Взгляд Кэма снова пригвоздил меня к дивану.

— А что именно было в твоей жизни?

Я снова разгладила платье на коленях дрожащими руками:

— Знаешь, единственный человек, который знает всю правду о моей жизни, это Джосс.

— Не Малкольм? Не Элли?

— Нет. Только Джосс. Я не хочу, чтобы кто-то еще знал.

— Так чертовски много приходится носить в себе и делать самой.

— Кэм… — Я наклонилась вперед, изучая его лицо заплаканными глазами. Мой пульс гнал как бешеный, пока я пыталась понять, стоит все-таки ему довериться или нет. — Я…

— Джо, — он тоже подался вперед, и все мое тело напряглось от его спокойного и уважительного сочувствия, — то, что я сейчас рассказал тебе — о моем усыновлении, о татуировке, — только горстка людей во всем мире знает об этом. Мама, папа, Пити и Нейт. И теперь ты. Мы с тобой сегодня знакомимся заново. Я не тот козел, который осуждал тебя и смешивал с дерьмом, каждый раз ошибаясь. Доверься мне. Пожалуйста.

— Зачем?

Я покачала головой, совершенно растерявшись от его интереса. Конечно же, я понимала, что между нами есть сексуальное притяжение, хотя вслух мы этого и не признаем, но тут было что-то еще. Что-то другое… более глубокое, значительное, яркое, а я и не думала, что бывает нечто более яркое, чем то ощущение, когда мое тело оживало рядом с Кэмом.

Он тряхнул головой:

— Если честно, я и сам не понимаю. Знаю только, что я никогда ни с кем так не обращался, как с тобой, и никогда не встречал человека, который заслуживал бы этого меньше. Ты мне нравишься, Джо. И хочешь ты это признать или нет, но тебе нужен друг.

Эти долбаные слезы снова подступили к уголкам глаз, угрожая пролиться. Я вдохнула поглубже, отвернувшись от него, и в поле моего зрения попал большой стол в углу комнаты. На нем была закреплена чертежная доска с каким-то наброском, но я не могла разобрать, что там. Я скосила глаза, стараясь оттянуть момент решения, рассказывать ему что-то или нет.

— А где твой отец, Джоанна? Почему Коула растишь ты?

— Я не знаю, где он. — Я снова посмотрела на него, гадая, настолько ли у меня затравленный вид, как я себя чувствую. — Он был жесток и любил распускать руки.

Зубы Кэма скрипнули, и я заметила, что его пальцы крепче сжали кофейную чашку.

— Жесток к тебе и Коулу?

Я покачала головой:

— Коула я защитила. Он даже не помнит отца и не знает, что тот меня бил.

Кэм выругался шепотом, опустив глаза, чтобы я не ощутила его злость в полную силу. Почему-то эта злость была мне приятна — приятно, что кто-то ее разделяет. Того, что я рассказывала ему сейчас, не знала даже Джосс.

— И как долго?

— С самого детства. — Слова словно сами разжимали мне губы и бежали по подбородку. Хоть я и смущалась, но остановить их не пыталась. — До моих двенадцати лет. Агрессивный, тупой и жестокий — вот так можно охарактеризовать Мюррея Уокера. Большую часть времени он где-то шлялся, что позволяло нам хоть как-то дышать, но когда он бывал дома, то бил меня и маму. Но Коула… я всегда уводила куда-нибудь подальше, когда отец был в дурном настроении. Ну, или отвлекала его от Коула: пусть лучше бьет меня.

— Господи, Джо…

— Коулу было два года, отец мог его убить одним ударом. Больше я ничего не могла сделать.

— Что с ним стало? С твоим отцом? — Кэм почти выплюнул это слово, как будто этот человек не имел права так называться.

А ведь и правда не имел.

Я презрительно скривила губы, вспоминая пик отцовского идиотизма.

— Нападение и вооруженное ограбление. Получил десять лет в тюрьме Барлинни. Не знаю, отсидел ли он весь срок и когда вышел. Знаю только, что к тому времени мы уже уехали из Пейсли, не оставив нового адреса. Мама не сказала никому из нашей прежней жизни, куда мы едем. И я тоже.

— Твоя мама всегда была такой, как сейчас?

— Она закладывала за воротник, но не так — работать и выполнять свои обязанности вполне могла.

— Я так понимаю, она покатилась по наклонной, когда твой отец загремел в тюрьму?

