— А Саша?

 — Не страшно.

 — Но уже половина десятого.

 — Мы успеем, тут рядом. Доверяй мне.

 Фраза подействовала на меня магически. Я тут же засеменила следом. Саша весело замоталась на поводке впереди, словно знала, куда мы идем. Вот же егоза!

 Ресторанчик оказался маленьким и очень уютным. За столиками сидело человек десять, оно и понятно — сейчас понедельник, кто ходит по ресторанам в понедельник на ночь глядя. В помещении царил полумрак. На столах, покрытых белоснежными скатертями поверх тяжелых бордовых бархатных, в тонких стеклянных вазах стояли красные розы, а рядом длинные белые свечи. Мягкие уютные кресла. Тяжелые бархатные гардины на окнах. На малюсенькой сцене за белым роялем мужчина в черном фраке играет что-то легкое, классическое. Такое удивительно уютное камерное место, куда я бы с удовольствием заглядывала почаще.

 Саше постелили салфетку, и собака развалилась в кресле. Я сидела спиной к сцене и наслаждалась болтовней Штефана. Он перестал нервничать, беспрестанно курить и наконец-то расслабился. Даже взгляд стал спокойнее, не таким сумасшедшим. Я заказала большую чашку ирландского крем-кофе, тирамису и фруктовый салат со взбитыми сливками. Штефан взял нам вино, себе «Цезарь», сухарики и пиво. Я плохо представляла, как он будет пить пиво с вином (впрочем, как и я буду пить кофе с «Бейлис» и все тем же вином), но хозяин — барин.

 — Обещай, что будешь звонить и писать, хорошо? — взял он мою руку в свою и погладил ладонь.

 — Обещаю.

 — И обещай, что, если тебе еще раз придет в голову идиотская мысль сбежать куда-нибудь без денег и документов, ты приедешь ко мне.

 — Обещаю.

 — Вот ни о чем не думая, не боясь, просто сядешь на поезд и приедешь ко мне.

 — Хорошо.

 — Я — твой друг. Я хочу, чтобы ты знала это. Ты можешь на меня положиться и рассчитывать. Хорошо? Мой дом — твой дом.

 Кивнула и улыбнулась.

 — Как жаль, что ты уезжаешь. В выходные приезжает сестра. Я так хотел вас познакомить. Я рассказывал ей о тебе. Она очень хотела с тобой познакомиться.

 — Штефан, ты так говоришь, как будто я улетаю на Альфу Центавру. Я бы не хотела терять с тобой контакт. И обещай мне, что ты обязательно найдешь время и прилетишь в Москву хотя бы на выходные. Я очень хочу познакомить тебя со своими друзьями. И мой дом — твой дом. Если тебе нужна будет помощь или еще что-то… — Взяла визитку кафе из салфетницы и написала ему свои телефоны и электронный адрес. — Вот, пожалуйста, тоже не забывай мне писать и звонить, хорошо? Обещаешь?

 — Обещаю. — Коснулся губами моих пальцев. — Ты очень хорошая. Я очень хочу, чтобы ты была счастлива.

 За спиной раздался гитарный перебор. Я закрыла глаза, прислушиваясь, не в силах сдержать довольную улыбку. Как хорошо, что он привел меня сюда. Эта мелодия, местами очень знакомая, как будто согревает что-то внутри, то, что совсем замерзло и, похоже, умерло окончательно.

 — Понимаешь, я бы не позволил тебе уехать, если бы знал, что так будет лучше для тебя. Я бы никому больше не позволил приблизиться к тебе, если бы знал, что это поможет тебе. Я бы все сделал для того, чтобы ты была моей. Приложил бы массу сил, но заслужил бы твое доверие и любовь. Я знаю, что это бесполезно, что ты любима и, увы, любишь. Я просто хочу, чтобы ты улыбалась по-настоящему, как тогда, когда увидела Даниэля, так похожего на брата твоего парня. Прошу только об одном — останься.

 — Не могу… — выдохнула я, слушая мелодию и млея от удовольствия.

