- Что вы преподаете?

- Английскую литературу в одиннадцатом классе. Преподавать Шекспира семнадцатилетним - это не рыб дрессировать.

Он улыбнулся и затем открыл глаза.

- Я когда-то был учителем, - сказал он. - Учил испанскому и французскому десяти и одиннадцатилетних мальчиков.

- Похоже на ад.

- Именно. Хотя мне нравилось.

- Это по-своему вознаграждается. Если удается достучаться до одного ученика за год, увидеть эту искру понимания, увидеть этот намек на взрослого, какими они могут стать, и ты понимаешь, что именно ты как-то помог ему или ей пройти этот пусть... это стоит всей работы, всех жертв.

- Так было с Элеонор, когда она была девочкой. В тот момент, когда я увидел ее в пятнадцать лет, я точно увидел, кем она станет.

- Неудивительно, что это была любовь с первого взгляда.

- Любовь, страсть, страх, интерес и радость - столько радости. Я думал, что это было мое предназначение, убедиться, чтобы она пережила подростковый возраст и стала женщиной, которую я видел в ней.

- Пережила? Помню, быть подростком довольно сложно, но никак не опасно для жизни.

- Элеонор была не типичным подростком.

- С трудом поверю, что Нора хоть в чем-нибудь была типичной.

- Более точно и не скажешь.

- Если это как-нибудь поможет, думаю, вы проделали отличную работу с ней. Она довольно впечатляющая личность.

- Я пытался не оплошать перед ней. Что сделали все в ее жизни, ее отец был преступником, ее мать считала Элеонор ошибкой. Я с удовольствием забрал ее у них. С большим удовольствием, чем следовало, должен признаться.

- Вы улыбнулись. Хотите, чтобы я сейчас сняла наручники?

- Хотел бы, но я все еще представляю Кингсли в морге. И, конечно, я только концентрирую свой гнев на нем, потому что его здесь нет. Я знаю, что на самом деле не злюсь на него. Повторяю себе это снова и снова.

- Он пытался спасти вас от самого себя. Вы священник, в конце концов. Нельзя сообщать полиции, ФБР и всему миру, что кто-то похитил вашу любовницу.

- Меня меньше всего заботит, что подумает весь мир о моих отношениях с Элеонор. Главное - вернуть ее.

- Конечно, - ответила она, разглаживая юбку на коленях. - Но поможет ли полиция? Я задаю насущный вопрос. Если вы считаете, что они помогут, я лично позвоню Кингсли, будь он проклят.

Отец Стернс отвел взгляд и вздохнул.

- Нет, они не помогут. Они не могут. Прошло тридцать лет, но я так и не забыл, какой была Мари-Лаура. Одержимая натура. Очевидно, она хочет отомстить. Мне. Кингсли. Элеонор будет инструментом мести. Она не пытается украсть бриллиант и скрыться в ночи. Она хочет причинить нам боль. Она уже умирала. Не думаю, что она боится снова умереть. Я боюсь того, что она планирует взять Элеонор с собой. Привлечение полиции лишь увеличит риск смерти Элеонор.

- Мари-Лаура... сестра Кингсли, и она была вашей женой?

- Была... и, по-видимому, является ею. Кингсли ужасно скучал по ней, когда мы были в школе. После смерти его родителей только они с Мари-Лаурой остались друг у друга, и даже тогда их разделял океан - она в Париже, он в Америке. Я думал, если он снова ее увидит, он станет счастливым.

- Она приехала в вашу школу?

- Я договорился о ее приезде. Больше года прошло с тех пор, как они в последний раз виделись - брат и сестра. И все-таки меньше чем через неделю после воссоединения, Мари-Лаура просто заявила, что влюблена в меня.

- Должно быть, это был своего рода шок. Для вас и Кингсли.

- Неприятный шок. Мое сердце было совсем в другом месте, но я не хотел ранить девушку. Кингсли казался таким счастливым, когда она была рядом. Я помню этот день, будто он был вчера. Я отправился на долгую пешую прогулку в одиночестве. Мари-Лаура последовала за мной, спросила, может ли присоединиться ко мне. Мы едва прошли милю, когда она остановилась и призналась, что влюбилась в меня. Я пытался оставаться спокойным, рациональным. Я сказал, что мне жаль, но я не чувствую того же. И ей не стоило принимать это не свой счет. Сказал, что не способен любить ее, как мог бы кто-то другой. Она сказала, что ей все равно.

- Не все равно. Клянусь, не все равно.

- Я сказал ей, если она так хочет, мы можем пожениться, но этот брак будет только на бумаге. Я рассказал ей о трастовом фонде, к которому получу доступ после свадьбы. Они с Кингсли могли получить каждый пенни из него. Бог Свидетель, я не хотел ни цента от своего отца. Я бы ничего не попросил взамен у нее. Она могла быть свободной и быть, с кем пожелает. Все, о чем я просил - позволить мне закончить школьный год в школе Святого Игнатия. По юридическим причинам я думал, так будет лучше, если мы, по крайней мере, несколько месяцев проживем вместе.

- Она согласилась?

- С радостью. Она сказала, что понимает, и с моей стороны было мило сделать такое предложение. «Любезно», - сказала она. Скорее глупо и бестолково. А я не часто бестолковый, Грейс. Это было глупо.

- Вы были влюблены, а не глупы. Два разных заболевания, но идентичные симптомы.

- Я был влюблен. Я никогда прежде не испытывал подобного. Я хотел сказать ей, но Кингсли хотел подождать. Я думал, со временем она поймет.

- Но она не поняла. - Это был не вопрос. Если Мари-Лаура похитила Нору, очевидно, эта женщина так и не поняла.

- Я даже не позволил себя поцеловать на нашей свадьбе. Это было одно из условий. Я знал, что, если Кингсли увидит это, ему будет больно. И все же, в нашу брачную ночь, как только мы остались наедине, она набросилась на меня. Все, что я говорил ей, все, на что она согласилась, она притворилась, что этого не было. Она действовала так, словно единственным словами, что я сказал ей в тот день в роще, были «Мы можем пожениться».

- Из-за любви мы можем неадекватно воспринимать действительность. Я знаю, у меня такое было с Закари. Я видела только возможности, а не угрозу.

- Любовь сделала Мари-Лауру очень опасной. Она постоянно меня трогала. Я ненавидел это. Особенно во сне. - Иногда вспыхивали картинки - старые воспоминания, возможно, и самые плохие.

- Было сложно давать ей отпор? В конце концов, если она хоть каплю была похожа на Кингсли, она должна была быть красивой.

- Многие так считали. Те, кто видел ее, утверждали, что она самая красивая девушка, которую они когда-либо видели. Но меня она не привлекала. Нисколько. Вся ее красота была снаружи. Я заботился о ней из-за Кингсли. Вот и все.

- Уверена, она думала, что, в конечном итоге, вы измените свое отношение. Женщины так поступают, убеждают себя, что мужчины передумают, когда на самом деле этого не произойдет. Если Мари-Лаура верила в силу собственной красоты, уверена, она думала, что могла заставить вас передумать. Должно быть, для ее эго это был сильный удар, когда у нее не вышло.

- Очевидно, она была не особо довольна.

- Я достаточно много знаю таких женщин. Красивые, опасные девушки. Любого мужчину, который не падает к ее ногам... они считают это оскорблением и вызовом.

- Вы говорите о красивых женщинах так, будто вы не одна из них. Уверяю вас, вы красивая. Веснушки придают особый шарм.

Грейс надеялась, что тусклое освещение в комнате скроет цветущий румянец на ее щеках.

- Не думаю, что согласна с вами. Муж бы согласился, но Закари фетишист на веснушки, если есть такое понятие.

- У вашего мужа, как и у меня, отличный вкус в женщинах.

Румянец усилился от такого заявления. Грейс глубоко вдохнула. «Не показывай страха», - предупреждала Нора. Теперь она знала, почему.

- Нора была права насчет вас.

- В чем именно? - спросил Отец Стернс. - Или мне не нужно знать?

- Она сказала, что вы будете играть со мной, играть с моим разумом. Вы намекаете на то, что знаете, что мой муж переспал с Норой. Пытаетесь оценить мою реакцию?

- Возможно. Для жены не типично беспокоиться о женщине, с которой переспал ее муж.

- Вы можете играть во все игры разума со мной. Я переживаю за Нору. Мой брак лучше, чем когда-либо, из-за нее. Впервые в нашем браке только двое. Я и Закари. А не я, Закари и его чувство вины.

- Но Леди слишком бурно протестует? (прим.: цитата из пьесы Шекспира «Гамлет») - Отец Стернс прищурился, и Грейс поняла, что съежилась под этим напряженным взглядом.

- Нет, я просто говорю правду. Я люблю Нору. Она моя близкая подруга, и, учитывая, что я спала с кем-то еще до той ночи Закари с вашей Норой, думаю, мы квиты и даже более чем. И Нора была полностью права на ваш счет.

- Да?

- Она сказала не показывать перед вами страха. Сказала, что вы играете с ним как кот с игрушкой из кошачьей мяты.

Комнату наполнил смех, теплый, густой и мужественный. Он заставил каждый нерв в теле Грейс вытянуться в струну и отсалютовать.

Затем смех утих, и отец Стернс снова закрыл глаза. Он опять откинул голову назад на кровать. Казалось, он молился.

- Простите меня, Грейс, - извинился он. - Я пытаюсь не... - он замолчал, будто старался подобрать нужное слово, - проявлять эту сторону себя с людьми не желающими или не ожидающими ее. Боюсь, иногда она просто выходит из-под контроля.

Грейс подползла к нему немного ближе, и теперь их ноги были в дюйме друг от друга. Она протянула руку и положила ее на его бедро, чуть выше колена. Она не была уверена, что подтолкнуло ее сделать это, разве что она проделывала то же самое с Закари, когда ему была нужна поддержка и комфорт.

- Женщину, которую вы любили почти двадцать лет, похитили. Вас накачали наркотиками и пристегнули к кровати. Вы католический священник, и, если все узнают об этом, ваша репутация и карьера будут разрушены. Пожалуйста... - Грейс сжала его ногу и ощутила твердые, как сталь мышцы. - Пожалуйста, не извиняйтесь передо мной. Бог знает, я никак не могу помочь в этой ужасной ситуации. Если, по крайней мере, я могу выслушать, тогда, пожалуйста, применяйте ко мне все, что потребуется.

Отец Стернс изогнул бровь, и Грейс ощутила, как тени в комнате расступаются к углам и прижимаются к стене.

- Я не это имела в виду, - сказала она, убирая руку с его ноги.

- Уверены?

- Вы ужасны. Серьезно, - сказала она, пытаясь смехом подавить волнение. - Я собираюсь снять с вас наручники, но скажу, что буду сожалеть об этом.

- Еще как.

- Как можно сконцентрироваться рядом с вами будучи... вами? – поддела она, потянулась за кровать и нашла ключ. - Вы, должно быть, наслаждаетесь, пугая женщин.

- Мужчин тоже. Спросите у вашего мужа

- Ох, он рассказывал мне.

- Я должен извиниться перед ним. Когда мы встретились, я чувствовал себя излишне собственнически. Элеонор никогда не приводила чужаков в наш мир. Я знал, что он был особенным для нее, раз она показала ему эту свою сторону. Я выплеснул свое раздражение на Закари.

- Не извиняйтесь. Он раздробил эго стольких писателей, что я сбилась со счета. Вы отплатили ему той же монетой.

- Вы не сочувствуете мужскому эго, верно?

- Конечно, нет. Я жена. Я даже рада, что вы немного его припугнули.

- Вы не кажетесь напуганной.

- Уверяю вас, я напугана. Но Нора предупреждала о том, насколько вы пугающий. И я подготовилась.

Он улыбнулся искренней улыбкой, лишенной лукавства или притворства.

- Элеонор даже и близко не боится меня.

- С трудом в это верится. - Грейс встала на колени и потянулась за спину отца Стернса. Вот она, взрослая женщина, которая была в браке двенадцать лет, и чувствовала себя неловко, словно школьница рядом с тайной любовью.

- Уверяю вас, это правда. Я давно понял, что лучше будет возвести высокую стену между собой и остальным миром. Она и Кингсли - единственные люди, которых я встретил, и которые просто игнорируют эту стену, словно ее и вовсе не существует.

Грейс возилась, чтобы найти замочную скважину. Она нащупала ее кончиком пальца и вставила ключ.

- Кингсли и Нора игнорировали вашу стену. Я должна спросить... какая ждет награда тех, кто пройдет через вашу стену? Или наказание?

- И награда, и наказание.

- Это как?

Отец Стернс повернул голову к ней и наручники расстегнулись. В этот момент их лица были так близко друг к другу, если бы она наклонилась на дюйм вперед, они бы поцеловались.

- Я трахаю их.

Грейс села на пятки, и ключ выпал у нее из рук.

Отец Стернс завел руки вперед и снял наручники. Он массировал запястья, и Грейс заметила фиолетовые синяки, выглядывающие из-под черных манжетов его сутаны. Даже под действием наркотиков он был готов драться.