– По-моему, проблема не в сюртуке, сэр, – заметила миссис Кларидж. – Все зависит от вашего настроения и выражения лица. Ни один портной с этим не справится. Только вы сами. И мне кажется, дело идет на лад.

Джеффри очень хотелось в это верить.


– Миссис Додд, нам необходимо продумать каждую деталь. Моя внучка должна выглядеть безукоризненно. Она молодая вдова в полутрауре. Нельзя забывать об этом при выборе цвета и фасона.

Леди Торнборо пригласила свою модистку, чтобы заказать Лиззи платье для грандиозного бала у лорда Бошана.

Миссис Додд, миниатюрная миловидная женщина, деловито кивнула.

– Совершенно с вами согласна, леди Торнборо. Такое важное событие требует выверенного сочетания моды и протокола. – Она излучала уверенность в своем мастерстве и, очевидно, имела на то основания, поскольку сама была одета безупречно. – Но мы с этим справимся, я вам обещаю.

Миссис Додд и ее помощницы трудились на совесть. Для начала они сняли с Лиззи множество мерок, а затем принялись живописно драпировать ее образцами шелка, выясняя, какой из них ей больше к лицу. Лиззи же растерялась от такого изобилия. Все цвета – от насыщенного бордового до глубокого синего – были великолепны. Даже темно-серый поражал воображение, напоминая мерцающую водную гладь.

Предстоящий бал уже не так пугал Лиззи. Она постепенно привыкала к светскому обществу. Утренние визиты прошли вполне успешно, так же как и званый обед у баронета. Леди Торнборо «повторила» с ней все правила этикета, что выглядело вполне естественно, поскольку Рия сбежала из Англии накануне своего первого сезона и не принимала участия в значительных светских мероприятиях. Кроме того, Джеффри тоже собирался к Бошанам, и это обнадеживало.

Лиззи с увлечением погрузилась в процесс подготовки к балу. Она всегда мечтала о красивой одежде и, бывало, часами простаивала в Гайд-парке, глядя как завороженная на нарядных дам, совершающих променад по Роттенроу и берегу Серпентайна.

Пристрастие к нарядам стало одной из причин ее падения. Фредди Хайтауэр обещал ей шелка, бархат и драгоценности. Он выполнял свое обещание – на первых порах. Но когда кончились деньги, все продал и вернулся в Англию. А Лиззи осталась в Вене и перебивалась с хлеба на воду, штопая и перелицовывая чужие вещи, пока Том не приехал за ней через несколько месяцев.

– Рия, не хмурься, – сказала леди Торнборо. – У тебя раньше времени появятся морщины. В чем дело? Ты чем-то расстроена?

Лиззи отогнала от себя мрачные мысли и улыбнулась. Что было, то прошло. Ей больше не надо браться за шитье, это сделают за нее и для нее.

– Просто мне нравятся решительно все ткани, и я никак не могу понять, какую выбрать.

– Предоставь это миссис Додд, у нее одеваются придворные дамы. Я всецело полагаюсь на ее вкус.

– Мне чрезвычайно лестно слышать от вас такую высокую оценку, миледи, – просияла миссис Додд.

– Прекрасно, – улыбнулась леди Торнборо. – Итак, мы ждем вашего решения. Какой цвет больше к лицу моей внучке?

– Темно-синий, – без колебаний ответила модистка. – В нем миссис Сомервилл будет неотразима.

Одна из помощниц миссис Додд тотчас сняла со спинки стула синий шелк и вновь накинула его на плечи Лиззи.

Леди Торнборо поднялась с дивана, подошла к «внучке» и стала рядом с ней перед зеркалом.

– Синий цвет изумительно подходит к твоим глазам. Они точно такие же, как у твоего отца… – растрогалась пожилая дама. – Как он сейчас гордился бы тобой!

– Правда? – с замиранием сердца вымолвила Лиззи.

Когда-то Фредди Хайтауэр втоптал ее в грязь. Но она выжила. И теперь, словно Золушка из волшебной сказки, получила все, что казалось недостижимым. Все, кроме прекрасного принца.

Глава 18

Марта вновь проявила чудеса парикмахерского мастерства, а Лиззи – чудеса терпения. И результат превзошел все ожидания. Из замысловатого узла на затылке не выбивался ни один волосок, а каждый из локонов, обрамлявших лицо, выглядел отдельным произведением искусства.

Глядя в зеркало, Лиззи дотронулась до одного из завитков и залюбовалась игрой сапфиров и бриллиантов на своем запястье. Леди Торнборо настояла на том, чтобы сегодня она надела именно этот браслет – он превосходно сочетался с темно-синим бальным платьем.

Стараниями миссис Додд платье получилось в высшей степени изысканным и модным. Правда, в угоду условностям пришлось пожертвовать размерами декольте. Но вырез, хотя и не слишком низкий, все-таки оставлял открытыми шею и плечи.

Слава Богу, за те несколько недель, что Лиззи провела в Лондоне, ее кожа сильно побелела. Она уже не напоминала «смуглую деревенскую девчонку», как выразился Джеймс при их первой встрече.

Она посмотрела на свои руки. Теперь, когда ей не надо было колоть дрова, стирать и готовить, мозоли и царапины сошли на нет, а ногти стали гладкими и блестящими, чему немало способствовало специальное средство, которым снабдила ее леди Торнборо. Две горничные ежедневно втирали в ее руки маслянистый бальзам с таким усердием, что к концу «лечения» у Лиззи появлялось ощущение, что она – отполированный до зеркального блеска серебряный кубок.

Раздался короткий стук в дверь, и в комнату вошла леди Торнборо. Ее темное муаровое платье переливалось на свету и очень шло к серым глазам пожилой дамы.

– Дай-ка мне посмотреть на тебя. Просто не верится, что эта прекрасная леди – моя внучка. Ты повзрослела, приобрела жизненный опыт, и ты все еще очень красива – завидное сочетание качеств для любой женщины. – Внимательно глядя на Лиззи, она чуть развернула ее в профиль. – Я бы не сказала, что ты многое взяла от матери. Пожалуй, тебе досталась ее изящная фигура, но ты куда меньше ростом.

Разумеется, искать в Лиззи черты матери Рии было делом вполне безнадежным. Скрывая смущение, она отступила на несколько шагов, выпрямилась, расправила плечи и воскликнула:

– Я высокая, даже очень высокая! Вот увидите, на балу у Бошанов каждый второй джентльмен будет ниже меня.

– Ну это вряд ли, – улыбнулась леди Торнборо. – Зато прямо сейчас я вижу, что ты – копия своего отца не только внешне, но и по характеру. Такая же самоуверенная.

– Я действительно похожа на него? – спросила Лиззи. В последние несколько недель она задавала себе этот вопрос всякий раз, когда проходила мимо портрета сэра Герберта.

– Безусловно, – заверила леди Торнборо.

– Милая, милая бабушка… – с волнением произнесла Лиззи. У нее больше не осталось сомнений в том, что она – Торнборо. Пусть не та, за которую себя выдавала, но все равно Торнборо.

Она повернулась, чтобы еще раз взглянуть на себя в зеркало. Леди Торнборо покачала головой и проговорила:

– Довольно, дорогая. Пора ехать. Карета давным-давно подана.

– Я тут ни при чем. Во всем виновата Марта, – с шутливым негодованием возразила Лиззи. – Она причесывала меня целую вечность.

Марта едва заметно улыбнулась.

– Миледи, я бы справилась куда быстрее, если бы вы не вертелись и сидели спокойно.

– Как несправедливо устроена жизнь! Чем больше я хочу покинуть этот стул, тем дольше мне приходится на нем оставаться. – Лиззи вздохнула и следом за «бабушкой» вышла из комнаты. Пройдя несколько шагов, вдруг остановилась.

– В чем дело, дорогая? – осведомилась леди Торнборо.

– Мне надо взять веер. Я догоню вас через секунду.

Когда Лиззи вошла в спальню, Марта сидела за туалетным столиком и внимательно смотрела на заключенный в рамку силуэт Рии. О чем она думала? И почему вскочила с таким испугом, как только открылась дверь? Вскочила так, словно ее застали на месте преступления…

– Я вернулась за веером, – объяснила Лиззи.

– Простите, миледи, это моя оплошность, – сказала Марта и, не поднимая глаз, протянула ей веер.

– Мне всегда казалось, что этот силуэт сильно отличается от оригинала, – с безмятежным видом сообщила Лиззи. – Взять хотя бы нос. Он куда лучше моего. – У них с Рией и впрямь были разные носы. И очаровательный вздернутый носик Рии нравился Лиззи гораздо больше, чем ее собственный, прямой и чуть длинноватый. – Очевидно, художник решил, что ему больше заплатят, если он слегка приукрасит меня.

Марта в растерянности молчала. Что ж, оно и понятно. Согласиться с Лиззи – значило бы признать, что во внешности госпожи имелись изъяны.

Из коридора донесся голос леди Торнборо:

– Марта, ступай в гостиную и принеси мне нюхательную соль!

– Бабушка тоже явно переоценивает мою привлекательность, – лукаво улыбнулась Лиззи. – Она уверена, что на балу при моем появлении все дамы дружно попадают в обморок от зависти.

