Марго поморщилась.

— Я знаю, что ты что-то придумала, малышка Эль.

— Да? — Стоило больших усилий не залепить ей отравляющую пощечину. Но — Марго в доме своего брата, и имеет право вести себя, как последняя стерва. А она имеет право хотя бы сказать ей, как низко она пала. — Мне тебя жаль, Марго. Ты исходишь желчью толкьо потому, что я не стала твоей игрушкой. Это не любовь.

— Ты стала игрушкой Макса, сучку!

Эль перехватила ее занесенную для удара руку, отбросила.

— Даже не думай.

— Ты стала очень смелая после того, как начала трахаться с моим братом, — не удержалась от очередного ядовитого плевка Марго. — На что ты надеешься, Эль? Что станешь чем-то большим, ем девочка для секса? Я допускаю, что лишить малышку невинности было ему в диковинку, и он «поплыл». Он же не молодеет, ты должна понимать. Мужчины после тридцати чувствую старость… — Марго сделала пространный жест. — Но ты не задержишься здесь надолго. Месяц, два? Если будешь хорошо давать, возможно, на полгода. А потом ты станешь просто скучной малышкой Эль, у которой ничего нет за душой. На твоем месте, я бы уже сейчас начала тянуть из него деньги, потому что потом тебе будет очень непросто вернуться в сраный грязный трейлер и подставляться за папашины долги.

— Как будто ты предлагала что-то другое. — Эль зло улыбнулась. — Как будто ты видела во мне личность, а не игрушку.

— Я всегда о тебе заботилась, — зашипела Марго. — Даже когда ты сама о себе не думала.

— Это не любовь, Марго. — Эль с сожалением покачала головой. — Это была просто твоя прихоть. Когда любят — не делают больно, и не обманывают недоверием. Извини, что я полюбила Макса, а не тебя.

— Полюбила? — Марго нарочито громко фыркнула. — Ты еще глупее, чем я думала.

— А ты — еще несчастнее. Надеюсь, когда-нибудь ты найдешь человека, которого полюбишь сильнее и искренне, чем хромого щенка. И надеюсь, что он вытрет об тебя ноги. И того, возможно, ты протрезвеешь и поймешь, что у тебя есть сердце, и оно может болеть.

Марго не стала ее останавливать. Возможно, она впервые в жизни сделал не то, что хотела, а то, что должна была сделать.

Самой приятной новостью за день стало то, что женщина, которая пострадала в аварии, наконец, пришла в себя. И диагноз врачей о ее дальнейшем физическом состоянии был обнадеживающим: никакие жизненно важные органы не пострадали, позвоночник цел. При наличии комплексной терапии были все шансы, что она выйдет из больницы примерно через месяц и на своих ногах. Максу пришлось выписать баснословный чек, чтобы родственники пострадавшей не усугубляли дело. Марго это, конечно, все равно не спасало, но он был даже рад, что сестра получит по заслугам. Она, мать его, даже выводы не сделала: продолжала напиваться и ныть о том, что он трахает Эль.

Макс поморщился, вспоминая утренний разговор с матерью. Конечно, мимо ее ушей не прошли выкрики Марго об их с Эль отношениях. Честно говоря, Макс рассчитывал по меньшей мере на понимание. Ну или что мать придержит при себе комментарии. Но Александра была бы не Александрой, если бы упустила возможность высказать свое видение того, как ее тридцатилетнему сыну нужно устраивать личную жизнь. «Да, Максимилиан, Габриэль чудная девочка, но она простушка. Что этот ребенок может дать тебе, кроме необходимости держать под рукой десяток носовых платков, чтобы подтирать ей нос?» Он не стал даже начинать полемику. Пусть думает, что хочет. Пусть они все думают, что им заблагорассудится, а он в состоянии решать сам за себя. К счастью, сказанного один раз «моя жизнь уже давно не твоя забота» хватило, чтобы мать перестала навязывать свою точку зрения. Пусть подумает, переварит этот факт, как что-то постоянное, на что она при всем желании никак не сможет повлиять.

Они с Марго съехали в гостиницу после обеда. Макс настоял на этом. Их присутствие в доме торчало между ним и Габриэль, словно какой-то ржавый гвоздь. Вчера толком не было времени даже двумя словами перемолвиться, а сегодня она ни свет, ни заря отправилась на собеседование. Правда, узнал он об этом от Ника. Макс дважды порывался написать Габриэль или позвонить, но все время останавливал себя. Наверное, в такой важный для нее момент, ее лучше не отвлекать. А когда вернется…

Если вернется.

