— Возьми его, — сказала Линн. — Он ведь твой сын.

— Я боюсь, — признался он. — Я ведь не вижу и могу сделать ему больно.

Лестница заскрипела, и в комнату вошла миссис Джибс. Она взяла малыша из кроватки и положила на руки Тома. И теперь, держа на руках это теплое существо, с такой удивительной силой толкавшее его своими маленькими ручками и сопящее ему в лицо, Том стоял, чувствуя, что он и его маленький сын были одни вместе в темноте. Наедине, как единая плоть. Но прямо в самом сердце этой темноты возникала солнечная картинка.

— Я вижу тебя, — шептал он. — Я вижу тебя, малыш, летним днем после дождя, тянущего руки к дикой розе у изгороди, и ты смеешься совсем как твоя мать, потому что тебе на лицо упало несколько капель дождя.

Миссис Джибс взяла малыша и положила снова в кроватку. Том повернулся к Линн и сел, зажав ее ладони в своих.

— Твой отец был здесь. Ты слышала? Он поехал за доктором Дандесом.

— Да, слышала.

— Ты меня не послушалась, да? Ушла из дома и прошла столько миль до фермы. Мне страшно, когда я думаю, что ты прошла весь этот путь.

— Отец пришел и забрал тебя домой?

— Это сделала Бетони. Она отложила свадьбу, поверишь ли? Не знаю, что она сказала полицейским, но они отпустили меня, как бы то ни было. А потом по дороге домой мы подобрали твоего отца.

Том почувствовал рядом миссис Джибс. Она трогала его за плечо.

— Мы должны дать ей отдохнуть. Доктор еще не скоро приедет. Ты можешь прийти еще через часок-другой. Я тут посижу, пока она спит.

— Думаю, это правильно, — сказал Том. — Я тут гогочу, как старый гусь.

Он поднялся со стула и наклонился поцеловать Линн в лоб. Ее пальцы коснулись его лица. Он повернулся и пошел на кухню.


— Как она? — спросила Бетони.

— Говорит, что в порядке. И миссис Джибс, кажется, не волнуется за нее. Как бы то ни было, скоро здесь будет доктор Дандес.

— Как малыш?

— Он просто шедевр, правда! Думаю, они скоро дадут тебе посмотреть на него.

— Сядь сюда, — сказала Бетони. — Я хочу промыть тебе лоб как следует.

— Хорошо. — Он сел на край кресла-качалки, выпрямившись и зажав руки между коленями. Он думал о своем малыше. — Может, он будет плотником, как и я. Может, его возьмут в Коббз. — И через некоторое время сказал: — Как ты думаешь, ему не понравится, что у него отец слепой, как сова?

— Нет, я уверена, все будет хорошо.

Бетони заметила глубокую рану, смыв запекшуюся кровь.

— Мне это совсем не нравится, Том. Рана просто ужасная.

— Смешно, но я совсем ничего не чувствую. Я почувствовал что-то, когда в меня попал камень. Я думал, что рассыплюсь на кусочки. Но больше ничего не чувствую. — Он протянул руку и потрогал рану кончиками пальцев. — Ничего, — сказал он, надавив. — У меня просто голова онемела, вот и все.

— Совсем онемела, говоришь?

— Почти вся.

— Поскорее бы доктор пришел! — сказала она. — Он уже должен быть здесь.

— Может, он еще куда-то ушел. Может, Джеку придется подождать. Ты беспокоишься за Линн?

— Меня больше беспокоит эта рана.

— Я же тебе сказал, ничего страшного. Я даже не чувствую ее. Я немного одуревший, но уже привык.

— Думаю, тебе нужно отдохнуть.

— Может ли отдыхать человек, минуту назад ставший отцом?

— Ты же провел столько времени на допросе в полиции.

— Ничего, — сказал он, а немного погодя добавил: — Я не убивал Тилли, Бет, это правда, и Бог тому свидетель.

— Я ни минуты не сомневалась.

— Хоть бы она появилась и положила всему этому конец. Я не хочу, чтобы мой сын вырос в мире, где люди говорят, что его отец убийца.

— Прислонись к спинке и отдохни, — сказала Бетони. Ее беспокоила и пугала его бледность. — Откинься в кресле и расслабься.