Марта добродушно усмехнулась, но перед тем, как выйти из спальни, еще раз украдкой взглянула на силуэт в рамке. Видимо, несмотря на все старания, Лиззи пока не удалось до конца развеять сомнения старой верной служанки.


Сидя напротив Джеймса в библиотеке Торнборо, Джеффри в который уже раз достал из кармана часы.

– Дамы определенно запаздывают, – пробурчал барон.

Ему не терпелось поскорее увидеть Рию. В последнее время его постоянно посещало такое желание, и оно напоминало неутолимую жажду – когда с каждым глотком все больше хочется пить.

– Ничего удивительного. Видишь ли, Рия необыкновенно трепетно относится к своей внешности, – сказал Джеймс, после чего поправил лацканы фрака и смахнул пылинку с рукава, наглядно продемонстрировав тот самый трепет, о котором только что упомянул.

Джеффри заметил на столе под стопкой газет какую-то книгу. От нечего делать он достал ее, взглянул на название и спросил:

– Тебе нравятся стихи лорда Теннисона?

Джеймс покачал головой:

– Нет-нет, поэзия наводит на меня скуку. Когда-то я выучил несколько сонетов и пользуюсь ими от случая к случаю, чтобы настроить даму на романтический лад.

«От случая к случаю?» Джеффри подозревал, что таких случаев, как и дам, у Джеймса было предостаточно.

– Эту книгу читает Рия, – добавил Джеймс.

– Неужели? – удивился барон. – Я не знал, что Рия увлекается поэзией.

– Раньше за ней не водилось ничего подобного. Видимо, этот недуг поразил ее в Австралии.

– Недуг? – переспросил Джеффри. – Ты считаешь любовь к поэзии болезнью?

– Конечно, недуг. Вдобавок – неизлечимый.

– В таком случае я тоже болен, – улыбнулся Джеффри.

– Вот именно, – многозначительно произнес Джеймс. – Кто бы мог подумать, что у вас с Рией найдется столько общих интересов?

– Да, кто бы мог подумать… – пробормотал Джеффри, перелистывая страницы книги.

Одно из стихотворений называлось «Аделин»:

О, таинственное чудо,

Улыбнись мне, Аделин!

Точно вышла из богинь,

Не печалься, не грусти,

Мне прекрасней не найти:

Белокура, синеока,

Губы – розы розовей…[1]

Джеффри вдруг понял, что читает вслух, потому что Джеймс заметил:

– Неплохо. Вполне может пригодиться для ухаживаний за блондинкой.

Мне прекрасней не найти:

Белокура, синеока,

Губы – розы розовей…

«С тем же успехом Теннисон мог бы назвать это стихотворение “Виктория”», – подумал Джеффри и тотчас услышал:

Подойди ко мне скорее,

Вырви сердце из груди.

В дверях библиотеки стояла Рия – ослепительная, как бриллианты, сверкавшие у нее на шее и запястье. Ее темно-синее платье оттеняло светлые локоны и подчеркивало глубину фиалковых глаз, а голос звучал… почти страстно.

Джеффри встал и закрыл книгу. Кажется, у него дрожали руки. «Вырви сердце из груди…»

– Я вижу, вы знаете это стихотворение.

Рия кивнула:

– Да, Эдвард часто читал его наизусть, только менял «Аделин» на «моя Рия». Он говорил, что муза Теннисона, должно быть, выглядела в точности, как… я. Конечно, от этого страдала рифма, и стихотворение немного проигрывало, но я отдала бы все на свете – только бы снова услышать, как Эдвард читает его.

В глазах Рии блеснули слезы, но даже в печали она осталась невыразимо прекрасной.

И желанной.

«Приди в себя, – мысленно спохватился Джеффри. – Ведь она – вдова твоего родного брата».

Но, как известно, сердцу не прикажешь.

– Рия, дорогая, – с неподдельным сочувствием произнес Джеймс, – ты не одинока. У тебя есть мы.

Рия благодарно улыбнулась кузену, затем устремила взгляд своих изумительных глаз на Джеффри.

– По меткому выражению Эдварда, я всего лишь на вторых ролях, однако вы всегда и во всем можете рассчитывать на меня, – проговорил барон.

Она с улыбкой ответила:

– Вы цельный и самодостаточный человек. Вторые роли не для вас.

Если бы сама королева удостоила Джеффри награды, ему было бы не так приятно, как сейчас, после этих слов Рии.

Тут в библиотеку вошла леди Торнборо.

– Кто тут на вторых ролях? – поинтересовалась она.

– Я, конечно, – без промедления ответил Джеймс. – Рия поет дифирамбы Джеффри, а на меня не обращает никакого внимания. – Он театрально вздохнул. – Дождусь ли я когда-нибудь хоть малой толики того уважения, на которое имею право как глава семьи?