоя мать — тяжелый человек.

— Знаю. Поэтому я и обратилась к тебе, папа.

— Я полностью в твоем распоряжении.

— Я знала, что ты скажешь это.

Его шок начал спадать, уступая железной решительности и целеустремленности Мэгги.

— Папа, ты слышал что-нибудь о родах по методу Леймеза?

— Что-то читал об этом.

Она бросила на него косой взгляд.

— Думаешь, мы справимся? Ты и я?

— Я? — Его глаза округлились.

— Мне кажется, тебе захочется увидеть рождение своего последнего внука.

Он помолчал, потом ответил:

— Это напугает меня до смерти.

— Но на курсах нас научат, как не бояться.

Она впервые призналась себе, что напугана, хотя внешне продолжала разыгрывать бесстрашную и несгибаемую, как стальной рельс, женщину.

— Твоя мама обосрется! — сказал он, моргая.

— Тсс... Какой грязный язык, папа.

Они засмеялись, как конспираторы, только что давшие клятву верности. На окраине города Мэгги призналась:

— Я еще ничего не сказала Кейти и жду крупных неприятностей от нее.

— Ничего, она свыкнется с этой идеей. Как и я. Да и мать тоже. Во всяком случае, я считаю, что это твое личное дело и твоя ответственность.

— Точно. И сегодня я это поняла.

Она остановилась у боковой дорожки. Дождь прекратился. На кончиках листьев дрожали капли, а воздух пах цветочным чаем, зеленью и сырой землей.

Мэгги заглушила мотор и взяла отца за руку:

— Спасибо, что приехал за мной, папа. Я люблю тебя.

Как легко выговаривались эти слова при обращении к отцу!

— Я тоже люблю тебя, но должен признать, что я в шоке. Думаю, что надолго запомню этот день.

Мэгги засмеялась и, взглянув на его судорожно сжатые руки, постаралась успокоить Роя.

— Знаешь, чем ты удивляешь меня? Откуда в тебе столько силы? Столько... — Он задумался и закончил: — Решительности. Впрочем, ты всегда такой и была. Ты четко знаешь, что тебе нужно, чего ты хочешь, и добиваешься этого. Колледж, Филлип, Сиэтл, дом Хардинга, а теперь вот — ребенок. — Он снова задумался, поднял брови и быстро добавил: — О, не то, чтобы ты гонялась за этим, но как ты со всем управляешься! Как принимаешь решения! Хотел бы я так! В отличие от тебя, я всегда выбираю путь наименьшего сопротивления. Мне это не нравится, но так получается. Я осознаю, что твоя мать держит меня под каблуком и наслаждается этим. Я знаю. Но в этот раз я выступлю против нее. И я хочу, чтобы ты это знала. Мир не обрушился. И если ты хочешь ребенка, то я пойду в этот госпиталь и докажу всем, что мне нечего стыдиться, хорошо?