– Альберт! – позвала она.

Он казался потерянным и не откликнулся.

– Альберт! – произнесла она более резко.

Наконец он повернулся к ней. Его лицо было нахмуренным и слегка перекошенным, как будто ему было больно.

– Сядь и поешь, – сказала она.

– Ты уверена, что я не причинил тебе вреда?

– На самом деле это было прекрасно. Давно я такого не чувствовала. Я уже начала бояться, что ты не скучал по мне так же сильно, как я скучала по тебе.

– Поверь, каждую ночь я засыпал с мыслями о тебе.

– Наверное, я эгоистка, но мне приятно это слышать. Тебя мучили эти мысли?

– Так сильно, что ты и представить себе не можешь.

Признаться, Джулия действительно получала удовольствие, зная, что мысли о ней преследуют его. Мягко улыбнувшись, она предложила:

– Давай поедим.

Он собрал разбросанную одежду, а затем опустился в кресло, и теперь их с Джулией разделял журнальный столик. Она надеялась, что Альберт сядет на диван, чтобы быть ближе к ней. Но, возможно, он не сделал этого, потому что боялся, что она будет его отвлекать.

Она чувствовала бы себя лучше, если бы он показал, что ему нравится отвлекаться на нее. Вместо этого она осознала, что он сожалеет о случившемся.

* * *

«Спасибо, Господи, за стук в дверь, – это все, о чем мог думать Эдвард. – Спасибо, Господи, за стук в дверь».

Он уже был готов поднять ее на руки и отнести на кровать. Впервые после возвращения он не терзался чувством вины. Вместо этого он растворился в страсти и желании, которых доселе не испытывал. Ее запах, ее тепло, ее мягкость. В тот миг для него не имело значения, что это было бы самое страшное из того, что он мог сделать. На мгновение она отвлекла его, и он позабыл обо всем на свете. Огонь в ее поцелуе…

Господи. Как, черт возьми, все это произошло? Конечно, в тот вечер в саду между ними промелькнула искра, но то, что он пережил только что, изрядно поглотило его. Вместо невинности и наивности он увидел зрелость и полученный опыт – смертельную комбинацию, способную погубить его благие намерения.

Он неуверенно потянулся за вином, начал наполнять бокал и увидел, как ее брови изогнулись в удивлении. Эдвард решил не наполнять бокал до краев. Оставаться с ней наедине в спальне было опасно для его планов. Но как этого избежать? Он должен был помнить о том, что Джулия не питала к Эдварду никакой привязанности, что ее доброта и уловки предназначались Альберту.

Именно Джулия выгнала его из лондонской резиденции брата, потому что он явился туда рано утром пьяным вдрызг; именно Джулия побудила Альберта уменьшить пособие Эдварда, чтобы он не мог потворствовать своим желаниям. Именно Джулия всегда смотрела на него так, как будто он был грязью, которую она только что стряхнула со своих туфель.

Именно Джулия устроила элегантные похороны для человека, которого терпеть не могла. Именно Джулия согласилась принять нескольких гостей, несмотря на свою усталость. Именно Джулия поцеловала его так, как будто он был самым важным человеком в мире. Именно Джулия инициировала этот поцелуй. Ни одна женщина не целовала его первой. Это чувство невероятно опьяняло.

Если она ненавидела его после встречи в саду, то начнет ненавидеть еще сильней после того, как узнает правду и вспомнит об этом поцелуе. Он не должен ее целовать, чтобы снова не забыть, что она любит не его и что не с ним она обменивалась обетами.

Взглянув на свою тарелку, он выругался про себя. Рыба с гарниром. Конечно же, повар приготовил любимое блюдо Альберта. Эдварду оно никогда не нравилось. Он предпочитал красное мясо с кровью.

– О чем ты задумался?

Он поднял голову и увидел, что Джулия внимательно смотрит на него. Она выглядела так, словно снова сомневалась в нем.

– Извини… о чем ты?

– В библиотеке. Ты сказал, что вы предавались воспоминаниям. Об Эдварде, я полагаю. Помогло ли это тебе вспомнить о хороших временах?

«Помогло бы, – подумал он, – если бы мы действительно говорили об этом». И хотя он надеялся свести к минимуму свою ложь, ему не удалось избежать маленьких недоговорок.

– Слегка.

– Поделись каким-нибудь из воспоминаний.