Собственные, сказанные недавно слова о том, что она должна остаться в его доме, пока не уладит вопрос с поступлением, сейчас казались слишком грубыми и безапелляционными. И чтобы подтвердить догадку, он наведался в комнату Габриэль. Ожидаемо: пустые шкафы, под кроватью подготовленная сумка. Она собиралась уйти так или иначе: поступив ли или нет. И думать о этом было почему-то до противного неприятно. Но, в конце концов, кто он такой, чтобы держать Одуванчика на привязи.

Эль вернулась ближе к вечеру: улыбающаяся, но грустная. Он видел, чего ей стоило притворство, но не нашел в себе силы спросить в лоб.

Она поступила. Сказала об этом с хвастовством, потому что претендентов на стипендию было много и потому, что она оказалась самой достойной. Ее личная первая победа. Он даже не сомневался, что одна из многих, которые еще будут впереди. Вот только он, кажется, так и не нашел подходящих слов, чтобы показать радость.

Потому что радости не было.

Потому что, куда бы они посмотрел и о чем бы ни подумал, Эль всегда была там: незримая постоянная величина, которой он, незаметно для себя самого, начал измерять собственную жизнь. Его личная палитра с красками, которая щедро выплескивалась на черно-белое и скучно полотно его жизни.

Макс как раз пытался привести в порядок документы, которые секретарь, словно нарочно, слала целыми пачками, когда в дверь осторожно постучали. Максу даже сперва показалось, что это скребется Робинзон, но кот спал в соседнем кресле, которое, судя по всему, облюбовал всерьез и надолго.

Стрелки на часах перевалили за десть вечера и в доме было не так много людей, кто бы побеспокоил его в такое время.

— Открыто, — громко сказал Макс.

— Привет… — в открывшуюся дверь просунулась голова Габриэль. — Не помешаю?

— Заходи, — Макс не смог скрыть улыбку.

Она была босая, со взъерошенными мокрыми волосами и в длинной свободной рубашке, которая едва прикрывала попу. Явно только что из ванной.

— Знаешь, — Макс склонил голову набок и сощурился. — Не обижайся… — он сделал паузу, наблюдая за реакцией Габриэль. А та уже начала хмуриться, выискивать в своем появлении изъяны. — Но те халаты, в которых ты пряталась в номере в Лондоне, — это не твое. Вот совсем.

Габриэль потупилась, густо покраснела. Она так и стояла у дверей, не рискнув пройти дальше.

— Я точно не помешаю?

Макс поднялся из-за стола и сам пошел навстречу гостье.

Удивительным образом появление Габриэль выбило из головы все проблемы. И дело было даже не в ее неосознанной сексуальности, которую Одуванчик пока не понимала. Просто она будто излучала какую-то успокаивающую ауру. Невидимую, но почти осязаемую.

— Мне кажется, кто-то здесь стесняется, — он приподнял ее подбородок, заставил посмотреть себе в глаза.

— Ты кого-то прячется под столом? — деланно удивилась Габриэль.

— Вроде нет, — не понял Макс.

— Тогда где? — На ее лице появилась хитрая улыбка. — Потому что я точно не стесняюсь. Или ты о себе?

— Это что же творится? Пришла ко мне с голой попкой и смеет во мне сомневаться? Откуда столько смелости?

— Там нашла, — Габриэль неопределенно повела плечами, — пока думала, одевать трусики или нет.

— И что решила?

— Большим стесняхам я этого не скажу! — она показала Максу язык и, когда тот попытался ее схватить, извернулась и бросилась к столу, за которым и замерла, опершись руками о столешницу.

— Маленькая мисс, вы понимаете, что только что напросились на неминуемое наказание? — неспешно повернулся к ней Макс. — И очень боюсь, что кара свершится прямо тут, на этом столе, за которым вы соизволите скрываться.

Она смотрела на него живыми блестящими глазами и улыбалась.

Ну, и как такую не «наказать»?

Он поймал ее спустя пару минут — измученная и покорная Габриэль буквально упала в его руки, «вконец обессилив от долгой погони».

— Будьте ко мне милостивы, господин, — игриво прошептала Габриэль, прижимаясь к нему всем телом.

Тонкая рубашка почти ничего не скрывала, да Габриэль и не пыталась скрыться. Встав на цыпочки, потянулась к его губам, закинула руки за шею.

— Думаешь, покорность облегчить твою участь? — прошептал Макс.

