Без денег и документов? А как же она? А на что же она жить будет? Мари… Мари… Маримаримари! Ты сошла с ума? Ты вообще спятила? Ты… Как же так?

 — Ну, это была ее инициатива, согласись.

 — Вот именно, — отвечаю на полном автомате. — Так ей и надо.

 — А ты вообще, блядь крашеная, заткнись! — заорал Том. Меня словно током ударило. Это все из-за тебя, а я же еще и блядь крашеная?!

 — Я — блядь?! — схватил его за грудки и тряхнул со всей силы. — Это ты меня, мразь, блядью называешь? Любимую шлюху обидели? Ну и как тебе? Понравилась? Каково ****ь телку своего брата, а? — двинул коленом в пах. Потому что хотелось бить его, пока не разобью лицо в кровь. Бить за себя, потому что был слеп, как крот. Бить за Мари, потому что безумно ее люблю и не могу отдать никому. Бить за него самого, потому что предал. Хотелось убить нас троих, потому что Я НЕ ОТДАМ ЕЕ НИКОМУ. Георг, скотина, не дал довести дело до конца. Дьявол! Сейчас посреди гостиной лежал бы труп моего брата. Я не отдам ее никому!


 Что с тобой? Где ты? Куда ушла? Где затаилась? Тебя не могут найти лучшие детективы. Как ты живешь? Что ты ешь и как спишь? Тебя нет нигде. Ни у всех консульств страны, ни у посольства. О тебе никто и ничего не знает. Ты не звонила домой, друзьям, не появлялась в сети. Я чувствую, что с тобой что-то случилось. Тебе плохо, очень плохо. Я чувствую твою боль и отчаянье. Где ты? Просто дай о себе знать, и я немедленно там появлюсь. Не знаю, что скажу, не знаю, как вымолю прощение, но дай мне хотя бы один шанс. Только один самый маленький шанс и я все исправлю. Я никуда тебя не отпущу и никому не отдам. Только дай мне этот шанс. Каждую ночь думаю о тебе, говорю с тобой. Прижимаясь щекой к подушке, мечтаю вдохнуть твой запах, коснуться мягких волос, поцеловать бархатную кожу. Я очень скучаю по тебе. Привык, что с тобой можно говорить, о чем угодно, делиться сокровенным, не бояться, что осудишь, зато всегда поддержишь и защитишь. А сейчас я остался совсем один. Нет, есть Том, и с ним тоже можно поговорить, но это немного не то. С тобой мне не страшно быть слабым. Когда ты вынужден быть постоянно сильным, принимать удары на себя и оттягивать внимание, так приятно осознавать, что есть кто-то, кому не нужны подвиги, кто укроет и пожалеет, позволит набраться сил, чтобы завтра снова стать сильным. Вернись, вернись, пожалуйста, мне так не хватает тебя.

 И пишутся песни тебе по привычке...

 Прости…


 — Поехали к нему. Мари надо забрать. Я не допущу, чтобы моя девушка жила у какого-то придурка.

 — Билл, время — два часа ночи, ты в своем уме? — Том устало тер глаза. Я понимаю его. Он вымотался и хочет спать. Да и дорога от Гамбурга до Берлина была трудной, несколько крупных аварий, которые жутко давят на нервы. Брат дергался весь путь.

 — А если он с ней что-нибудь сделает?

 — Что? Я не думаю, что Мари сейчас пустится во все тяжкие. У нее депрессия, она наоборот будет стараться уединиться, спрятаться от всех. Давай завтра утром, а?

 — Нет, тогда я поеду один.

 — Ага, чтобы ты мне машину разбил?

 — Я хочу ее забрать.

 — Она не пойдет. Хочешь, чтобы тебя выгнали? Хочешь опять ее искать? Ты уже сделал для нее всё, что мог. Давай теперь думать головой и просчитывать последствия. Полина сказала, чтобы мы ее не трогали и дали отойти, значит, Мари нельзя трогать и надо дать ей возможность прийти в себя.

 — Том, она живет у мужчины! Как я могу не волноваться?

