— У него тоже не было друзей?

— Нет, насколько я знаю.

— Кроме тебя, да?

Он хрипло рассмеялся:

— Меньше всего я. — Он колебался, потом сказал с явным нежеланием: — Он пил. Как заправский пьяница…

Она хотела поинтересоваться, чем было вызвано это пьянство, но не успела. Джон, верный своей манере неожиданно менять тему разговора, кивнул в сторону уже отмеченного им мужчины и спросил:

— Итак, как ты сказала, кто он?

— Я ничего не сказала. — Она забыла об этой его привычке, но сейчас убедилась, что Рокет ничуть не изменился. Как и в Пенсаколе, лишь только разговор касался его лично, он тут же находил способ направить его в другое русло — разве что метод стал другим. Конечно, ей не стоило обращать на это внимание, но, к сожалению, с тем же успехом можно было не замечать слона в маленькой комнате. И как только она вспомнила, каким образом он отвлекал ее от нежелательных расспросов, ее щеки залились краской.

Черт, это несправедливо. Он не должен был заставлять ее рассказывать о себе, когда сам не собирайся делиться подробностями своей жизни. Едва сдерживая раздражение, она тем не менее снова посмотрела на мужчину, о котором шла речь, и слегка пожала плечами.

— Я думаю, это Джим Макмерфи.

Он сидел впереди них, между ними было несколько рядов.

— Где-то я слышал это имя.

— Мне кажется, я упоминала его как президента компании, которую отец приобрел со свойственным ему бесцеремонным напором.

— Он был среди гостей в твоем доме в тот вечер, когда Гамильтона убили?

Она кивнула.

— Представь нас друг другу.

— Хорошо.

Церемония началась несколькими минутами позже, и Виктория быстро поймала себя на том, что не слушает речь выступающего. Слова соболезнования произносил министр, который никогда не был лично знаком с Фордом Эвансом Гамильтоном; и она невольно подумала, что даже если кто-то и знал ее отца, это уже не имеет никакого значения. Выступление закончилось, и пастор пригласил собравшихся пройти на подиум, чтобы почтить память покойного.

Затем Ди-Ди поднялась с передней скамьи и прошла к аналою крошечными шажками, сдерживаемая узкой юбкой и высокими каблуками. Она пожала руку министра, другой рукой поднесла кружевной платок к глазам под тонкой вуалью, затем повернулась и молча стояла секунду-другую, оглядывая собравшихся. Наконец она прерывисто вздохнула. Легкий трепетный вздох, усиленный микрофоном, долетел до самой дальней скамьи.

— Такой печальный день, — начала она, приложив красивую руку с маникюром к вырезу своего платья. Бриллиант в пять каратов сверкнул, рассыпая брызги разноцветных лучей. — Я просто хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли.

Виктория не могла без иронии смотреть, как Ди-Ди округлила глаза и приняла драматическую позу.

— Форд был непростым человеком. И с ним не всегда было легко найти общий язык. — Еще один вздох слетел с перламутровых губ Ди-Ди. — Но я думаю, это потому, что его подлинной страстью были корпоративные интересы. Он был настолько одержим своим делом, что у него почти не оставалось времени для семьи и друзей.

Тори выпрямилась. Это было… что-то новое. Слишком непохоже на то, что она привыкла думать о Ди-Ди. Она всегда считала, что эта женщина отличается поразительным легкомыслием и поверхностностью. Может быть, это несправедливое суждение шло от ее собственного неприятия светского общества и того, на ее взгляд, глупого маневрирования, в котором Ди-Ди не было равных?

— Но Форд дарил такие чудесные подарки, и никто не устраивал вечеринки лучше, чем он. И то, что было скрыто от постороннего взгляда…да, позвольте мне сказать, существовали некоторые вещи, на которые он не жалел времени. Мне будет так недоставать его!

Какое достоверное горе! Окей, поверхностность была очевидной. И все же Ди-Ди оказалась единственной, кто встал сегодня на защиту Форда. Может быть, она и вправду по-своему любила его?

