С великим усердием выворачивая на пол содержимое ящиков письменного стола, она уже не испытывала ни страха, ни стыда, а только чувство глубокого презрения к Анатолию, бросившему сына на самом распутье. Сейчас, в четырнадцать, парень взрослел, и ему нужен был отец, которого не заменят ни глянцевые мадонны с обложек, ни аптечные новинки в красочных упаковках. Правильно говорит Александра: не было мужика, и это не мужик, нечего по нему сохнуть. Хочет гулять – зеленая улица, к юбке никто пристегивать не станет, но упускать сына она не собирается.

Вытаскивая из углов выдвижных ящиков одну задругой «ценные реликвии», Света не переставала удивляться своей недавней глупой наивности и детской доверчивости. Хорошо, допустим, пачка сигарет больше для форса: куревом от него никогда не пахло, а для чего, спрашивается, в коробочке из-под циркуля ее ребенок хранил плоские железные полоски с зазубринами по краям? А часы? Зачем, спрашивается, одному человеку такая уйма часов, причем абсолютно новых, и почему они лежат, сваленные в кучу, в уголке письменного стола? У Володи были часы, но совсем другие, такие дорогие модели, как эти, родители не могли позволить даже себе, не то что ребеночку.

– Все тайное, мой друг, всегда становится явным, – поучительно произнесла Света, раскладывая на письменном столе Володи добытые «музейные редкости». – Сегодня у нас с тобой будет о чем поговорить, и никуда ты, мой миленький, от этого разговора не денешься, – резюмировала она, полностью уверенная в своих словах.

Но человек предполагает, а бог располагает, и не прошло и часа, как все собранные экспонаты, буквально лопнули, превратились из веских улик в никого не интересующие побрякушки, годные только на то, чтобы стать достойным украшением дворовой помойки.

* * *

С некоторых пор Светлана стала замечать, что их отношения с сыном изменились. Еще не так давно они могли говорить друг с другом обо всем на свете, ничего не утаивая и не скрывая. Долгими вечерами, когда весь дом уже спал, Светлана и Володя садились вместе за небольшой столик в самом уголочке кухни, наливали по огромной чашке крепкого красного чая и начинали говорить.

Настольная лампа высвечивала на клеенке яркий круг, а все остальные предметы погружались в приятный полумрак, снимая дневное напряжение и позволяя откровенничать без помех. Володька ставил локти на стол, опускал голову на руки и, глядя на мать своими серыми вдумчивыми глазами, слушал. Почему-то желание общаться находило на него исключительно ночью, и иногда их беседы затягивались до утра. Забытый за интересной беседой чай остывал, так и оставаясь нетронутым, его поверхность подергивалась едва заметной рябой пленочкой, а мать и сын все сидели на кухне, не в силах окончить разговор и разойтись.

Но с недавнего времени все изменилось. Светлана стала замечать, что сын не желал делить с ней свой внутренний мир, отвечал на ее вопросы расплывчато и неопределенно, стараясь обойти острые углы, отшутившись или сославшись на какую-то уважительную причину. То у него болела голова, поэтому было не до разговоров с матерью, то у него висело срочное задание к завтрашней контрольной, которое, кровь из носу, необходимо сделать именно сейчас и ни минутой позже. Наскоро перекусив, он закрывался в комнате, объявив, что сильно занят, но, останавливаясь у его дверей, Светлана слышала, как в его комнате почти до ночи работает телевизор. Входить к нему без приглашения она не хотела, ожидая, что он сам позовет ее, но Володя молчал, делая вид, что жизнь идет своим чередом и ничего необычного ровным счетом не происходит.

За последний месяц, полностью уйдя в свои переживания, Светлана так и не выбрала времени для разговора с сыном, постоянно откладывая неприятный момент на потом. И вот часы на стене показывали без четверти одиннадцать, а от Володи не было никаких известий. Светлана следила за секундной стрелкой, теряя голову от страха и неизвестности и выглядывая на лестничную клетку каждые пять минут. А стрелка все бежала по своему заколдованному кругу, безостановочно, неуклонно, неотвратимо двигаясь вперед.

Наконец на лестнице послышались шаги и дверной замок щелкнул. Светлана шагнула в коридор и нос к носу столкнулась с сыном. Повернув выключатель, она увидела такое, от чего ее просто пригвоздило к месту, лишив дара речи и способности удерживать свои чувства в узде, – на пороге стоял ее Володька, обнимая за талию размалеванную девицу и победно улыбаясь.

