Присев на колени, она наблюдала за Афонькой, никак не решаясь окликнуть его, – только теперь со всей отчетливостью предстало перед ней ожидаемое и неумолимое будущее. В самое ближайшее время ей предстоит встретиться с Сашей после почти что десяти лет разлуки, и она не могла вообразить себе, как он примет ее, да и сама не была уверена теперь, что готова принять его с той же радостью и надеждой, которую копила в себе прежде годами.

Последние сутки, в которые она успела узнать любовь Сухрай-кадия и навечно распрощаться с ним, все перевернули в ней. Вполне вероятно, что в иных условиях она предпочла бы никогда не встречаться с Сашей уже. Но теперь у нее не было иного выхода: не ради себя – ради блага империи и государя, которому они оба служили. А время – главный враг ее теперь, – оно текло очень быстро. И потому поднявшись с колен, она вышла из-за куста и позвала напевавшего гнусаво под нос Афоньку.

– Ох, что не говорите, Александр Александрович, а ужасные бестии эти азиаты, – говорил, присев на кипарисовый пень, молодой Николя Долгорукий. Он набивал табаком небольшую кабардинскую трубку, отделанную серебром, и, отмахиваясь от комаров полугодичной давности номером «Гвардейского вестника», в котором изучал до того назначения по полкам, выискивая знакомые фамилии, продолжал: – Вот что они кричат обычно? Да бес их разберет, что кричат. Я уж не говорю, когда из завалов выковыриваешь их, а в ауле, к примеру? Только быки и понимают их. Запрягите хоть двадцать, так коли они крикнут по-своему, быки все разом двинутся. А ты стегай их, не стегай – все равно ни с места. А деньги любят драть местные за все. Ужасные плуты! Мне про них еще один старинный майор рассказывал – он на Линию при Алексее Петровиче Ермолове приехал и при нем два чина за дела против горцев получил. Теперь при Николае Николаевиче Раевском на Черноморской служит, советником у него. Вот уж изучил здешние ухватки. Вы о чем задумались, Александр Александрович? – спросил, раскурив наконец табак.

Глядя вниз, в поросшую зарослями долину Шапсухо, Александр Потемкин щурил зеленоватые глаза, блестевшие на потемневшем от солнца лице его под мохнатой черкесской шапкой. Горы со всех сторон обступали долину – неприступные красноватые скалы, обвешанные зеленым плющом и увенчанные купами чинар. Желтые обрывы, исчерченные промоинами, золотились в угасающем свете зари, вверху же пламенела сверкающая бахрома снегов. Через долину, обнявшись с другой, безымянной, речкой, вырывающейся из черного, полного мглою ущелья, река Шапсухо тянулась коричнево-серебристой нитью и сверкала ящерицей.

– О чем думаю? – переспросил он, бросив быстрый взгляд на Долгорукого. – Да о том же, о чем вы, поручик. О местных жителях, о черкесах. Что-то давно они не беспокоили нас своими наскоками. Притих мулла Казилбек – не к добру это. Знать бы, что они замышляют. Сдается мне, Николя, – Александр подошел ближе и сел рядом, прямо на траву, подстелив бурку, – они не могут не желать воспрепятствовать нам в соединении с генералом Вельяминовым. Вот только как они готовятся проделать это? Вы ничего не знаете, Николя, – полковник испытующе посмотрел на своего молодого офицера. – Нет ли здесь, в долине Шапсухо, какой скрытной дороги, которая не отмечена на наших картах?

– Откуда ж мне знать, ваше превосходительство? – удивленно пожал плечами поручик. – Это только кто-то из здешних знать может. А у них как спросить? Все равно не скажут. Если и поймешь, чего они тебе балаболят, такую дорогу укажут – в век не выберешься…

– Я полагаю, что если она и существует, – глаза Александра перенеслись в сторону мерно плещущегося моря, – то скорее всего ведет она отсюда, от морского берега. Будь я на месте Казилбека, даже если такой тропы и нет, я бы ее прорубил – здесь легче всего запутать нас в мешок и затянуть веревку. Тогда генерал Вельяминов уже не поможет нам, они задушат нас намного превосходящими силами…

– Черкесы не мыслят столь сложно, как я успел заметить, – вступил в разговор Лермонтов – до того он сосредоточенно читал под деревом книгу и, делая пометки на листок, казалось, вовсе не слышал, о чем говорят офицеры. – Они действуют прямолинейно, навалом и не обучены маневру.