 — Вот пусть и дальше там живет. Билл, она очень переживала, когда ты уехал. Она любит тебя не за то, что ты Билл Каулитц, а просто потому, что ты есть, любит таким, каков ты есть. И это быстро не проходит, не выключается и не забывается. Мари сейчас больно и очень обидно. Возможно, она бы хотела, чтобы ты за ней явился. Но это потому, что она любит тебя и все еще тянется к тебе. Я больше чем уверен, что разум и гордость не позволят ей к тебе вернуться, тем более просто так, только из-за того, что ты сейчас в два часа ночи ввалишься в квартиру Штефана Шолля и потребуешь, чтобы она вернулась. Ты унизил и оскорбил ее при чужих людях. Всё, что тебе сейчас надо сделать — это доверять ей. Ты сам виноват в этой ситуации с другим мужчиной. Это твое говно, которое тебе придется съесть. Тебе сказали — сделай так, чтобы она захотела вернуться. Делай. Думай и делай. Я тебе ее нашел? Нашел. Теперь, давай, шевелись сам. Я помогу тебе во всем. Но я не позволю тебе обидеть ее еще раз и опять спугнуть непродуманными поступками. Поедем, попробуем найти их дом с башенками и восемнадцатой квартирой на втором этаже, окна которой выходят на парк и озеро. Но если ты сунешься к нему, я лично спущу тебя с лестницы.


 За Мари установлено постоянное наблюдение. Ее ведут несколько человек. Саки и герр Цирке — молодцы! В нашем распоряжении две машины такси и одна обычная, ни чем не примечательная машинка. Агенты всегда рядом с ней, но не приближаются и часто меняются, чтобы не привлекать внимания и не примелькаться. Судя по первым фотографиям, Мари сейчас действительно надо дать остыть — она совершенно не улыбается и раздражена, ходит только в черном. Утром была в посольстве, потом зачем-то пошла пешком в консульство (там же идти дофига!). В обед поехала в полицию. Выглядит очень странно. Такое чувство, что ей плохо. Впрочем, если учесть, что она болела и только-только из больницы, то ничего удивительного в этом нет. Я чувствую ее слабость. Совершенно не понятно, зачем она нарезает такие круги пешком. Этот Шолль зажал ей денег на такси? Ублюдок!


 — Билл, иди сюда, — позвал Том. Мне не понравился его голос. Мы ждали отчет, он задерживался уже на несколько часов. Том хотел позвонить нашим детективам, но мы решили, что лучше пока не суетиться, герр Цирке предупредил, что пришлет отчет позже. Сегодня к Мари должны были прийти гости, мы нервничали весь день. И вот сейчас мне не нравится голос брата.

 Он включил запись, сделанную скрытой камерой. Детектив в форме газовщика долго звонил в дверь. Спустя несколько минут она распахнулась. Мы с Томом сначала хихикнули от неожиданности, а потом так же одновременно замолчали, прикрыв рты руками.

 — Ебааать, — все, что смог вымолвить Том.

 Мари едва держалась на ногах, повиснув на двери. Она была в очень коротеньком топе, в которых обычно занимаются спортом, и стрингах. Зареванная, с явно нечесаной сегодня головой, и, кажется… Мари была сильно пьяна.

 «Фрау», — в голосе детектива слышалось недоумение.

 Мари постаралась посмотреть на него вопросительно, склонив голову на бок, и чуть не свалилась. Твою мать…

 «Фрау, мы из газовой службы, надо проверить ваше газовое оборудование».

 Она что-то пробормотала по-русски, махнув рукой в сторону кухни. Ее повело в сторону, и если бы детектив не придержал дверь, Мари точно бы рухнула на паркет. Я заметил, что она сильно похудела. Такого никогда не было! Она никогда не была настолько худой. Дерьмо, он что там ее совсем не кормит?!

 «Фрау… С вами все в порядке? Вам нужна помощь?» — кажется, у нашего агента сдали нервы.

 Опухшее красное лицо перекривилось от отвращения. Она что-то зло прокричала на русском и захлопнула дверь.

 Агент прислушался.

 «Она рыдает там», — буркнул.

 Я посмотрел распечатку. Герр Цирке писал, что сделать вразумительный перевод с русского на немецкий они не смогли, так как девушка говорила очень невнятно, возможно даже на сленге. Им удалось лишь разобрать: «Что вы лезете ко мне? У меня все отлично. Неужели не видно?»

 — Давай не скажем Мари, что мы ее такую видели, — тихо пробормотал Том.

 Я кивнул. Спасибо тебе, брат.

 Еще в отчете сказано, что Шолль приехал с работы намного раньше. Через час они отправились в банк, потом прошлись по магазинам, немного погуляли. Мари выбрала себе черную одежду. Я рассматривал фотографии — наигранная улыбка, слишком широкая, слишком ненатуральная, во взгляде какой-то вызов, очень агрессивно накрашена. Впрочем, для человека, который несколько часов назад был пьян в говно, она выглядела вполне себе ничего. Держится от него на расстоянии, немного зажата, скована в движениях. Потерпи, моя хорошая, я верну тебя, чего бы мне это не стоило.


 — Здравствуйте, фрау Эбертин, — Том светился доброжелательностью. Я присел на корточки перед гавкающей рыжей собачкой. Протянул руку. Существо тут же ткнулось мокрым носиком мне в ладонь, завиляло хвостом. — Можем ли мы с вами поговорить?

