Она тяжело вздохнула, села на чемодан и уткнулась лицом в ладони…

Господи, ну, почему она не оставила вещи в камере хранения, когда сошла с поезда?! Теперь придется тащиться с ними обратно на вокзал! Через весь город…

Но не ночевать же на улице!.. Здесь тебе не Приморье! Не субтропики, одним словом! А самый настоящий Север! И зима здесь тоже… Самая настоящая…

Завтра она что-нибудь придумает. Найдет себе работу и устроится в общежитие. Или снимет комнату. А сейчас надо взять себя в руки…

Слезами горю не поможешь! Всё! Встали и пошли!

Ждать автобуса было бессмысленно. В это время он, само собой, уже не ходит. Снежана подняла чемодан и поплелась на вокзал…

Резкий ледяной ветер с Онеги свистел вдоль бесконечного, прямого, как стрела, проспекта и продувал ее тоненькое демисезонное пальто насквозь.

Идти одной по пустынным, темным улицам заснеженного города было страшновато… А куда денешься! Хорошо еще, что ночь стояла лунная, и звезд на небе высыпало, не перечесть! Они дорогу и освещали…

Редкие прохожие почти не обращали на Снежану внимания. Идет человек на вокзал. С чемоданом. Ну, и пусть себе идет. Наверное, куда-то ехать собрался… Непонятно, правда, почему среди ночи?.. Поезд на Ленинград только рано утром будет. А на Мурманск давным-давно уже прошел…

Когда впереди показалось длинное одноэтажное деревянное здание, больше похожее на барак, чем на вокзал, сил у нее уже вовсе не осталось. Спотыкаясь на каждом шагу, она кое-как дотащилась до дверей, вошла внутрь и поставила, попросту уронив наземь, ненавистный чемодан…

А все-таки дошла, подумала Снежана!

Завтра она оставит этот противный чемодан на вокзале, приведет себя в порядочек и налегке пройдется по городу. И устроится на работу. Машинисткой в какой-нибудь конторе или медсестрой в больнице. Или работницей на кирзаводе. Или кем угодно, где угодно! Лишь бы дали койку в общежитии!.. А если не дадут, не беда, пойдет и снимет комнату в частном доме!

Разобравшись с проблемой и приняв решение, Снежана повеселела. Подумаешь, еще одна бесприютная ночь! Сколько их уже было! Одной больше, одной меньше!..

И никуда она больше не поедет! Петрозаводск, так Петрозаводск! Действительно, какая ей разница, где жизнь заново начинать! Ну и что, что город чужой и нет у нее здесь ни родных, ни знакомых! Ведь, именно этого она и добивалась!

Она приехала сюда именно потому, что никто ее здесь не знает. Для того чтобы никто ее не нашел! Даже Владимир…

В особенности, он…


Глава пятая

…Владимир не помнил, как его вели по гулким коридорам. Не помнил, как оказался в карцере… Железная дверь лязгнула, захлопнувшись у него за спиной. Но он ничего не слышал.

Кроме ужасных слов, грохочущих в его воспаленном мозгу.

»Больше вас бить не будут!.. Скажите ей спасибо за это!..»

Майор лжет! Это неправда! Снежка никогда на это не пойдёт, думал Владимир!

»К вам перестанут применять физическое воздействие, если она согласится!..»

Златогорский сказал Снежке, что Владимира бьют. И могут забить до смерти… Он шантажировал ее!.. И тогда… Чтобы облегчить его участь… Она согласилась…

Нет!! Она никогда на это не согласится, с отчаянием думал Владимир! Никогда!

»Никогда не говори никогда!..»

А, ведь, его и на самом деле перестали бить!.. Неужели она согласилась?!

Боже мой! Только не это!

- Не-е-е-ет!.. - простонал он.

»Скажите ей спасибо!.. Потому что она таки очень старалась!..»

Владимир стоял, уткнувшись раскаленным лбом в холодную сырую стену карцера, а растравленное воображение, словно сорвавшись с цепи, рисовало яркие, живые картины, одна страшнее другой…

»Скажите ей спасибо!.. Она старалась!..»

Обнаженная Снежка и Златогорский… Она сидит у него на коленях и смеется…

»Просто ненасытная какая-то!..»

Обнаженная Снежка и Златогорский… Она лежит под ним и сладострастно стонет…

»И мужчину знает, как ублажить!..»