– Если бы они были обучены маневру, Михаил Юрьевич, да еще думали стратегически, плохи же оказались бы наши дела, – присвистнул Долгорукий, – с их-то отвагой и готовностью жертвовать собой…

– Нам остается только надеяться, что никто не подскажет Казилбеку, как обойти хребет Нако и поймать нас в ловушку, – заключил серьезно Потемкин, – а также на то, что генерал Вельяминов с главными силами прибудет сюда вовремя. И все-таки я попрошу вас, Михаил Юрьевич, – обратился он к поручику, – с вашими тенгинцами взять под наблюдение эту сторону хребта и даже начать строить здесь укрепления. Мы должны быть готовы к любым поворотам, какими бы невероятными они нам не показались…

– Слушаю, Александр Александрович, – захлопнув роман, Лермонтов поднялся.

– Приступайте немедленно.

– Ляксан Ляксаныч, батюшка мой, – Афонька кубарем подкатился к полковнику и едва успел придержать себя – так бы и слетел с высоты от волнения, – тама-то… Не поверите, точно говорю… Вот те крест…

– Да что стряслось с тобой? – Александр с удивлением взирал на своего денщика. – Змея тебя ужалила, что ли?

– Да еще хлеще того! – Денщик схватил полковника за рукав мундира и тянул за собой. – Пойдем те же скорее, ждут вас там…

– Да кто ждет еще? – недовольно поморщился Александр. – Никак сам Казилбек приехал в гости? Почти как султан Саладин к королю Ричарду Львиное Сердце. – Он встал: – Извините, господа, я всех приглашаю к ужину, как обычно, – пожав плечами, на которых блеснули золотом его полковничьи эполеты, князь Потемкин последовал за взволнованным денщиком.

– Вы ни за что не догадаетесь, Александр Александрович! – полушепотом твердил ему Афонька, подпрыгивая в шаг. – Тама к нам мадемуазель Маша пожаловали. Я глазам не поверил. Выходит к палатке монахиня, в черном вся. А я, сами знаете, я же сметливый, помню, где нахожусь, что ухо всегда надо держать востро. Так я – за ружье сразу. Стой, говорю, не двигаться. Кто такая будешь? Она же капюшон свой сняла – я так и ахнул. «Не узнаешь, говорит, меня, Афанасий? Я же Маша, я у княгини Елизаветы Григорьевны в имении Кузьминки жила». Как ж не узнать – видная ж была девица, хороша собой. Кто ж такую забудет… Вот и хлеба она нам принесла… Из монастыря своего…

– Из какого монастыря? – удивился Александр, весьма озадаченный Афонькиным рассказом. – Ты не съел ли чего дурного днями, дружок, может, у тебя жар? Пригрезилось тебе, никак? Говорил тебе, не пей воды прямо из реки – лучше из источника. Вот и заболел. Сам посуди: откуда ж мадемуазель Маше взяться на Кавказе, если она от нас из Петербурга к себе в кармелитский монастырь в Марселе уехала. Еще и письма оттуда княгине Анне Алексеевне писала.

– Так вота из того самого карм… карм… – Афонька запнулся, – тьфу ты, господи прости. Словом, из монастыря своего она и пожаловала ноне. Только он не в Марселе, как вы сказываете, Ляксан Ляксаныч, – добавил с важностью, – а здеся теперича находится – по ту сторону реки Шапсухо стоит. Вот и весь сказ.

– Ну, совсем ты одурел, братец, – махнул на него рукой Александр. – По ту сторону реки Шапсухо аулы мюридов, а меж ними в ущелье – христианская миссия англичан. При чем здесь кармелиты?

– А я почем знаю, Ляксан Ляксаныч, – сердито всплеснул ладонями денщик. – Мне ж чего до того? По мне – все одинаково. Вы уж у мадемуазели тогда сами спросите. Она и скажет вам по-сложному…

– Да уж придется. Ничего у тебя не поймешь, дружок.

Опустившись на жесткую походную кровать, застеленную попоной, которая служила князю Потемкину ложем, Мари-Клер обняла руками колени и ждала. Она не ощущала даже того волнения, которое испытывала, подходя к русскому лагерю. Только одного она желала теперь – чтобы Александр пришел поскорее.

Вот снаружи брякнули шпоры. Полог палатки откинулся – за ним в сумерках над хребтом Нако уже проступил перевернутый золотистый рог месяца и засветился над горами. Через мгновение от взора Мари-Клер его заслонила высокая фигура князя Потемкина. Наклонившись, он вошел внутрь. Вслед за князем сунулось любопытное курносое лицо Афоньки, но, встретив предупредительный взгляд хозяина, брошенный вполоборота, тут же исчезло.

Выдохнув, словно она намеренно копила воздух внутри, собираясь с силами, Мари поднялась навстречу Саше – все ее существо напряглось, дыхание почти что остановилось в ней. Только с миг ее взор окутал всего его, такого знакомого, такого близкого, любимого столь долго и безнадежно, и рыдание вот-вот готово было прорваться из ее груди, но все же прошедшие годы научили Мари-Клер властвовать над своими чувствами, и теперь насущная имперская необходимость, которой она привыкла подчиняться безоговорочно, заставляла говорить и даже думать только то, что сейчас оказывалось наиболее значимым – о реке Джубга и о контрабандистах. До их прибытия оставалось всего несколько часов.

Саша молча оглядывал ее, как будто заново узнавая, и она отчетливо читала нескрываемое изумление, сквозящее в его лице.

– Я знаю, вы удивлены, князь, – проговорила она первой, буквально выдавив из себя слова, – но давайте все объяснения мы оставим на более позднее время. Я уполномочена военным министром графом Чернышевым отдавать приказы его именем, а если потребуется, и именем государя императора, когда они направлены на благо Российской империи. – Она заметила, как при ее словах Александр качнул головой, словно убеждая себя, что не ослышался, но все же смолчал, и молчанием своим заставлял ее говорить дальше. – Всякое подтверждение тому вы можете получить в любое время из канцелярии министерства, – продолжала она, – но только прошу, не занимайтесь этим сейчас. Доверьтесь мне. Поверьте, я не пришла бы к вам, совершив недопустимое по инструкции, выданной мне в министерстве, деяние, – я открыла себя перед вами, хотя не имею права на то даже перед великими князьями империи, только перед самим государем Николаем Павловичем. Но теперь я пришла, чтобы просить вас о помощи, князь, и в свою очередь предупредить о грядущем нападении муллы Казилбека. – Она замолчала на мгновение, проглотив слюну в пересохшее от волнения горло, но заговорила потом поспешно, боясь, что, если он перебьет ее, если она услышит его голос, – она утратит прежнюю решимость и не сумеет достичь необходимого. – Я знаю наверняка из самого надежного источника, который можно вообразить себе, почти что от самого имама Шамиля, что мулла Казилбек пойдет нынче ночью тропой вдоль лощины у реки Шапсухо и станет атаковать вас с моря. У вас еще есть время приготовиться и встретить его…

– От реки Шапсухо к морю? – К ее удивлению Саша вполне спокойно принял ее сообщение. – Я так и думал. – Он кивнул головой и, пройдя несколько шагов вперед, остановился прямо напротив Мари-Клер, обдав давно сохраняемым ею только в памяти ароматом свеженастоенной гвоздики с корицей, от которого прежде кружилась не раз ее голова. Теперь же она снова увидела перед собой, совсем близко, его поблескивающие в свете одной-единственной свечи, горящей в палатке, зеленоватые глаза под строго очерченными черными бровями, суровые бледные очертания рта. – Я благодарен вам, мадемуазель, что вы подтвердили мои размышления. Я полагаю излишним спрашивать у вас, откуда вам стало известно о той тропе, и тем более о том, как о тропе узнал мулла Казилбек. Из того, что он прежде не воспользовался ею, я делаю вывод, что он тоже не знает здешних мест…

– Вы совершенно правы, полковник, – проговорила Мари-Клер, не в силах отвести взгляда от его лица и против воли поддаваясь его обаянию. – Мулла Казилбек, так же как и Шамиль, прибыли сюда из Чечни, и они ориентируются на местности примерно так же, как и мы. Им открыл тайный путь тот человек, который знает здесь каждую травинку. Я очень прошу вас, Саша, – она, решившись, прикоснулась рукой к его груди, – если обстоятельства сложатся так, что сама я не смогу довести до сведения военного министра и даже самого государя важнейшее сведение, которым обладаю, – сделайте это за меня или передайте кому-то из ваших офицеров. – Она видела, как и в без того в серьезных глазах Александра мелькнула тревога. – Со всем осознанием сказанного мною, я передаю вам, а через вас, его высокопревосходительству военному министру, что флигель-адъютант государя императора, полковник Кавказкого гвардейского полуэскадрона Хан-Гирей предал интересы империи и вступив в сговор с Казилбеком, открыл ему дорогу в тыл вашего авангарда. Более того, он готовил покушение на генерала фон Клюгенау, который остался жив только благодаря зоркости вашего казака, поставленного в секрет…

– Хан-Гирей теперь тоже здесь, на Кавказе? – Брови Александра сердито вздрогнули. – Ему-то что нужно здесь, неужто пожелал пройти в герои? Или соскучился по родным местам? Как только не испугался – его не любят его бывшие соплеменники и вполне могут подстрелить. Насколько я помню, его по той же причине прежде палкой на Кавказ не загнали бы…