— Очень на это надеюсь… — Она отстранилась, а потом начала медленно опускаться на колени. — Ничего не делай…

— Габриэль …

— Сегодня мой вечер. Я так хочу.

Она провела руками по его животу, спустилась ниже. Член, и без того возбужденный, тут же среагировал на легкое касание, напрягся, сильно оттянул домашние штаны. Эль улыбнулась, провела языком по губам, затем осторожно обхватила член рукой. Макс глубоко вздохнул, ненадолго прикрыл глаза, чем вызвал еще более широкую улыбку у девчонки. Очень довольную улыбку.

Он не мог отказать себе в удовольствии наблюдать за ее действиями, за ее эмоциями. Да и Эль, кажется, не была против. Больше того, она с сама время от времени поглядывала вверх, искала его взгляд.

А потом она потянула штаны вниз.

— Снимай футболку, — проговорила, в очередной раз задрав голову. — Я хочу видеть тебя без одежды.

— Разве девочкам это так важно?

— Не знаю, как девочкам, а мне очень важно.

Член вырвался из заточения и замер напротив лица Габриэль.

— Снимай тебе говорят, — повторила она и провела по члену пальцами — легко, чуть касаясь.

Макс одним рывком отправил футболку прочь, переступил с ноги на ноги, позволяя штанам упасть на пол.

Габриэль и обхватила головку губами.

Макс снова прикрыл глаза. Ее губы были теплыми и мягкими.

— Ты горячий, — проговорила Габриэль.

Она взяла его немного глубже, едва прихватывая губами, чуть скользя языком.

Краем сознания Макс вспомнил, как совсем недавно, на кухне, за приготовлением завтрака, наблюдал, как Габриэль расправляется с бананом. Его мысли тогда свернули как раз в сторону собственного члена во рту маленькой гостьи. И вот…

Кольцо на члене стало плотнее. Габриэль взяла его глубоко, потом выпустила, с игривой полуулыбкой лизнула головку, взяла снова. Макс покачнулся, когда она обхватила его за задницу и насадилась еще глубже.

— Может, сядешь в кресло? — спросила она, дав ему передышку.

— Да, — с трудом перебирая слова, согласился он.

Она прошла с ним к столу, толкнула в кресло и снова опустилась на колени. Мягкие губы снова сомкнулись на его члене, начали движение вниз.

Эль не спешила — пробовала, изучала, наслаждалась…? По крайней мере Макс очень надеялся, что дело обстоит именно так. Подспорьем в том были ее мимолетные взгляды — озорные и сверкающие.

А вот он долго сдерживаться отчего-то не смог. Возбуждение ширилось в нем мощными толчками, волнами удовольствия, когда язык Эль обвивался вокруг головки его члена. Его касания рождали в Максе настоящую бурю, которую он оказался не в силах погасить или хоть немного успокоить. Будто мальчишка он взвился на самый пик возбуждения. Габриэль, вероятно, почувствовав это, ускорилась. Теперь ее голова резко опускалась и поднималась. Макс попытался высвободиться, зная, что не всем женщинам нравится, когда им кончают в рот. Габриэль могла просто еще не думать, не знать об этом. Не вполне понять степень его возбуждения.

— Подожди…

Но она не слушала, только плотнее сделался капкан ее губ, только еще ускорились движения. Вниз-вверх, вниз-вверх. И язык… он будто атаковал его член, жалил, выуживал из возбужденной плоти те самые импульсы, которые, объединяясь и усиливаясь, возносили на самую вершину удовольствия.

Макс больше не мог терпеть. Тело непроизвольно двигалось навстречу Эль, делая контакт еще более глубоким, еще более яростным. Мгновение последнего напряжения — и мир раскололся его уже несдерживаемым рыком. Макс вцепился в подлокотники кресла, откинулся на спинку. А Габриэль все не останавливалась — брала все, что он давал ей. До последней капли, до последней эмоции и вздоха. Позволила свободно вздохнуть только когда Макс в очередной раз запросил пощады и потянул ее на себя.

— Неужели Максимилиан Ван Дорт просит пощады у маленькой девочки? — Габриэль уселась на него сверху, оперлась руками о грудь. — А кажешься таким сильным. Как будто все выдержишь.

— Я держался, сколько мог, — выдохнул он. — Но эта девочка слишком сильно меня возбуждает.

Габриэль опустилась на него, заглянула в лицо.

— Прости, если делала что-то не так. Я…

Вместо ответа он поцеловал ее.