— Хорошо, — сказал он, откинув голову на подушку, висевшую на спинке кресла. — Я немного устал, теперь, когда подумал об этом.

Бетони приподняла его ноги и подставила под них табуретку. Потом принесла одеяло и укрыла его до самого подбородка.

— Поспи, если сможешь. Тебе будет лучше. Линн с малышом в хороших руках.

— Мы собираемся назвать его Роберт, знаешь, в честь Боба Ньюэза, моего приятеля в армии. Мы хотели просить тебя быть его крестной матерью.

— Я бы рассердилась, если бы вы попросили кого-то другого!

Бетони обошла кухню: свернула салфетки, сушившиеся над огнем, сняла чайник с крючка, поставила заварной чайник на каминную полку подогреть. Лампа на столе слишком коптила. Она подошла и прикрутила фитиль. Потом взяла ножницы и старую газету и села, постелив ее на колени. Она стала делать жгутики из скрученной бумаги, аккуратно разрезая и сворачивая ее совершенно беззвучно.

— Я знаю, что ты делаешь, — сказал Том. — Ты сворачиваешь жгутики.

— Верно, я заметила, что их почти не осталось.

— Это всегда было твоим любимым занятием, еще когда ты была маленькой девочкой. Ты никому больше не разрешала их делать. Никто не мог сделать их как следует.

Он легко представил ее себе за этим детским занятием, и мысль об этом почему-то заставила его улыбнуться. Он сидел в кресле, закутанный в одеяло, жар от очага дышал ему в лицо, и он мог почувствовать сладкий запах старой яблони, горящей в нем. Но медленно мир начал ускользать. Картинка в его мозгу таяла. Его невидящие глаза сами по себе закрылись. И так как он действительно устал, смерть пришла к нему тайком, во сне, поэтому он выдал себя только тем, что продолжал улыбаться.


— Майкла здесь нет, — ответила миссис Эндрюс. — Этим утром он уехал в Лондон и вечер проведет с майором Томасом. Завтра он отплывает в Южную Африку.

— Надолго? — спросила Бетони.

— Может быть, он решит остаться там насовсем. Если так, то, вероятно, я тоже присоединюсь к нему. Но если он вдруг решит вернуться в Англию, то предпочтет больше не встречаться с вами. Он просил меня передать это вам.

— Да, я поняла. В таком случае, мне кажется, что это нужно оставить у вас. — Бетони сняла с пальца кольцо и положила его на столик. — Я пришла, как только смогла, — сказала она, — но, кажется, я опоздала.

— Не имеет ни малейшего значения, когда вы пришли. Он бы не захотел вас видеть.

— Мне жаль, что ему так горько.

— Правда? Я в этом очень сомневаюсь, Бетони. Вы никогда не любили Майкла. Я всегда это знала, с самого начала. — Миссис Эндрюс была непреклонна. — Вы никогда бы не поступили так, если бы любили его.


Годовщина окончания войны была холодной и пасмурной. Резкий ветер гулял в буках и березах на церковном дворе, и на собравшихся там людей упало несколько сухих снежинок. Памятник жертвам войны, высеченный из куска гранита, привезенного из Спрингз-Хилла, был в форме кельтского креста, стоящего на грубо отесанном пьедестале во дворе церкви. Хантлип отдал тридцать шесть жизней. Имена погибших были выбиты с трех сторон камня. Некоторые повторялись дважды или трижды. Хейворд. Изард. Мастоу. Уилкс.

— Тридцать шесть молодых мужчин, — сказал священник в конце своего обращения, — чье мужество и самопожертвование будут жить вечно.

Две минуты длилось молчание, и люди стояли неподвижно, склонив головы. Во многих сердцах эта тишина будет длиться долго. Но головы поднялись снова, когда запели гимн, и тонкие голоса окрепли, поднимаясь вокруг креста, потому что пели вместе. Поющие люди поднимали головы и смотрели вверх, и холодный ветер высушивал слезы на их лицах.

Идя домой по деревне после церемонии, Дик сказал:

— Имя Тома по праву должно быть на этом камне, вместе со всеми.

— Да, вероятно, — согласилась Бетони.

Они с Диком шли рядом с отцом. Остальные члены семьи шли позади. Джесс смотрел прямо перед собой. Ему было трудно говорить.