– Проходи! – нарочно громко произнес он, стараясь не замечать возмущенного взгляда матери.

– Добрый вечер, сынок, – произнесла Светлана, стараясь не дать выплеснуться нараставшему внутри раздражению.

– А, мама? – преувеличенно громко проговорил тот, делая вид, что заметил мать только что. – Познакомься, это моя подруга Катя.

Длинное тощее существо с драными волосами неопределенного рыжего оттенка соизволило обернуться к Светлане. На подруге Кате была короткая, по пупок, курточка, черные клешеные штанцы, увесистые ботинки на рифленой подошве и короткий полупрозрачный топик. В левом ухе висело великое множество серебряных колечек, оттягивая его ниже правого и делая похожим на фрагмент сантехнической елочки душа.

Боевая раскраска индейца, вышедшего на тропу войны, и та не смогла бы сравниться с макияжем Володиной дамы сердца. Серебристые блестки, осыпавшись с век, распылились по всему лицу; ресницы от тяжести туши почти склеились, напоминая старинную качественную гуталиновую массу, а румяна, наложенные на щеки, ассоциировались с горячечным бредом тяжело больного человека.

– Здрас-сь-те! – проговорила подруга, с трудом расклеивая слипшиеся ресницы.

– Это что за явление Христа народу? – Светлана кивнула в сторону девушки и посмотрела на сына в упор.

– А что, я уже не могу привести в собственный дом кого хочу? – моментально ощетинился тот.

– Где ты был? – едва сдерживая рвавшееся наружу негодование, проговорила Светлана. – И что за тон с матерью?

– Где был? Пиво пил! – захохотал Володька и метнул взгляд в сторону Кати, проверяя, какое впечатление на девушку произвел его независимый тон с матерью. – Ну что, мы так и будем толкаться в дверях или твое сиятельство все-таки разрешит нам войти и почтить сей дом своим присутствием?

Тон мальчика был не просто нахальным, он был откровенно наглым, причем обидные для матери слова он произносил настолько легко и свободно, будто это не составляло ему никакого труда, по крайней мере, нисколько не тяжелее банального щелканья семечек. От такого напора Светлана слегка растерялась.

– Ты отдаешь отчет в том, как ты разговариваешь с матерью? – спросила Света, и плечи ее удивленно поднялись и тут же опустились.

– А почему я должен перед кем-то отчитываться? – На лбу сына поползли недовольные складочки.

– Прежде всего потому, что ты мой сын.

– И что из того? Я уже вырос, мама, только ты этого упорно не хочешь замечать. Я имею право жить с тем, с кем захочу, и ты мне не указ.

– Я думаю, что девушке пора домой, а нам с тобой придется серьезно поговорить, – строго произнесла Светлана, пытаясь дышать ровнее и не показывать своих чувств. – Я думаю, у нее еще будет время для общения с тобой, а сейчас уже поздно.

– Я ж тебе говорила, что пустой номер, – открыла рот разукрашенная девица, перекосив уголок рта и нахально поглядывая на растерявшуюся от неожиданного появления этой красотки Светлану. Слова ее были обращены к Володе, но глаза не отрывались от лица его матери. – Так что пока, детка, когда подрастешь, звони! – Она развернулась кругом, делая вид, что собирается уходить, и Светлана увидела, как рука Володи взметнулась, мгновенно поймав край расстегнутой куртки Катерины.

– Никуда ты не пойдешь, это я тебе говорю! – упрямо выдавил он, тяжело взглянув на мать из-под нахмуренных бровей.

Таким сына Света не видела никогда. Ноздри его расширились и мелко подрагивали; глаза превратились в две узкие режущие щелочки, горящие недобрым огнем. Сам он весь сгорбился, слегка наклонился вперед и опустил голову.

– Или мы войдем сюда оба, или оба уйдем, – угрожающе процедил сквозь зубы он и вопросительно взглянул на мать, предлагая право выбора ей.

– О чем ты говоришь? – побледнела она. Сердце ее забилось испуганно часто, и одновременно с этим она успела увидеть, что губы девчонки расползлись в довольной ухмылке, а глазки победно заблестели.

– Я говорю о том, что Катерина останется со мной. Если нет – пеняй на себя, я уйду из дома. Так ясно?

– Ты что, с цепи сорвался? – начала терять терпение Света. – Какая муха тебя укусила? Ты готов променять мать на первую попавшуюся юбку! – повысила голос она. – Что с тобой происходит?