— Нет, — горько усмехнулась я, точно зная, почему она запила. — Не то чтобы она была особенно хорошей матерью, но все-таки лучше, чем сейчас. Нет. — Я прикрыла веки, защищаясь от тупой боли в груди. — Она скатилась по другой причине. В моем детстве был только один человек, которому я доверяла, — дядя Мик. Он был не настоящий мой дядя, а лучший приятель отца, они подружились еще детьми. Однако дядя Мик вырос хорошим человеком, прямым, как стрела, и хорошо зарабатывал на малярных работах, но по-прежнему дружил с моим говнюком-отцом. Я никогда не выясняла, как и почему они сблизились, однако у меня сложилось впечатление, что в детстве они многое пережили вместе. И хотя отец дядю Мика изрядно раздражал, тот вроде бы не собирался с ним ссориться и исчезать. Мик забегал к нам, когда только мог, а иногда брал меня с собой на работу, и я работала с ним. — Боль усилилась: я заново переживала утрату. — Он не знал, что отец меня бьет. При дяде Мике отец не смел распускать руки. По-моему, он всегда немного побаивался друга. Все изменилось в мои двенадцать. — Я содрогнулась от нахлынувших воспоминаний. — Была суббота, отец смотрел футбол и пил, мама была на работе. Я совершила ошибку, пройдя перед телевизором в решающий момент игры. Он отвесил мне оплеуху, и я оказалась на полу… — Я втянула воздух сквозь зубы, глядя на ковер, снова ощущая ту боль. Я никогда больше не испытывала такой — острой, мучительной, жгучей… — Он вытащил ремень и стал меня избивать… Я до сих пор помню выражение его физиономии: как будто я для него не была даже человеком — не то что дочерью. — Я встряхнулась и подняла глаза на Кэма. Он весь побледнел, его лицо закаменело от сдерживаемых чувств. — Думаю, мне повезло, что дядя Мик успел вовремя — услышал мои крики и ворвался к нам. Он был здоровый парень и… ну, отправил отца в больницу в тот день. Его арестовали, но никто не упомянул о моем избиении, потому что все боялись социальных служб. Отец просто снял обвинение, и дядя Мик отделался штрафом. И отец исчез. В следующий раз мы услышали о нем, когда он попался на вооруженном ограблении. Пока он сидел, дядя Мик бывал у нас гораздо чаще и много помогал. Впервые в жизни у меня практически круглосуточно был полноценный родитель, внимательный и заботливый. Он даже хорошо повлиял на маму. — Я фыркнула, ощущая, как во мне опять растет негодование. — Немного слишком хорошо.

— Твоя мама в него влюбилась, — угадал Кэм.

Я кивнула:

— Подозреваю, она всегда была в него влюблена, но, насколько мне известно, между ними ничего никогда не случалось. Дядя Мик заботился о ней, но и только.

— А что произошло потом?

«Кое-кто отобрал его у меня».

— Чуть меньше чем через год после того случая дядя Мик уехал в Америку.

— В Америку?

— Много лет назад у него был роман с американской студенткой. Она год проучилась в университете Глазго, и несколько месяцев они провели вместе. Но она уехала, а Мик за ней не последовал. Через четырнадцать лет на связь с Миком вышла его тринадцатилетняя дочь — дочь, о которой он и не подозревал. Он полетел в Америку, встретился с девочкой, сделал анализ ДНК и, насколько я понимаю, все обсудил с ее матерью. Он ненадолго вернулся, но тут пришли результаты анализа, и дочь оказалась его… Тогда Мик все бросил и уехал, чтобы быть с ней.

Видимо, почувствовав, насколько это меня подкосило, Кэм прошептал:

— Ужасно больно за тебя, Джо.

Я кивнула, борясь с комом в горле.

— Он сказал, что взял бы нас с Коулом с собой, если бы мог. — Я кашлянула, стараясь затолкать боль обратно. — Он писал мне по электронной почте, но я перестала отвечать, и в конце концов письма прекратились.

— А твоя мама слетела с катушек?

— Угу. Думаю, он разбил ей сердце. Она начала пить больше обычного, но все было не так уж плохо, пока мы не переехали сюда. Некоторое время мама держалась нормально, нашла хорошую работу, но потом повредила спину и работать уже не могла. Тогда она стала пить все больше и больше, пока наконец не превратилась в полную алкоголичку.

— И ты не можешь увезти от нее Коула, потому что по закону он не твой, а если социальные службы прознают о ситуации в вашей семье, то скорее отдадут его под опеку или на усыновление, чем оставят с тобой…

— Или еще того хуже — свяжутся с отцом.