 Мелодия звучала такая знакомая, такая любимая. Еще не оформившиеся слова-образы поднимались из самых глубин памяти, звучали где-то в душе, и даже складывались в какую-то песню. Я только не очень понимала в какую, лишь непроизвольно двигалась в такт, чуть раскачиваясь. Штефан сегодня такой красивый. Я бы обязательно его полюбила. Когда-нибудь.

 — Мари… — накрыл мою руку своею. Жалобно заглянул в глаза.

 — Я не могу остаться, — грустно улыбалась я. — При всем желании. Он здесь, он где-то рядом, я чувствую это. Да, я могу спрятаться у тебя, могу сидеть дома и не выходить на улицу. Но, Штефан… — покачала головой. — Прости…

 Мелодия пробиралась внутрь, бежала по венам.

 Когда ты плачешь, помоги мне, я не знаю, что мне делать…

 Хотелось расправить руки-крылья…

 …и улететь.

 Музыка умоляла, гладила, ласкала.

 Помоги мне. Помоги мне. Помоги мне. Я не знаю, что мне делать…

 Тело отзывается на каждое слово, звучащее внутри, словно сходя с ума от давнишней ласки, по которой я так скучаю, от нежных поцелуев, которые снятся мне ночами.

 Это любовь или мне это снится…

 Словно по спине бежит ток. Он щекочет, гладит, целует. Хочется расслабиться и отдаться его нежности. Хочется впитать, надышаться этим воздухом, которым дышишь ты. Увезти с собой, в себе.

 В городе пахнет только тобою, низ живота наполняет любовью.

 Есть только ты и я.

 Обернулась…

 Разрази меня гром!

 Казалось, что в макушку попала молния и вышла в районе левой пятки, разум задымился, в глазах помутнело, а кровь резко собралась в желудке, отчего тирамису поспешил на выход. С усилием заглотнув пирожное обратно, я с совершенно ошалелым видом повернулась к Штефану. Хрена себе глюки! Зажмурилась, для верности плотно закрыв глаза руками. Хватит пить, дура!

 — Что с тобой? — учтиво спросил Штефан, проведя по щеке пальцами. — Что случилось?

 — Опять… — прошептала я.

 — Что «опять»? — попытался он отодрать мои руки от глаз. Но я их лишь крепче прижала.

 — Помоги мне, я не знаю, что делать.

 Я отпрянула. Всё, хана мне! Теперь у меня звуковые галлюцинации. Здравствуй, Кащенко, я твой любимый пациент!

 — Штефан, что сейчас происходит за моей спиной? — шепотом спросила я. — Там сидит мужик и играет на рояле, да? Такой классный мужик сидит… Да? И играет… — я изобразила это пальцами, постучав по столу. — На той штучке с клавишами, да? Во фраке?

 Он улыбнулся.

 — Да, там сидит мужик. Ну, не совсем мужик. Один из них… Самый умный и спокойный, но если его задеть, то узнаешь о себе много нового. Второй самый веселый и шебутной, он компанейский парень и настоящий джентльмен. Третий — нежный и надежный, он опора и стена, которая прятала тебя от всех невзгод. Ну, а про четвертого ты сама все знаешь лучше меня.

 — Ты издеваешься? — с опаской поинтересовалась я.

 Штефан взглядом указал на сцену.

 Я не смогла заставить себя обернуться. Боялась. Безумно боялась. Трусила. Не могла. Этого не может быть! Просто не может быть, потому что так не бывает! Надо просто встать и уйти. Это обман зрения, это обман слуха, это обман черт знает чего еще, но не то, что я думаю. Так уже было. Стикеры в магазине — так было. Плакаты на улице — так было. Они все были реальными, все до единого. И потом исчезали. Я сейчас повернусь и увижу все того же дядьку во фраке, играющего на рояле нечто совершенно другое. Потому что ни Билл, ни Том, ни Георг, ни Густав не имеют никакого представления об этом ресторанчике, о том, что мы придем сюда всего на час-полтора, в это время, в этот день недели, с этим мужчиной.

 — Обернись же, — подбадривал меня Штефан.

 — Зачем ты глумишься надо мной?

 Он рассмеялся и откинулся на спинку, взяв Сашу на колени.

 Я осторожно повернулась к сцене. Нет, видение, действительно, не исчезло. На сцене на барных стульях сидели Том и Георг с гитарами. Внизу на полу приютился Билл с микрофоном в руках. Чуть поодаль на стуле пианиста, закинув нога на ногу, перся от мелодии Густав, помогая друзьям на маракасах. Не хватало только голоса. Я нервно сглотнула и скрестила дрожащие руки на груди. Какая милая галлюцинация. Моя психика сходит с ума? Ребята увлеченно выводили мелодию. Билл смотрел на меня. Просто смотрел, робко улыбаясь. Я тупо пялилась на него, боясь моргнуть и прогнать обрушившееся на меня счастье. Нет, ну надо же! Как миленько. Нервно хихикнула. Большего идиотизма от моего сознания и ожидать было нельзя.

 Песня кончилась. Том хитро улыбнулся и что-то наиграл на «Гибсоне», Георг тут же подхватил, а там и Густав вошел в мелодию. Теперь они смотрели на меня вчетвером. Я почувствовала, что у меня задергался глаз. Ага, нервный тик. Восстановлю документы и поеду к маме в Канаду. Нервы лечить.

 Последний взгляд назад сквозь улицы пустоты, — отозвалась память на мелодию. — Меня теряет ночь, взрывая ветра ноты… — Моя любимая. Песня, которую он написал специально для меня и всегда дарил мне.

 Мы с Биллом все так же смотрели друг на друга. Не знаю, что творилось в его голове, но лично в моей сейчас царила абсолютная пустота и тишина. Никаких мыслей, лишь истерика подпирала язык изнутри. Если он сейчас исчезнет, я вскрою себе вены. Знать, что ты сходишь с ума и быть не в состоянии с этим бороться, — это кошмарно.

 Он медленно встал.

 Я резко вскочила.

 Сделал шаг.

 И тут меня волной накрыла паника. Я словно оказалась запертой в банке, в которой бушевал огонь моих страхов, и эту банку начали трясти, отчего я потеряла всякую ориентацию во времени и пространстве. Все страхи одновременно ярко вспыхнули и облизали разум, сжигая его дотла. Мой кошмар вдруг внезапно стал реальностью. Что делать? Он идет? Что делать? Что говорить? А если он подойдет и исчезнет? Рассмеется в лицо? Унизит? Ударит или оскорбит? Я заметалась, попятилась, испытывая единственное желание — сбежать. Не важно куда, не важно как, просто бежать, быстро и далеко.

 Билл остановился.

 Я тоже замерла. Куда все делись? Кроме меня и ребят в зале никого больше нет — ни посетителей, ни Штефана, ни Саши. Никого! Свет выключен. Освещена только сцена. Я перепугано посмотрела на Тома. Он всегда был моим другом, он помогал и защищал. Том! Томми! Ты так нужен мне! Пожалуйста! Томми! Помоги! Защити от него! Том широко улыбнулся, спокойно и доброжелательно, кивнул, словно разрешая.

 Билл снова сделал шаг мне навстречу.

 Я резко подалась назад, налетела в темноте на стул и чуть не свалилась. Бежать! Бежать отсюда! Где же выход? Где спасительная табличка «Exit»? Том! Пожалуйста! Том! Боковым зрением заметила, что Том и Георг расходятся в стороны и идут мне наперерез. Мышеловка захлопнулась. Штефан предал мое доверие. Как низко…

 Билл подошел.

 И прежде чем он сделал хотя бы еще шаг, я выставила перед собой стул.

 Несколько секунд мы просто смотрели в глаза друг друга. Я не чувствовала его мыслей, как раньше, не понимала, что он сделает. Мне все еще казалось, что сейчас он рассмеется и исчезнет, что Штефан будет хватать меня, истерящую, за руки и уговаривать успокоится, а все посетители будут коситься и показывать в нашу сторону пальцами. Меня затрясло от обиды. Если этот Билл не плод моей больной фантазии, то какого черта он так поступает со мной? Почему загнал в угол и не дает возможности подумать? Он ставит меня перед фактом, заставляет сделать то, что я, может быть, вовсе не хочу делать. Я не хочу возвращаться! Я не буду возвращаться! Я не стану делать то, что хочет он! У меня есть выбор. Я не останусь! Не вернусь! Не хочу! Не буду!

 Его пальцы вцепились в мой локоть, а стул внезапно отлетел в сторону. Он дернул меня на себя и крепко обнял. Я растерялась — живой, теплый, мой, такой родной, такой любимый. Ощупывала его руками, чувствуя, что похудел, что сердце стучит быстро-быстро, дышит возбужденно, напряжен до предела. Такой настоящий. Покрепче сжимает руки и утыкается носом мне в шею, обжигая ключицу горячим дыханием. Начинает быстро целовать, гладить одной рукой. Да как он смеет! Я не останусь! Не вернусь! Неожиданно разревелась. Громко, затравлено, обиженно. Начала вырываться, пытаясь отпихнуть его от себя. Нет, не будет по твоему! Билл положил руку мне на затылок и вжал лицо себе в грудь, второй покрепче ухватив за талию. Не хочу! Губы на виске. Трется носом. Извиняется. Ни за что! Я крутанула головой, сделала судорожный вдох.

 Он улыбнулся:

 «Не отпущу, — прочитала по его губам. — Никогда не отпущу».

 — Я все равно убегу! — шиплю зло.

 Билл расплылся в широкой улыбке, покачал головой:

 «Моя. Только моя».

 Губы собирают слезы с щек. Касаются моих губ. Кончик языка дразнит, проникает сквозь неплотно сомкнутые губы, которые предательски открываются, пропуская, лаская, разрешая. Я все еще учащенно дышу, словно долго бежала, аж ломит в боку. Все еще вяло стараюсь вырваться. Чувствую, что не могу… не хочу… и не буду.

Глава 14

 Пока ребята собирали нехитрое оборудование и упаковывали гитары, Билл сел на диванчик, усадив меня к себе на колени. Он так и не выпустил моей руки, не отошел ни на шаг, и даже вытер мне смазанную косметику носовым платком, смоченным в минералке, лишь бы я не потащилась умываться в туалет. Видимо, боится, что сбегу. Он нежно целовал мои плечи, терся носом о полуголую спину. Я хмуро следила за мальчишками, не испытывая ни малейшего удовольствия или радости. Из меня словно высосали все эмоции. Все произошло как-то слишком быстро, нелепо и грубо. Меня раздавили и сломали. И от этого присутствующие люди нервировали малейшим движением. Билл обнимал за талию, руки осторожно скользили по бокам, а мне с этого было ни тепло, ни холодно. Он через плечо пытался заглянуть в глаза, прижимался к лопаткам щекой, рисовал на запястье сердечки. Я честно изо всех сил растягивала губы, однако на улыбку мой оскал походил мало. Не понимаю, что со мной. Я так ждала этого момента, так мечтала о нем, столько слез пролила, столько всего передумала, и вот сейчас, сидя на его коленях, ничего этого не хочу. Мне неприятны его руки, меня бесят его губы, меня раздражают его взгляды. Сжала зубы. Никаких истерик. Хватит. Я спокойна, как сытый слон. Просто надо встать и уйти. Сколько там до самолета осталось? В целом, еще успеваю. До Штефана недалеко, если на такси. До аэропорта минут двадцать, если не спешить. Успею. Билл изогнулся и достал из кармана мое кольцо и браслет с сердечками. Хотел надеть, но я забрала руку, не позволила. Он на секунду замер и посмотрел вопросительно, нахмурился, поднес пальцы к губам. Поцеловал каждый пальчик, прижал мою ладонь к своей щеке. Мне было неудобно так выворачивать руку. Дьявол, за эти поцелуи и прикосновения я бы раньше душу отдала, а сейчас они не возбуждали и не будоражили тело. Внутри словно что-то умерло, странная апатия, ничего не хочется. Наверное, я слишком устала от всех этих потрясений и не способна больше ни на что. Мне бы в свою норку и зализать раны. Слишком бесцеремонно они ворвались в мой мир. Он не выдержал их натиска. Рухнул. Билл закрыл глаза и ткнулся лбом мне в спину, вздохнул грустно, перестал ласкать. Я попробовала встать, он не дал.