Обнаженная Снежка и Златогорский… Он лежит, а она склонилась над ним и…

»Да вы же сами знаете!..»

Боже мой!..

Владимира выпустили из карцера лишь через неделю. В канун годовщины Октябрьской революции. Смягчили режим содержания в честь праздника, так сказать.

Он совершенно безучастно принял поздравления сокамерников с возвращением из ада. И ни слова не говоря, лег на койку. И отвернулся к стене…

Они ошибаются. Из ада он не вернулся. И никогда уже не вернется. Потому что теперь у него есть свой собственный…

За эти дни он многое передумал.

Он никогда не поверит в то, что Снежка отдалась Златогорскому по своей воле! Златогорский - лжец и негодяй! Снежка никогда не согласится стать его любовницей! Ему никогда ее не добиться!.. Только силой…

И если он посмел это сделать, то умрет!

Сначала Владимир решил убить его во время следующего же допроса. Но потом отказался от этой мысли… Потому что слишком ослаб. Особенно за эту неделю на хлебе и воде в ледяном каменном мешке. И уже не сможет убить эту тварь одним ударом. А на второй времени не будет… И задушить его Владимир тоже не успеет. Подручные не позволят. Оттащат. А потом запинают. Или пристрелят… А Златогорский уцелеет…

Нет! Он поступит иначе. Он продержится до окончания следствия! Ненависть поможет! Он выдержит все! И ничего не подпишет! И докажет свою невиновность!

Рано или поздно его дело направят в суд. Во время судебного заседания Владимира обязаны будут выслушать! И тогда он камня на камне не оставит от всех этих нелепых обвинений! А когда его освободят, обязательно убьет Златогорского!.. За то, что этот подонок сделал со Снежкой!.. Не будет ни пить, ни есть, не будет спать, пока не дотянется до него! И прикончит гада! А потом будь, что будет! Пускай расстреливают!..

Так он думал, сидя на бетонном полу в карцере. Так он думал, лежа на койке в камере. Так он думал, шагая на очередной допрос…

Однако судьба решила иначе.

Его не трогали дней десять, а когда снова привели в кабинет следователя, за столом Златогорского сидел другой человек.

- Лейтенант Государственной безопасности Барабанщиков, - представился чекист. - Мне поручено вести ваше дело.

Владимир не стал спрашивать, почему его дело передали другому следователю. Хотя, само собой, ему было далеко не безразлично, кто будет решать его судьбу. Но кто бы это ни был, лучше уж этот кто-то, чем Златогорский.

Которого он теперь ненавидел лютой ненавистью! И мог не удержаться. И кинуться на него с голыми руками! И тогда его пристрелили бы тут же, на месте. Прямо в кабинете. А Златогорский мог уцелеть…

- Прошу принять мое заявление, гражданин следователь, - негромко, но твердо сказал Владимир. - Все это «дело» целиком вымышлено. Это провокация. Меня оговорили. Ко мне применяли физическое воздействие, но я не подписал ни одного протокола… И не подпишу… Прошу разрешить мне, как депутату Верховного Совета Союза ССР, подать заявление на имя Председателя Президиума Верховного Совета Калинина Михаила Ивановича. А также подать заявление на имя Наркома обороны Маршала Советского Союза Ворошилова Климента Ефремовича и Генерального секретаря Центрального Комитета ВКП(б) Сталина Иосифа Виссарионовича…

Лейтенант, прищурившись, некоторое время молча рассматривал Владимира. Потом, видимо, сделав для себя какие-то выводы, откинулся на стуле и сказал:

- Значит, вы отрицаете существование тайной террористической организации в штабе вашей бригады.

Это прозвучало не как вопрос, а, скорее, как утверждение.

- Отрицаю, - глядя следователю прямо в глаза, сказал Владимир.

- А как же показания ваших подчиненных? - спросил Барабанщиков.

- Ложь и клевета, - ответил Владимир. - Никакой террористической организации не было. Это все выдумки. Меня оговорили. Я ни в чем не виноват.

- Неужели совсем ни в чем? - лейтенант открыл папку и стал ее листать. - И авиабомбы химические в вашей бригаде, - он сделал ударение на слове «вашей». - Никто не выдавал, не получал и не подвешивал?