— Вот же жопа, Джо.

— Угу, можешь повторить. Я ушла из школы в шестнадцать, нашла работу, старалась держать нас на плаву, но это было ужасно трудно. Случались дни, когда на все деньги я могла купить Коулу только банку бобов. Мы искали в диване завалившиеся монетки, подсчитывали, сколько молока выпиваем. Это было так жалко и нелепо. Потом… я повстречала одного типа. Он помогал мне платить за квартиру и откладывать немного денег на черный день. Однако через полгода ему наскучило, так что все это оказалось не тем, чем выглядело.

— Но показало тебе другую жизнь. Ты начала встречаться с денежными парнями, чтобы как-то сводить концы с концами?

Тело Кэма напряглось. Я отвернулась. Хотя в его вопросе на этот раз не прозвучало осуждения, мне все равно было стыдно.

— Я никогда не встречалась с парнем, который бы мне не нравился или на которого мне было бы наплевать. — Я нашла его глаза, молясь, чтобы он мне поверил. — Мне был дорог Каллум. И Малкольм мне дорог.

Кэм поднял руки, пресекая мои опасения мягким взглядом:

— Я не буду тебя судить, обещаю.

Я подняла бровь.

Он хмыкнул:

— Больше не буду. Никогда. — Он потряс головой, и его брови сошлись над переносицей в гримасе ужаса. — Каким же самодовольным придурком я тебе, наверное, показался.

Я хихикнула:

— По-моему, я тебя как-то так и назвала.

Его глаза просияли.

— И молодец, кстати, — одобрительно заявил он. — Всыпала мне по первое число — и поделом.

Я чуть смущенно улыбнулась:

— Обычно я ненавижу конфликты, но тут с огромным удовольствием поставила тебя на место.

Мои слова произвели совсем не тот эффект, какого я ожидала. Кэм не рассмеялся, а помрачнел:

— Там, на лестнице, я схватил тебя за руку…

Я отвернулась, вспомнив свою реакцию.

— Обычно я замираю, когда кто-то ведет себя со мной агрессивно. Просто рефлекс со времен жизни с моим отцом.

— Я не собирался агрессивно себя вести.

— Я понимаю.

— Знаешь, я занимаюсь единоборствами.

Я обежала взглядом его худощавое, но жилистое тело и так увлеклась осмотром, что даже не попеняла ему на столь внезапную смену темы.

— Тогда понятно.

Кэм ответил самодовольной улыбкой, и я закатила глаза, вызвав его смех. Он потряс головой, пытаясь опять настроиться на серьезный лад.

— Дзюдо. Мы с Нейтом вместе занимаемся. Походила бы ты со мной, Джо. Обучение самозащите могло бы тебе помочь вернуть часть контроля.

— Не знаю. — От этой идеи мой желудок неприятно зашевелился. — Кроме того, я работаю днем с понедельника по среду. У меня маловато свободного времени.

Я опять его удивила.

— У тебя есть еще одна работа?

Я насмешливо фыркнула, думая, что поняла причину его изумления:

— Хочешь — верь, хочешь — нет, но я никогда не выпрашиваю у Малкольма то, что он мне дарит. Я принимаю подарки, которые он желает сделать, но все равно остаются счета, и их надо оплачивать. Кроме того, мне нужно откладывать деньги на будущее, когда Коул определится, в ка кой университет будет поступать. О, кстати, давай я схожу за кошельком и верну тебе двадцатку, что ты дал ему.

— Забудь. — Кэм покачал головой и прищурился на мой упрямо вздернутый подбородок. — Я серьезно.

Хмм. Тогда мне придется найти способ вернуть ему деньги попозже, причем так, чтобы он не смог отказаться.

Кэм будто прочитал мои мысли, наши взгляды скрестились в поединке воли, и медленно, но уверенно между нами сгустилось знакомое жаркое напряжение. Мой взгляд залип на его лице, на этом мягком изгибе верхней губы, которую мне хотелось зажать… между кое-чем. Я задумалась, каков его рот на вкус, представила, как он проходится вниз по моей шее легкими, словно бабочки, поцелуями, как влажное тепло его губ охватывает сосок…

Мое тело напряглось, жарко защипало щеки и между ногами. Я подняла глаза и обнаружила, что взгляд Кэма тоже потемнел и все его тело словно жгутами скрутило.

Я резко встала:

— Я лучше пойду.

Кэм тоже плавно поднялся на ноги: