Жаль, что ты не в юбке, оторвала бы полоску от своей нижней рубашки. А я, как благородный человек, должен был скромно отвернуться, чтобы не видеть твои обнаженные ноги. Честно сказать, я очень хотел бы увидеть, что у тебя скрывается под джинсами. Подозреваю, что там и вправду красивые ноги. Это от занятий гимнастикой?

— Нет, подарок папы и мамы, — ответила Ольга холодно, продолжая бинтовать его палец.

Здоровой рукой он коснулся ее волос и тут же отдернул ладонь, словно обжегся. Посмотрел на склоненную темную женскую голову и тоскливо сказал:

— Вероятно, я действительно безответственный человек. Ну и что? За что мне нести ответственность? Пусть все провалится в тартарары, мне ни до чего нет дела! Нагими мы пришли в этот мир, нагими уйдем из него. А то, что лежит в середине, сплошная ерунда, чепуха, недостойная внимания!

— Ничего себе философия, — сказала она язвительно, не поднимая головы, — оказывается, у тебя отвратительная жизненная позиция, Таранцев, достаточно мерзкая и эгоистичная!

Он взял Ольгу за подбородок, приподнял ее лицо и заглянул в глаза:

— Интересно, что ты знаешь о жизни? Ты наверняка всю жизнь сидела за широкой спиной папы и мамы, потом — мужа… Ты — сладкая девочка со смазливым личиком, которая привыкла к красивым нарядам, уютной квартире, послушному мужу… Что ты знаешь о подлости, предательстве, лжи? И ты еще хочешь наставить меня на путь истинный?

— Я могу попытаться, — ответила она тихо и высвободила подбородок из его пальцев.

— Не надо, я не нуждаюсь ни в чьей жалости.

В этом мире все грызутся друг с другом. Не съешь тебя съедят, не убьешь — тебя убьют. Я не хочу, чтобы ты в конце концов возненавидела меня.

— Я в это не верю, — ответила она, — не все только грызутся. Есть еще и любовь, дружба…

Артем рассмеялся:

— Неужели? По-твоему, у нас взаимная любовь и крепкая дружба с теми сволочами, чей грузовик мы с тобой подожгли? Тогда, может, следует собрать свои вещички и разъехаться по домам? Ведь никто в нас не стреляет, никто не хочет нас убить.

Только вот лично у меня скоро уже крыша поедет от подобной дружбы или любви.

Ольга ничего не ответила. Артем обнял ее забинтованной рукой, а другой скользнул под рубаху и медленно повел ладонь вверх к груди. Она рывком освободилась от него и изо всей силы ударила по лицу. Артем отпрянул, а Ольга закричала, даже не пытаясь скрыть, что плачет:

— Ты — слабак! Ты — жалкий слюнтяй, Таранцев! Ты как раз из тех, кого убивают и едят! Тебе все время нужно утешение — в водке или в женщине, для тебя нет особой разницы. Ты — трус с мелкой, никчемной душонкой, и мне очень жаль, что я сейчас здесь и вижу, как ты мотаешь сопли на кулак, вместо того чтобы просто высморкаться!

— Господи, что ты знаешь обо мне? — проговорил он растерянно, в самое сердце уязвленный презрением, звучавшим в ее голосе. Но Артему это презрение было предпочтительнее, нежели жалость, которая, как он чувствовал, разъедает душу гораздо сильнее, чем даже ненависть. И нет ничего опаснее на свете, чем жалость к самому себе, потому что она убивает в человеке желание сопротивляться обстоятельствам…

— Кое-что знаю! — сказала Ольга с вызовом, прекратив плакать. — А то, что я знаю, мне не особенно нравится. Но мне теперь известно, что ты хуже Синяева. Он — слабый человек и не в состоянии что-то изменить. Ты же, Таранцев, — сильный, так зачем же ноешь, как ничтожный алкаш Синяев? Ты все время разглядываешь свой пупок, словно это центр мироздания, и мучаешься оттого, что нет никого на свете, кто бы заметил твои страдания, посочувствовал бы, вытер слезы!

— Посочувствовал? — взорвался он. — В гробу я видал твое сочувствие! С людьми, которые лезут ко мне со своей жалостью, я не общаюсь. Мне это совсем не нужно!

— Дурак ты, Таранцев, — сказала Ольга устало, — это всякому нужно. Мы все испытываем страх — это слабость каждого, и любой, кто говорит обратное, врет без зазрения совести. — И, понизив голос, спросила:

— Таранцев, ты раньше не был таким, что случилось?