«Если бы я мог пить из твоих уст, я бы обошелся без вина», – мелькнуло у него в голове, и он спросил:

– Например?

– Чем-то, что связано с Эдвардом. Расскажи о приятном воспоминании. Мы никогда много не говорили о нем, за исключением тех случаев, когда ты беспокоился, что он скончается слишком рано или что мое терпение лопнет из-за его… сомнительных поступков.

Альберт беспокоился о нем? Эдвард знал, что брат не был доволен тем образом жизни, который он вел, но понятия не имел, что тот тревожится за него. Всякий раз, когда Альберт устраивал ему нагоняй, он просто думал, что брат разочарован и хочет контролировать его. Тем не менее он пообещал Альберту, что если тот отправится с ним в Африку, то по возвращении он остепенится, женится и займет пост в парламенте. Ему была ненавистна мысль о том, что у него нет уверенности, что он сдержит свое обещание. Он пообещал бы что угодно, лишь бы Альберт согласился отправиться с ним. Понимание этого причиняло ему боль: он вел себя не вполне честно с человеком, который всегда был абсолютно откровенен с ним.

Джулия рассчитывала, что он расскажет ей что-то о мужчине, которого не любила, а ему впервые за все время неожиданно захотелось, чтобы у нее сложилось хорошее впечатление о нем.

– Эдварду не нравилось быть младшим сыном.

– Я подозреваю, что все младшие сыновья обычно недовольны своим положением, – сказала она мягко, без тени неодобрения.

Прежде чем они с Альбертом отправились в путешествие, она говорила с ним исключительно недовольным тоном. И сейчас, слушая ее ровный голос, он испытывал некоторое раздражение.

– Как ни странно, у него не было желания быть графом.

– Слишком много работы, – сказала она с улыбкой.

Он улыбнулся в ответ, слегка подняв один уголок губы. Эдвард не думал, что когда-либо захочет это сделать.

– В точку. Ты очень хорошо его знала.

– Не совсем. Теперь я об этом сожалею. Но мы отвлеклись. Расскажи что-нибудь приятное.

Что-нибудь приятное. Рыба определенно не подходила под эту категорию, и он, все-таки засунув в себя пару кусков, отодвинул свою тарелку и схватил бокал с вином, имея для этого повод.

– Сначала нам не нравилось жить в Хэвишем-холле. Мы быстро поняли, что там что-то не так. Ни одни часы не работали, не было слышно их тиканья. Поместье было таким же большим, как Эвермор, но мы могли располагать лишь полудюжиной слуг. Нам запретили ходить по большей части усадьбы, а многие из комнат были заперты. И вскоре Эдвард начал планировать нашу первую экспедицию.

Он улыбнулся, вспомнив, какой серьезной эта экспедиция казалась ему тогда. В этой истории, по крайней мере, он был самим собой.

– Однажды ты рассказывал мне о том, что маркиз приказал остановить все часы в доме, когда умерла его жена.

Улыбка исчезла с лица Эдварда. Проклятье. Откуда он мог знать, что рассказывал ей Альберт. Конечно, она бы намекнула, что знает эту историю.

– Маркиз прекратил делать много вещей, когда умерла его жена. В основном он прекратил жить.

– Я могу себе это представить. Я не знаю, что бы я делала, если бы ты умер в Африке. – Она покачала головой. – Прости, я не хотела говорить об этом. Давай вернемся в Хэвишем-холл.

Он вздохнул, осознавая, что ее слова подтвердили, что его нынешний план был единственно верным, если он хотел сдержать свое обещание. Возможно, раньше он не был человеком слова, но намеревался стать таковым.

– Я не знаю, почему нам показалось, что мы можем отправиться на исследование только в полночь. Как будто нам кто-то мешал сделать это в течение дня.

– Мне кажется, ночь кажется запретной, потому что все должны спать. Вот почему вы выбрали это время, – сказала она с дразнящей улыбкой на губах.

Он старался не смотреть на нее. Ее соблазнительный рот и блеск в глазах словно намекали, что она с радостью присоединилась бы к ним в темных коридорах со свечой в руках, чтобы осветить путь. Ему не очень хотелось узнавать ее с другой стороны. Еще меньше ему нравилось открывать в ней что-то новое. Он просто хотел притворяться Альбертом до рождения наследника, не получив при этом никаких синяков и царапин. Сближение с Джулией не было частью его плана. Тем не менее он должен был признать, что она имеет на это право.