 — Чем обязана, молодые люди?

 — Меня зовут Том, а это мой брат Билл. У нас к вам необычная просьба, — он предложил ей сесть на ближайшую скамейку. — В вашем подъезде у Штефана Шолля живет девушка. Это русская журналистка, она работает в нашей команде. К тому же она — девушка моего брата. Простите, он не может разговаривать. У него серьезные проблемы со связками. — Я вежливо улыбнулся. Взял собаку на руки и начал гладить. Та начала попискивать и крутиться, оставляя на джинсах следы маленьких лапок. — Из-за недоразумения Мария ушла из дома, а нам бы очень хотелось ее вернуть. Но мы не может просто прийти к ней и сказать: «Бери вещи, пошли домой». Она не пойдет…

 — Подождите, вы те самые Том и Билл из какой-то группы? Там еще у одного из вас очень смешная колючая прическа.

 — Да, у моего брата.

 — А у тебя такие сосульки на голове, да?

 Том осмотрелся по сторонам, чуть сдвинул капюшон толстовки и вытащил одну тщательно замаскированную дредину.

 — Только не кричите об этом так громко. Мы без охраны, а поклонницы узнают нас даже по прыщику на заднице.

 — Можно потрогать? Мне всегда было интересно, какие они на ощупь.

 Она помяла дредлок в пальцах. Улыбнулась, словно счастливый ребенок, мечта которого только что сбылась.

 — Что вы хотите, мальчики? Чем я могу вам помочь?


 Я ждал Мари в парке, прислушиваясь к разговорам в наушнике. Фрау Марта сказала, что пошлет ее именно туда. Мы договорились с Томом, что будем держаться на расстоянии и не выдадим себя.

 — Внимание, объект вышел из дома. Принимайте у дороги.

 Сел на лавочку. От волнения даже ноги не держат. А если она меня увидит, то как себя поведет? Что ей сказать? Она не будет орать в людном месте. Мари, конечно, бывает истеричкой, но она всегда знает, где можно кричать, а где не надо.

 — Объект принял. Пятый, идем на тебя.

 Пятый… Пятый… Это ко мне что ли идут? Ой… Том! Черт! Том! А если она меня увидит?

 — Билл, это Том. Она идет в твою сторону. Аккуратнее там.

 — Ты ее видишь?

 — Да. Мари клево смотрится с этим барбосом. Только, по-моему, она его побаивается. В общем, давай, не высовывайся.

 — Не засоряем эфир. Объект принял, — зазвучал строгий мужской голос.

 Мари, по всей видимости, решила обосноваться на лужайке в рощице между озером и клочком густых зеленых насаждений. Я сидел на скамейке у самой воды и делал вид, что читаю книгу. Она гоняла собаку, кидала ей мячик, бегала сама за ним, смеялась. Временами казалось, что она счастлива, радуется солнцу, весне, теплу. Хотелось подойти, взять за руку, прижать к себе, поцеловать. Еще казалось, что она расслаблена, все как прежде, Мари со мной, и надо махнуть ей рукой, чтобы обратить ее внимание. Она подбежит, обнимет, поцелует… А потом Мари поворачивалась, и я видел совершенно другое лицо — хмурый взгляд, опущенные уголки губ. Недалеко от нее активно «занимался» спортом наш агент. Как же все это глупо — следить за собственной девушкой! Нам надо поговорить. Я не могу смотреть, как она переживает. Не могу видеть ее грустной. Не хочу, чтобы она плакала и напивалась из-за меня. Встал и решительным шагом направился к ней.

 Я не могу без тебя...

 Тебя...

 Мне всё надоело.

 — Иди сюда, — зазвучал в ухе голос брата. — Здесь хорошо видно.

 — Мне надо с ней поговорить. Я не могу без нее. Мне надоела эта игра в шпионов!

 — Я сказал, иди сюда, — четко разделяя каждое слово, произнес он. Я упрямо остановился и сложил руки на груди. — Поверни направо и спокойным прогулочным шагом пройдись по дорожке мимо зарослей.

 Я обогнул кусты и присоединился к Тому.

 — Какого черта? — шипел на него разъяренно.

 — Не порть работу. Фрау Марта предупредит нас, когда она будет в состоянии общаться. Они подружились. Она разболтает Мари, вправит ей мозги, и тогда уже будем действовать. Подожди немного. Еще не время. Она пока слишком агрессивна. О, черт! О, нет!

 Мари кинула мячик, и он сейчас несся в нашу сторону. А за ним бежала Саша. А за Сашей пойдет и Мари. Мы с Томом замерли. Собака на всех парах влетела в кусты, схватила мяч и только тут заметила нас. По окрестности разнесся ее противный писклявый лай.