- Я уже объяснял предыдущему следователю, - устало вздохнул Владимир. - Действительно, отдельные должностные лица проявили вопиющую халатность. И никаких оправданий тут быть не может. Особенно в боевой обстановке! Однако, учитывая отсутствие каких-либо вредных последствий и дальнейшую самоотверженную боевую работу всех провинившихся товарищей, командование ограничилось применением к ним мер дисциплинарного характера. И я в этом вопросе с командованием совершенно согласен.

- Ну, что ж, - сказал Барабанщиков, закрывая папку. - Органы государственной безопасности с вашим командованием тоже согласны. Проступок довольно серьезный, но непредумышленный. А поскольку признаки контрреволюционной или иной вражеской деятельности отсутствуют, нашей юрисдикции он не подлежит.

Владимир удивленно посмотрел на него, не веря своим ушам.

- Изучив материалы дела, я убедился в вашей невиновности, - лейтенант встал и одернул гимнастерку. - А вот следователь, который вел ваше дело, оказался врагом. Он арестован и будет предан суду.

Владимир медленно поднялся со стула, совершенно ошеломленный его словами.

- Мне поручено, официально уведомить вас о прекращении вашего дела за отсутствием состава преступления, - лейтенант поморщился. - И принести извинения за допущенные в отношении вас злоупотребления.

В горле у Владимира застрял комок, на глазах выступили слезы. Неужели все кончилось?! Он не мог в это поверить!

- Вот ваши документы… Ордена… Медаль… Депутатский значок, - Барабанщиков достал и положил их на край стола. - За новой формой и снаряжением к вам домой уже отправлен сотрудник. Но придется немного подождать, пока ее привезут.

У Владимира дрожали пальцы, когда он раскрыл партийный билет. Строчки расплывались у него перед глазами, но он сумел разобрать хорошо знакомую каллиграфическую надпись на первой странице «Иволгин Владимир Иванович». Он положил партбилет в карман, а потом сунул туда же остальные удостоверения. Сгреб награды. Вернулся на свой стул и принялся привинчивать их к своей грязной, замызганной гимнастерке.

Владимир понимал, что когда привезут чистую форму, и значок, и ордена с медалью, придется снять и перевинтить. Но не мог удержаться и не надеть их немедленно! Потому что это был зримый знак его нового положения! Он теперь не подследственный, не арестованный, не подозреваемый! Он теперь обратно депутат Верховного Совета и орденоносец! А когда наденет форму со знаками различия и портупею, станет обратно майором Рабоче-Крестьянской Красной Армии!

Лейтенант как-то странно посмотрел на него, но промолчал.

- Вам надо побриться, - сказал он, когда Владимир закончил возиться с орденами.

Барабанщиков достал из ящика стола безопасную бритву, кусок мыла и помазок, налил в кружку воды из графина, а потом прислонил к нему маленькое зеркало. И старательно делал вид, что читает какие-то бумаги, пока Владимир соскребал со щек многодневную рыжую щетину.

- Сейчас вас осмотрит врач, товарищ депутат Верховного Совета, - сообщил Барабанщиков, убирая бритвенный прибор назад. - А пока, - он вынул из папки листок с машинописным текстом. - Подпишите вот это.

Это была подписка о молчании.

- Все, что происходит в этих стенах, является государственной тайной, разглашение которой влечет за собой уголовное наказание, вплоть до высшей меры социальной защиты, - сказал лейтенант.

Владимир внимательно прочитал бумагу, и только потом макнул ручку в чернильницу и расписался.

Лейтенант подшил листок в дело, а затем вышел и позвал врача…

- Что скажете, доктор? - спросил Барабанщиков, когда тот закончил выслушивать и выстукивать Владимира.

- Общее физическое и нервное истощение, сотрясение мозга, множественные ушибы, ссадины и гематомы, - ответил чекист в белом халате. - Серьезных повреждений внутренних органов первичный осмотр не показал, но, само собой необходимо дополнительное обследование. Поэтому я настоятельно рекомендую поместить в госпиталь гражданина… - он покосился на депутатский значок Владимира и поправился. - Товарища… Депутата.

- Подготовьте направление и предупредите начальника госпиталя, чтобы ждали, - сказал Барабанщиков и взглянул на часы. - К восемнадцати.

- Мне нужно заехать домой, - вмешался Владимир.

- Зачем? - удивленно поднял брови лейтенант.

- Я должен повидаться с женой.

Барабанщиков пожал плечами и сказал доктору:

- Сообщите начальнику госпиталя, что пациент поступит к двадцати часам.