Артем обхватил голову руками. Он и сам чувствовал, что в нем что-то надломилось. Стены и бастионы, которые он возвел в своей душе и за которыми так долго прятался, с какого-то момента стали вдруг рушиться. Он ясно понял, что слова Ольги — правда: его внутренний страх — не что-то ненормальное, а вполне свойственное человеку чувство, и нет ничего постыдного это признать.

И Артем рассказал ей все — о том, как падал вниз его подбитый вертолет, и о горящей копне рассказал, и о гогочущих боевиках, и о той волне безысходности, которая накрыла его с головой, когда он вынужден был уйти в отставку и оказался не нужен не только своей стране, но и самому себе. Не скрыл и тою, что явилось началом целой цепи неудач и поражений, к которым он не был готов и поэтому оказался столь уязвимым: то самое подленькое письмо, навсегда поселившее в нем ненависть и обиду, и стойкое убеждение, что людская низость не знает границ, а зло неискоренимо.

Ольга слушала его, не замечая, что слезы текут по ее щекам, лишь машинально смахивала их ладонью. В глубине души она испытывала непомерный и жгучий стыд за то, что посмела усомниться в его стойкости, обозвала слабым, сравнила с Синяевым.

Она притянула Артема к себе и прижала его голову к своей груди. Его всего трясло.

— Все хорошо, — приговаривала она, по-матерински поглаживая его по голове. — Все будет хорошо, Артем.

Ольга всем сердцем ощущала, как он опустошен, но вместе с тем и понимала, какое это для него несказанное облегчение — освободиться наконец от того, что угнетало, терзало его душу многие годы. И то, что он доверился другому человеку, рассказал обо всем, что давило на его сознание, делало его безвольным и слабым, — это приподнимет его, придаст сил и уверенности в себе. Она чувствовала, что в нем как бы вскрылся огромный нарыв, в котором, будто гной, копились и злость на окружающий мир, и безысходность, и обида на всех и на самого себя… Ольга отважно приняла на себя весь этот поток выстраданных, окрашенных горечью слов и утешала его редкими отрывочными, почти бессмысленными фразами, но Артем, как ни странно, понимал ее и все теснее прижимался к ней, да и говорил он теперь гораздо спокойнее и тише. При этом ей казалось, что она и старше, и моложе его одновременно, и это несколько смущало, потому что она не знала, что ей делать дальше.

Но Артем за нее решил, чем должно будет закончиться это первое их свидание, к которому оба так стремились, но и оттягивали всяческими правдами и не правдами.

Ольга ощутила вдруг уверенное, настойчивое касание мужских губ и солоноватый привкус поцелуя… Луна освещала его волосы, отражалась в глазах — хотя лицо его и было скрыто в тени. Она не различала, с каким выражением Артем смотрит на нее. Главное, что он смотрел на нее неотрывно, и она чувствовала, как в нем вновь растет напряжение, но это напряжение было другого свойства и в равной мере возбуждало и пугало ее.

Артем еще крепче сжал ее плечи, и Ольга услышала, как он тихо рассмеялся, наклоняясь к ее волосам и нежно целуя их.

— Оля, я должен тебе сказать…

— Не надо, — резко прервала она его, — не надо ничего говорить!

— Но почему?

— Не сейчас. — Она провела пальцем по его груди, слыша, как учащается его дыхание. — Потом…

Артем притянул ее ближе и неожиданно приподнял и посадил к себе на колени. Его ладони скользнули по ее рукам и легли на талию, отчего она вздрогнула, как от внезапного озноба. Голова закружилась. Ольга ответила на его поцелуй нетерпеливо и пылко, как никогда себе в жизни не позволяла, желая лишь одного, чтобы Артем не передумал, не отступил назад. Главное сейчас — справиться с волнением, которое грозило завладеть ее телом и сознанием. Ей стоило больших усилий успокоиться, унять дрожь, не показать, как ей хочется зарыться лицом в его мягкие волосы, целовать его лицо, губы, руки, гладить плечи, затылок и слиться с ним воедино.

У Ольги все плыло перед глазами, она обняла Артема за плечи и безвольно прильнула к нему, полностью сдаваясь и подчиняясь. А он покрывал поцелуями ее щеки, подбородок, веки, лоб… Сначала — нежно, настойчиво-любопытно, поддразниваюше… Потом — дерзко, бесстыдно, соблазняюще… Ольга услышала вдруг какие-то странные звуки, неясные, приглушенные, и не сразу поняла, что это ее собственное дыхание. Она уже не сознавала, то ли напугана, то ли крайне возбуждена, или то и другое вместе.