– Это было опасно, потому что мы могли попасться на глаза маркизу. Ночью он бродил по коридорам. Я часто слышал его мягкие шаги у дверей своей спальни. Так что в этом случае поиск острых ощущений послужил движущей силой.

На ее лице вновь заиграла улыбка, и его сердце сжалось.

– Пришлось ли вам спасаться бегством? – поддразнила она.

– Ты хочешь, чтобы я испортил повествование, рассказав сразу, чем закончились наши приключения?

Ее улыбка слегка погасла.

– Теперь ты говоришь, как Эдвард. Он был одержим своими рассказами.

Проклятье. Он ошибся. Ему всегда нравилось рассказывать истории. Альберт же, наоборот, предпочитал прямоту и не тратил время на всякие подробности, делавшие повествование интересным.

– Ему это хорошо удавалось, – продолжала Джулия.

Он моргнул, задаваясь вопросом, не послышалось ли ему.

– Я не думал, что ты это замечала.

– Мне нравилось слушать его рассказы. Именно поэтому я всегда устраивала ужин, когда Эдвард с друзьями возвращался из своих походов. Я знала, что он ни за что не поделится своими приключениями со мной, но будет завораживать рассказами других. Мое присутствие не мешало ему погружаться в свои истории, а я старалась не показывать, насколько наслаждаюсь ими, чтобы он пришел на ужин и в будущем.

– Я не знал об этом.

Он предполагал, что Джулия устраивала эти ужины исключительно для привлечения внимания к собственной персоне. Графиня Грейлинг дает ужин для «хулиганов из Хэвишема», как их четверку иногда называли в высшем обществе Лондона.

Она расправила плечи и сказала:

– У меня имеется несколько секретов.

Ему захотелось раскрыть их все, хотя он и подозревал, что в большинстве своем они были невинными и тривиальными. В то время как его собственный секрет был ужасен.

– Он думал, что ты не интересовалась его поездками. Если бы ты просто попросила…

– Он отказал бы. Ты знаешь, что Эдвард не хотел угождать мне, да и вообще угождать кому-либо, кроме себя. Его чувство собственного достоинства требовало аудитории, и я предоставляла ему это. А взамен получала кое-что для себя – рассказы о приключениях.

Она ошибалась. Если бы она попросила, он бы рассказал ей обо всем. Как они умудрялись оставаться настолько чужими друг для друга, если Альберт был так важен для них обоих?

– Пожалуй, пора вернуться к твоим воспоминаниям, – сказала она, прерывая его мысли.

– Если я и говорю, как Эдвард, то лишь потому, что два месяца мне только и приходилось делать, что слушать его. Кажется, ему нравилось слышать звук собственного голоса.

Она рассмеялась:

– Это было очевидно. Он никогда не сомневался в своей неотразимости.

Ее звонкий смех слегка поднял мрачное настроение, в котором он пребывал все время после смерти Альберта. Как странно, что именно она, а не Эш или Локк, дала ему искру надежды на то, что придет время, когда он перестанет чувствовать себя так, как будто последовал за братом в могилу. Он хотел бы рассказать ей правду, чтобы они могли поговорить об Альберте.

– Скорее все объясняется его высокомерием. Итак, он был уверен в том, что мы могли бы остаться незамеченными в большом доме.

– Это была ваша первая экспедиция?

– Да. Он, конечно же, составил план поместья и наш маршрут. Не прямой, потому что это было бы слишком скучно. Маршрут включал множество поворотов. После того как экономка уснула, ему удалось прокрасться в ее комнату и забрать ключи. Путь нам освещала только свеча. Мы были в ужасе.

– Но вы держались до конца?

– О да. Стены были одинаковыми. Эд запищал, как мышь, пойманная кошкой, когда увидел свое отражение. Это было жутко. Люстры и канделябры не горели и были покрыты паутиной. Кроме нашей свечи, не было никаких других источников света. В вазах стояли засохшие цветы, и все было покрыто пылью. В комнатах стоял запах плесени. Я думаю, что никто не заходил туда в течение многих лет. Во время каждого приключения мы видели одно и то же: заброшенные комнаты, которыми никто не пользовался. Мы становились все смелее и смелее в своих поисках и всегда находили что-то, что могло нас порадовать. Думаю, именно поэтому, повзрослев, мы начали изучать мир.