– Ничего со мной особенного не происходит! – набирая обороты, взвинтился парень. – Я у тебя что, чего-то попросил? Нет! Я вырос и имею право на личную жизнь, а ты мне мешаешь!

Подруга Катя облокотилась на дверной косяк и с удовольствием наблюдала за разворачивающимся представлением, полностью уверенная в своих силах.

– Разве ты не видишь, что она тебя нарочно провоцирует, добиваясь нашей ссоры? – Светлана посмотрела на пугало в боевой раскраске и поразилась, увидев, насколько ее новое лицо отличалось от того, что было буквально несколько секунд назад. Сообразив, что Володе может не понравиться ее поведение, она нацепила на себя маску ангельского непонимания происходящего и теперь стояла, поглядывая на Володю беспомощно и по-детски незащищенно.

– Я так и знал, что ты будешь против, Катя мне говорила, но я не хотел верить, я думал, что мы с тобой понимаем друг друга! – взвизгнул он, делая два шага назад и подходя к дверям вплотную.

– Ах, значит, Катя тебе говорила, что я не соглашусь? – Глаза Светы уставились в лицо наглой девчонке, но та, пользуясь тем, что Володя ее не видит, продолжала гадко улыбаться, растягивая губы и с притворным сочувствием глядя на мучения матери.

– Да, она говорила, только я не верил и сдуру считал, что ты не такая, как все, а теперь вижу, что она права!!! – сорвался на крик он. – Ты заездила отца, не давая ему дыхнуть, а теперь мешаешь жить мне. Кто следующий – Ленка? Только я двадцать пять лет терпеть и мучиться, как дурак, не намерен! Если не хочешь по-хорошему, будет по-плохому! Моей ноги больше не будет в этой квартире. Живи здесь одна, как хочешь, а меня ты больше не увидишь. Пошли отсюда! – Он рванул девчонку за рукав и загромыхал ботинками по лестнице.

– Володя, вернись! – крикнула Светлана, но шаги сына только участились. Стараясь не слушать рвущегося голоса матери, он спускался все быстрее. – Вернись! Давай поговорим! – крикнула что есть силы Светлана, но в ответ ей грохнула дверь подъезда и наступила тишина.

* * *

Пошел второй месяц с тех пор как Оксана согласилась на совместное существование с Толиком, но, кроме того что она числилась на первом курсе института, где он преподавал, никаких значительных изменений так и не произошло. Животрепещущую тему брака и жилплощади, несмотря на все старания Ксюхи, разрешить не удавалось. Как только разговор заходил о чем-то действительно важном, Толик постоянно пытался увильнуть, выскользнув из ее цепких пальчиков и испарившись в последнюю секунду. Дальше так продолжаться не могло: или вопрос решался положительно, или, как ни обидно было в этом признаться, все нужно было посылать к чертовой матери и начинать заново.

– Это даже не смешно. – Ксюха надула губы и отвернулась к окну, стараясь успокоиться и взять себя в руки.

– Вот именно, – с нажимом проговорил он, стараясь не смотреть в сторону Оксаны. – Как ты себе это представляешь? Я что, должен буду позвонить Аленке и сказать, чтобы она собирала вещички и проваливала из квартиры, так что ли? И какой вид я буду при этом иметь, ты об этом подумала? Ведь она же мне все-таки не чужая девочка, а дочь. Между прочим, она живет в квартире своего родного деда, моего покойного отца, вместе со своим мужем.

– Ха! Муж – объелся груш! – моментально отреагировала Ксюха. – Он ей такой же муж, как я жена президенту. Ты же сам говорил, что они не расписаны.

– Для кого это сейчас принципиально важно? Мы же с тобой тоже не расписаны, и ничего, слава богу. Живут себе люди – и пусть живут, если нет любви, так и никакая печать не удержит, посмотри на меня.

– А что мне на тебя смотреть? – поджала губы Ксюха. – Оттого, что я на тебя посмотрю, ты другим не станешь, – отрезала Бубнова и, отвернувшись от окна, оказалась рядом с Анатолием. – Ты знаешь, меня это все начинает потихоньку доставать, – едва слышно проговорила она.

– Что все? – не понял он.

– Да все. Тебе все неудобно, все стыдно и нехорошо. Ах, как же ты будешь глядеть в глаза дочери или, того лучше, как на все это посмотрит твоя бывшая жена? А что скажут люди, узнав, что дочка переехала жить к маме? Да ничего они не скажут, ничего! Ты пойми, кому какое дело до твоих отношений с бывшей семьей, кроме самой семьи, да еще нас с тобой? Ровным счетом никому.