Он прижался губами к ее шее и прошептал, задыхаясь:

— Оля, как здорово ты пахнешь — солнцем, хвоей, травкой какой-то…

Его прикосновения и объятия становились все более настойчивыми и, как ей казалось, немножко дикими. И это откровенное желание овладеть ею поразило Ольгу, потому что в прежней жизни она привыкла к более сдержанному проявлению эмоций. Нет, Артем не просто целовал ее — он поглощал ее волю и сознание, отнимал последние силы к сопротивлению. Он не обнимал — он завоевывал.

Ольга с трудом боролась со своими чувствами, напуганная столь яростным порывом физического влечения и не желая выглядеть в его Глазах слишком уступчивой и бесстыдной.

Никогда прежде она не испытывала ничего подобного и совершенно не ожидала от себя такой реакции на мужские ласки и поцелуи. Предчувствие близости с Артемом, ощущение запаха и тепла его кожи, силы его тела сводили ее с ума, и она едва сдерживала себя, чтобы не закричать от восхищения и неимоверного счастья, наполнявших ее сердце и готовых затопить ее от пальцев ног до копчиков волос. Чувствуя себя неопытной, испуганной девчонкой, Ольга громко всхлипнула — и напугалась еще сильнее, услышав этот отчетливый звук, слишком понятный для любого посвященного в святая святых человеческих отношений. Нет, все же что-то не так с ее телом и эмоциями, если она окончательно перестала себя контролировать.

Что же происходит с ней сейчас и что же происходит с ним?

Но этот громкий всхлип, похоже, очень понравился Артему. Он едва слышно прошептал что-то, прижимаясь губами к ее шее, и провел языком от подбородка до ключицы, отчего она задрожала как в лихорадке, откинула голову и, уже не стесняясь, застонала во весь голос. В этот момент его губы снова нашли ее губы, и Ольга почувствовала прикосновение его горячего языка… Настойчивые руки Артема обхватили ее бедра, но не прижали женщину к себе, как она ожидала, а слегка приподняли и посадили на камень.

Через мгновение они уже лежали на своих куртках, брошенных на мох, и Ольга чуть не закричала, когда ощутила твердый выступ мужской плоти возле своего бедра. По ее телу пробежала обжигающая волна сильнейшего желания, и Ольга полностью отдалась этой волне. Все, что было в ее жизни до Артема, весь опыт отношений с мужчинами внезапно перестали существовать. Осталась только страсть. Ольга не знает, не помнит и не хочет никого, кроме человека, который находится рядом и сжимает ее в своих объятиях… Человека, который открывает ей новые, неизведанные ранее ощущения, ведет за собой в невероятный мир незнакомых чувств и стремлений, от предвкушения которых горит лицо и сохнут губы. Она ответила на его ласки, непроизвольно раздвинув ноги так, чтобы он стал еще ближе к ней. И она искренне наслаждалась обретенной вдруг свободой — дразнить, требовать, соблазнять этого подаренного ей судьбой мужчину..

Артем целовал ее — бесстыдно, грубо — и пытался нащупать руками «молнию» на ее джинсах, а когда долго не мог с ней справиться, Ольга в нетерпении укусила его за шею. Забыв о своих стараниях казаться более скромной, она оттолкнула его на мгновение, встала на колени, расстегнула джинсы и вновь упала рядом с Артемом. Он понял это однозначно и начал быстро раздеваться. И не сводил с Ольги глаз, пока она снимала через голову свитер и рубашку, стаскивала джинсы. Они разделись почти одновременно, и прохладный воздух тут же охватил их разгоряченные тела.

Свет луны рельефно высветил тело Артема, и Ольга судорожно вздохнула. Сложен он был великолепно, к тому же она зримо убедилась, насколько сильным было его желание. Она вновь закрыла глаза и откинула голову назад, у нее захолонуло сердце, когда он принялся целовать ее живот и бедра, сжимая ладонями ягодицы. Сгорая от нетерпения и страсти, она приподнялась на локтях, расстегнула бюстгальтер и отбросила его в сторону. Потом опять опустилась на спину и подняла ноги, помогая ему избавить ее от остатков одежды.

Артем рукой раздвинул ее бедра. Ольга подчинялась каждому его движению — и это доставляло ей бесконечное удовольствие. Под настойчивой лаской его пальцев она застонала от наслаждения.

Опершись на локоть, Артем не спускал с нее глаз, его рука проникала в нее все глубже и глубже. Ольга задрожала, когда он нащупал большим пальцем самое чувствительное место, — и прикусила зубами ладонь, чтобы не закричать во весь голос. Она вдруг вспомнила об эхе, способном разносить звуки, не предназначенные для чужих ушей.

— Спокойно. Расслабься… — Артем снова поцеловал ее в губы.