Когда церемония в церкви подошла к концу, вереница машин потянулась к особняку Гамильтонов. Это была еще одна битва, которую Виктория проиграла, споря с Ди-Ди. Она настаивала, что прием лучше устроить не дома, а, например, в престижном старом отеле «Броудмур». Или в загородном клубе, что, как ей казалось, более соответствовало моменту. Но Ди-Ди утверждала, что гости должны собраться в том доме, где жил покойный. Разбираясь с многочисленными гостями, толпившимися в холле и на террасе, Виктории хватило десяти минут, чтобы пожалеть, что она не настояла на своем. Но так как поправить уже ничего было нельзя, то ей все-таки пришлось выполнять обязанности радушной хозяйки, мечтая при этом только об одном — как бы поскорее улизнуть в свою комнату наверху.

Однако сбежать от гостей ей не удалось, и надо сказать, что это было не самое худшее. Ди-Ди, подкараулившая ее моментом позже, потребовала, чтобы она участвовала в принятии соболезнований. Это тут же напомнило Виктории ее прошлое, и она совсем пала духом. «Боже мой, — думала она, — какая же это бестолковая и нудная обязанность — стоять в холле и пожимать руки, провожая гостей!» Прошло десять минут, а очередь жаждущих выразить соболезнование вдове покойного по-прежнему казалась нескончаемой.

— О Боже! — пробормотала Виктория себе под нос. — Словно вернулись мои юные годы.

— Что такое? — Джон затянул потуже узел галстука. Он повел своими широкими плечами — жест, который она помнила с давних пор, — и наклонился к ней. — Прости, ты что-то сказала о своих юных годах?

— Да. Я вспомнила, как когда-то мне приходилось стоять посреди холла, встречая или провожая гостей, и единственное, чего я могла желать, — это сквозь землю провалиться или стать невидимой. — Господи, в скольких приемах ее заставляли участвовать, хотя никто и не замечал ее присутствия. А еще хуже, когда замечали — только для того, чтобы сравнить ее неуклюжесть с неизменной элегантностью Форда и его вечно юных жен.

Да ладно, чепуха… И, убедившись, что все идет как надо, она отказалась от своего единственного шанса улизнуть.

— Да, — сухо согласился Джон. — Похоже, никто из них еще не знает, что Ди-Ди не достанется ничего. — Его лицо было непроницаемым, пока они оба наблюдали, как какая-то пара лебезила перед мачехой Виктории.

Немного позже Тори не без сарказма отметила, что стоит быть поосторожнее в своих предположениях, поскольку мысли имеют свойство материализовываться. Очередь желающих выразить соболезнования Ди-Ди внезапно истощилась, и теперь все внимание гостей было сосредоточено на Виктории и стоявшем рядом с ней Джоне. «Незаметность — не самое худшее состояние», — подумала она.

Многих гостей она не знала, но были здесь и те, кого она помнила по злополучным дням своей юности. Пристальные взгляды, которые Тори ловила на себе, выслушивая соболезнования, угрожали вновь пробудить в ней былую столь хорошо знакомую закомплексованность. Нет, она не позволит, чтобы это случилось. Она слишком много работала над собой, стараясь избавиться от чувства собственной неполноценности, чтобы сейчас позволить кому-то одержать победу.

Казалось, что никто особенно не переживает из-за ухода Форда, а скорее испытывает острое любопытство, как его дочь справится с этой потерей. Вивьен Босуэлл, которая обычно спрашивала ее в прежние дни: «И какой же размер туфель ты теперь носишь, детка?», вместо того чтобы подойти и сказать: «О мой Бог, какие же у тебя огромные ноги!» — пристально разглядывала стильные лодочки от Маноло Бланика, прежде чем поднять на нее глаза и пойнтересоваться, как долго она собирается пробыть в Колорадо-Спрингс.

Роджер Хэмлин напомнил ей, как однажды он бросился утешать Форда, который жаловался, что он просто не понимает, как они с матерью Виктории могли взрастить такую неуклюжую дочь. А теперь, продолжал Роджер с улыбкой, Форд должен быть доволен, что она наконец превратилась из гадкого утенка если и не в лебедя, то в настоящую красавицу. Он говорил это, скосив глаза на ее длинные ноги, причем его взгляд задержался на них на несколько секунд дольше, чем следовало бы.

Возможно, заметив это, супруга Роджера Хэмлина заявила Виктории, что именно ее возмутительное решение произвести на свет дочь вне брака разбило сердце ее отца. Не остановившись на этом, она добавила:

— Ну уж теперь, дорогая, ты можешь сказать, кто отец ребенка?

Виктории не пришлось отвечать, так как на помощь пришла старая миссис Бек. Она протянула к Виктории руки, взяла ее ладони и сжимала их, горячо шепча:

— Моя дорогая! Боже, что за манеры у этой Ди-Ди! Как ты выносишь это, милая? И что собираешься делать, чтобы…

Виктория продолжала демонстрировать безукоризненные манеры, которые в нее вколачивали с детства: отвечать на грубость — любезностью, на бестактность — улыбкой, и не говорить ни одного лишнего слова. И наконец вздохнула с облегчением, когда перед ней появилась Пэм Чилуорт.

— Забавное сборище, — шепнула подруга. — И день не из легких. Я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Нет, но спасибо за предложение.

— Если что-то понадобится, дай мне знать.

— Конечно. — Виктория кивнула. — И спасибо тебе.

Она проигнорировала любопытный взгляд, который Пэм бросила в сторону Джона, и просто представила их друг другу. Но Пэм выразительно посмотрела на Тори, давая ей понять, что она хочет услышать более обстоятельные объяснения. Уголки губ Тори приподнялись, когда она слегка кивнула Пэм, обещая. Она знала, что может доверять подруге, Пэм не станет распространять сплетни.

Она все еще продолжала улыбаться, когда кто-то взял ее за руку, и она вспомнила о своих обязанностях. Но когда она повернулась и увидела человека, который сжимал ее пальцы, то замерла на месте.

Правда, всего лишь на какой-то момент. Опомнившись, она заставила себя улыбнуться и, высвободив руку, с холодной вежливостью посмотрела на элегантного, необыкновенно красивого мужчину, который стоял перед ней. Как обычно, ни один волосок не выбивался из его аккуратной прически. Его сверхъестественная способность оставаться невозмутимым в любой ситуации когда-то потрясала ее до глубины души.

Но это было очень давно. Она ответ ила ему легким наклоном головы.

— Майлз…

— Виктория!..

Если ее голос дрогнул, то его был полон интимности. Он протянул к ней руку с ухоженными ногтями. Не обращая внимания на ее холодность, он с удивительной фамильярностью провел пальцами по ее обнаженной руке, от запястья к плечу.

— Мы не виделись слишком долго.

О нет, молила она, только не это… Но прежде чем она успела сказать нечто такое, о чем впоследствии могла пожалеть, Джон обнял ее за талию и оттащил от гостя, крепко прижимая к себе. Он излучал такое тепло, такую уверенность, что ее досада, вызванная этой злополучной встречей, моментально растаяла. Обернувшись к Рокету, она с благодарностью взглянула в его темные глаза, лишенные какого бы то ни было выражения.

— Джон, это Майлз… — Она снова повернулась к гостю. — Прости, я забыла…

Глаза Майлза вспыхнули злостью, но он ответил с мягкой улыбкой:

— Уэнтуорт.

— О конечно, как я могла забыть! Майлз Уэнтуорт, позволь мне представить тебе Джона Мильонни.

Уэнтуорт постарался придать своему взгляду как можно больше высокомерия, но они оба были примерно одного роста, и он просто не мог посмотреть на Джона сверху вниз. Тогда он сказал с кислой миной:

— Вы родственник Виктории?

— Ее жених.

Виктория вздрогнула и в шоке взглянула на Джона. Не обращая внимания на ее реакцию, он крепко обнял ее и поцеловал в щеку. Потом осторожным движением большого пальца стер капельку с ее нижней губы, и она прочла в его глазах предупреждение.

— Извините, — улыбнулся Джон, обращаясь к Майлзу. — Кажется, я просто не в силах оторваться от нее.

Губы Майлза скривились, и он с презрительной миной оглядел Джона, задержавшись на его прическе. Но прежде чем повернуться и отойти, он поклонился Виктории.

Тори уже не думала о нем и, подняв голову, посмотрела на Джона. В какую-то секунду ей показалось, что она видит в глубине его глаз абсолютное мужское удовлетворение. Но тут его рука оставила ее талию и соскользнула ниже, так что она чуть не забыла, где находится.

Он улыбнулся ей своей белозубой улыбкой.

— Что ж, все получилось здорово, тебе не кажется?

— Ты в своем уме? — Она ткнула его локтем в бок и высвободилась из его рук. — Жених? — возмущенно проговорила она с ледяной холодностью. — О чем ты думал, черт бы тебя побрал? — Она едва удержалась, чтобы не вцепиться ему в волосы.