— Никаких «вероятно». Дик прав. Том отдал свою жизнь за короля и родину, как и Роджер, и Вильям.

Бетони взяла отца за руку.

* * *

На следующий день она провела три часа в Чепсворт-паркс, где все инвалиды прикрепили зеленые веточки к одежде в честь своих погибших товарищей. В тот день пришло много помощников: всех, кто передвигался в креслах-каталках, вывезли в парк, у всех лежачих было с кем поговорить, и несколько леди объединились для того, чтобы устроить вечером концерт.

— У нас просто море помощников сейчас, — сказал Бетони суперинтендант. — День поминовения заставил их вспомнить, конечно же. Но к концу недели этот поток схлынет, и мы снова останемся без рук.

— Может быть, — сказала она, — я смогу помочь, если буду приходить чаще.

По дороге домой она остановилась у нового памятника в Чепсворте. Это была фигура рядового с перевязанной головой без каски. Он стоял, держа винтовку перед собой: приклад на земле, ствол зажат в руках; солдат смотрел в землю, словно его пригнула усталость. Ступеньки вокруг монумента были заставлены лавровыми венками.

Когда Бетони вышла за церковную ограду, мимо нее прошла колонна мужчин, у каждого на спине и на груди висели плакаты: «Мы принимаем пожертвования, но нам нужна работа». «Таких, как мы, сотни», «Старые солдаты не умирают — они исчезают от голода!» Один из этих людей, увидев Бетони, которая отошла от памятника, крикнул ей:

— Мертвых помнят! Это о нас, живых, забыли!


Потягивая мадеру в гостиной у викария, Бетони легко догадалась, почему он, мистер Уиздом, вызвал ее. Мисс Эмили Лайкнесс, бывшая директором школы в Хантлипе уже сорок три с половиной года, уходила, хотя и неохотно, на пенсию по состоянию здоровья.

— Я правильно полагаю, что после всего этого вы уже не выйдете замуж за капитана Эндрюса? — спросил викарий.

— Совершенно верно, — сказала Бетони.

— Мне очень жаль, Бетони, что все так вышло.

— Спасибо, вы очень добры.

— И я подумал, в связи с переменившимися обстоятельствами, что вы могли бы занять место мисс Лайкнесс на посту директора школы. Более подходящей кандидатуры я не могу придумать. Мисс Лайкнесс, в свою очередь, надеется, что вы согласитесь. Но вам, конечно, необязательно давать ответ уже сегодня. Вы, вероятно, захотите обдумать.

— Да, — сказала Бетони, — но, скорее всего, ответ будет положительный.

Когда она уходила, викарий сказал:

— В деревне ходят слухи, что Тилли Престон видели в Ворвике. Как думаете, это правда?

— Да, правда. Джереми Рай видел ее в одном барс за стойкой. Она живет там уже несколько месяцев как жена хозяина заведения.

— Почему же она так и не объявилась тогда? Она наверняка видела плакаты.

— Джереми спросил ее. Она утверждала, что ничего не знала об этом.

— Я никогда не сомневался, что твой брат невиновен.

— Я тоже, — сказала Бетони.


Ее сестра Джени болела гриппом. Теперь она выздоравливала и, сидя в постели, ела виноград, который привезла Бетони.

— Ты получала что-нибудь от Майкла?

— Ни слова.

— Мама говорит, что уже не будет никакой свадьбы, но…

— Да, мама права. Майкл уехал за границу. Он больше не хочет меня видеть.

— Бетони! Ты уверена?

— Не расстраивайся. Я не огорчаюсь. Мне почему-то кажется, что так и должно было случиться.

— Но что же ты будешь делать? — спросила Джени. Она просто не могла представить себе жизнь без мужа и троих детей. Она не могла представить себе такой пустоты. — Что же тебе делать?

Бетони улыбнулась. Она думала о школе, в которой скоро станет директором и что у нее на попечении будет больше сотни ребятишек. Она думала об инвалидах в Чепсворт-парке, которым нужна помощь, и о тех людях с серыми лицами, которых она видела на улице, у которых нет работы. И еще она думала о Линн Мерсибрайт и ее маленьком сыне, оставшемся без отца.

— Всегда найдется куча дел, Джени. Вопрос только в том, с чего начать.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам