Тиффани Райз - Госпожа

- Я знаю, что уже была здесь раньше.

- Да? Удивлена, что он привез тебя сюда. Думала, он приезжал сюда как можно реже.

- Сорен привозил меня сюда? - как только она произнесла это, Нора заметила картину на стене коридора. Маленькая девочка, около восьми лет, в белом платье сидела в кресле-качалке с плюшевой лошадью в руках. Художник нарисовал девочке улыбку, но оставил ее глаза пустыми, без надежды и счастья.

Нора уже видела эти глаза.

- Элизабет... - прошептала она, смотря на портрет сломленной девочки. - Мы в доме Элизабет? - Как только Нора собрала фрагменты воедино, начали всплывать воспоминания о ее единственном путешествии сюда. Похороны отца Сорена. Норе было лишь семнадцать. Якобы он привез ее ради Клэр, его сводной сестры, которая была примерно ее возраста. Но даже тогда Нора знала. Что-то произошло в этом доме, что-то плохое, что-то, что Сорен хотел рассказать ей, но ждал подходящего времени. Когда его отец умер и был похоронен под шестью футами земли, тогда и настало подходящее время.

Каминная кочерга... теперь она поняла, почему в ее руке она ощутила ее как воспоминание. Одиннадцатилетний Сорен орудовал ею против своего отца в той комнате, чтобы тот перестал насиловать Элизабет. И Элизабет орудовала ею, чтобы остановить отца, убивающего Сорена.

- Где Элизабет? - потребовала Нора. - И Эндрю?

- Уехали. - Мари-Лаура пренебрежительно махнула рукой. – Очевидно, мой муж сказал ей уехать из дома и взять сыновей с собой. Как жаль. Я бы с радостью познакомилась со своей золовкой.

- Сыновей? - Нора заметила семейную фотографию в конце коридора. Элизабет, которая была того же возраста, что и Мари-Лаура, стояла под деревом рядом с сыном Эндрю и с еще одним мальчиком на руках, правда, тот был гораздо моложе.

- О, oui. Она усыновила еще одного мальчика три года назад. Его зовут Нейтан. Ты не знала?

Она покачала головой. Три года назад... Тогда она делала все возможное, чтобы держаться подальше от жизни Сорена. Она понимала, если на секунду дольше задержится в его мире, то никогда больше не покинет его. Или думала, что больше не уйдет, если вернется. Она думала, Сорен никогда бы не отпустил ее. Но отпустил, и теперь она проведет остаток жизни здесь с его маниакальной мертвой женой. Никогда прежде она так не желала быть прикованной к его постели. В этот раз не ради секса, а ради безопасности.

- Не знала. Он не часто говорил об Элизабет.

- Никогда не думала, что настолько храбрый мужчина будет бояться собственной сестры, - сказала Мари-Лаура с такой издевкой, что Нора на мгновение подумала, что ей может повезти с двойным убийством и побегом.

- Не боится своей сестры. А ран, которые она ему нанесла. Вот в чем разница.

- Ран? Возможно. Кингсли рассказывал мне о Сорене и Элизабет... что они делали, когда были детьми. Он думал, что это убедит меня в том, что я вышла замуж за мужчину, слишком израненного, чтобы любить. День или два я верила в это, хотела верить. Но...

- Но что? - спросила Нора, не уверенная, что хочет услышать ответ. Тем не менее, казалось, будто она должна была задать вопрос, поэтому решила подыграть.

- Раненый, так называл брат моего мужа. Сломленный. Очевидная ложь. Он не был сломлен. Он был сильнее, чем кто-либо другой, кого я когда-либо встречала. Поэтому я думала, что он был слишком силен, чтобы любить меня. Любовь делает человека слабым, делает уязвимым. Возможно, он не любил меня, потому что не позволял быть себе таким слабым. Но он был слабым.

- Сорен не слабый. Не сейчас. Ни когда-либо еще.

- Разве? Позволь мне показать тебе кое-что.

Мари-Лаура продолжила идти по коридору, и Нора последовала за ней, охранник Андрей шел справа от нее, молча, не сводя с нее глаз.

Она вошла в спальню, большую и роскошную. Одна из самых красивых гостевых комнат, как догадалась Нора, потому что в ней не было фотографий или личный вещей, которые могли принадлежать дому или его обитателям. Хотя Мари-Лаура явно ощущала себя здесь как дома. Она села на кремовое шелковое покрывало и потуже затянула халат, словно отдыхающая принцесса. С прикроватной тумбочки она взяла Библию в белом кожаном переплете.

- Один из священников подарил мне ее в качестве свадебного подарка, - ответила Мари-Лаура, скользя по выгравированным словам на обложке. - Отец Генри. Он даже записал внутри дату нашей свадьбы рядом с нашими именами.

Мари-Лаура грустно улыбнулась, глядя на книгу. Она поднесла ее к губам и прижалась ими к обложке, прежде чем снова посмотреть на Нору.

- Я так мечтала о нас. Эта Библия была самым ценным для меня. Я любила ее открывать и смотреть на наши имена или дату свадьбы. Я думала, он не прикасался ко мне, потому что мы едва знали друг друга. Думала, через неделю или две ему будет намного комфортнее со мной. Если я дам ему достаточно времени, тогда он займется со мной любовью.

- Мне жаль, что он не дал тебе того, чего ты хотела, - сказала Нора, выдавив капельку сочувствия. Но не к Мари-Лауре, сумасшедшей похитительнице на кровати. А девушке, которой она когда-то была, девушке, которая любила того, кто никогда не ответил бы ей взаимностью.

- Нет, тебе не жаль. Если бы он смог полюбить меня, мы бы все еще были женаты. И где бы ты была, если бы он не стал твоим священником?

- Мертвой. - Нора ответила быстро, четко и без колебаний. Она сказала это, потому что это было правдой. Если бы Сорен никогда не появился в ее жизни, она бы пошла по стопам отца. Она бы последовала за ним прямо в могилу.

- Мертвой. Значит, любовь спасла тебе жизнь. Но закончила мою.

«Ах, если бы», - подумала Нора, но решила оставить это замечание при себе. Ее щека могла не пережить второй пощечины.

- Я хотела показать тебе доказательство. Ты сказала, что мой муж не слабый. Я не согласна. Это моя Библия. У моего мужа тоже есть своя Библия. Она всегда при нем, и он читает ее постоянно.

Нора подавила безумный, уставший смех. Постоянно. Где бы ни жила Мари-Лаура, она не до конца избавилась от французского акцента.

- Он типа дрочит на нее, - согласилась Нора. - И что?

- А то, что однажды ночью я наблюдала, как он открывает свою Библию. Он перевернул страницу и улыбнулся. Я никогда не видела, чтобы он так улыбался. Я знала, что он не видел, как я наблюдаю за ним. И знала, что он бы не улыбнулся, если бы он видел меня.

- Улыбнулся Библии? Должно быть, читал Песнь Соломона.

- Не совсем.

Мари-Лаура открыла свою Библию и взяла клочок бумаги, слегка пожелтевшей со временем.

- Он вышел на мгновение. К нему пришел Отец Генри. Наедине с его Библией, я говорила себе, что только хочу увидеть, написал ли он наши имена и дату свадьбы в ней. Конечно же, нет. Мое сердце разбилось, но, тем не менее, я перевернула страницы. Возможно, я бы нашла какое-нибудь утешение в этой книге, которую он столько читал. Никакого утешения я не нашла, зато нашла это.

Она протянула записку Норе. Охранник не пошевелился, когда Нора протянула руку и взяла ее. Осторожно она развернула ее и прочитала.

Ты блондинистый Монстр, я бы отдал свою правую руку за еще одну ночь, такую же, как прошлая. Зная тебя, ты бы это сделал.

И внизу записки было написано еще два слова.

Je t’aime.

«Я люблю тебя» на французском.

Кингсли оставил Сорену любовную записку в его Библии, и Сорен хранил ее.

- Их были сотни, - продолжила Мари-Лаура, теперь грустная улыбка сошла с ее лица. - Сотни записок от моего брата моему мужу. Большинство были такими - смесь любви и ненависти. Некоторые только о любви. Некоторые только о ненависти. Одна... - Мари-Лаура прервалась, чтобы рассмеяться. - В одной было просто написано "Плохие новости - я беременный. И он твой". Мой брат и его чувство юмора. - Она покачала головой, словно старшая сестра над глупой шуткой младшего брата.

Нора тоже хотела засмеяться с шутки Кинглси тридцатилетней давности, но над ее сладостью, глупостью и абсолютной интимностью, сочащейся из дурацкой шутки, которую Кингсли захотел написать и вложить в Библию Сорена, чтобы тот нашел ее позже и посмеялся. Кто бы ни нашел эти записки, не придал бы им значения. Кингсли и Сорен - это был не просто секс или похоть, которая снова и снова сводила их. Они были влюблены. Нора знала это. Знала годами. Но Мари-Лаура не знала до того момента.

- Я сохранила эту записку в качестве доказательства, если оно мне понадобится, - сказала Мари-Лаура, теперь ее голос снова был холодным и бесчувственным. - Остальные я оставила там, где нашла их. Мой муж... Я никогда не встречала кого-то настолько умного. И все же, любовь сделала его таким слабым и таким глупым, что он оставил дюжины доказательств своего романа с моим братом в своей Библии. Ах, да, мой муж был слаб. Любовь сделала его слабым. И тогда я поняла, что и меня любовь сделала слабой. Я больше не хочу быть слабой.

- Я знаю, что они бы рассказали тебе со временем. Кингсли не хотел говорить об этой своей стороне. Но он бы рассказал. Даже я знаю, что он рассказал бы.

- Неважно. Они лгали своим бездействием. Они использовали меня.

- Использовали тебя? Сорен говорил тебе, что он не любил тебя. Ты знала это еще до того, как вышла за него. Он думал, что ты хотела денег, думал, что ты нуждаешься в них.

- Я хотела его, любила его. А он не любил меня. Даже мой собственный брат не любил меня. Кингсли любил моего мужа сильнее, чем собственную плоть и кровь. Мой муж любил моего брата сильнее, чем собственную жену. Я не знала, что делать. Записки, которые я прочитала... слова разъедали мой разум. Я постоянно молилась. Днями напролет я гуляла в одиночестве в лесу, пытаясь очистить сознание, пытаясь найти ответ. Вместо этого я нашла эрмитаж... их эрмитаж. И получила то чудо, о котором молилась.

- Какое чудо?

- Девушка, беглянка, скрывающаяся в эрмитаже. Длинные темные волосы, почти моего роста. Это должно было произойти. Судьба. Она была идеальной.

- Идеальной для чего?

- Передо мной предстало столько вариантов, столько мыслей. Я могла рассказать Кристиану о происходящем. Он любил меня, поклонялся мне, хотя мой душевнобольной муж ни разу не прикасался ко мне. Если бы я попросила, он бы убил ради меня мужа... убил брата. Но тогда я подумала о записках и о том, как сильно, должно быть, они любили друг друга. И я любила Кингсли, хотя и считала, что он украл привязанность моего мужа ко мне. И тогда я поняла, что должна сделать. Я бы убила себя.

- Но не сделала этого. Ты убила ту несчастную девушку.

- У нее ничего не было. Совсем ничего. Она думала, что найдет новую жизнь в Америке. Я просто спасла ее от сердечного приступа из-за разочарования.

- Убив ее? Да ты сама доброта.

- Она была подарком. С помощью нее было так просто исчезнуть. Никто даже не искал меня. Я нашла дорогу, автостопом добралась до Канады, нашла того, кто позаботится обо мне... так просто умереть.

- Ты не умерла. Ты убила кого-то.

Мари-Лаура лишь пожала плечами и положила белую Библию на тумбочку.

- Кто-то должен умереть за их грехи, за их ложь. Но я начинаю думать...

Ее голос затих, и она постучала по подбородку.

От страха, по коже Норы пробежала дрожь.

- Думать о чем? - прошептала она.

- Что одной смерти будет недостаточно.

Лайла наблюдала за тем, как ее дядя и Кингсли тихо говорили друг с другом на французском. Она жаждала узнать, что было в записке, которую она доставила. Как курьер, она думала, что заслужила знать, что было в ней. Тоска на лице ее дяди, его обнаженный страх удерживали ее от расспросов. Если ей нужно будет знать, он все расскажет. Неважно, насколько напуганной она была, она доверяла ему.

- Хей, - из-за плеча донесся мягкий голос Уеса. - Давай умоем тебя. Хорошо?

Она позволила ему взять себя за руку, когда она встала на дрожащие ноги. Он отвел ее в ванную в конце коридора. Пока Уес копался в шкафчиках, она села на тумбочку возле раковины.

- Вау.

- Что «вау»? - спросила она, прижавшись спиной к зеркалу позади себя. Она даже не хотела видеть, насколько плохо она выглядела.

- В этой ванной словно полный больничный комплект первой медицинской помощи. Даже не хочу думать, для чего.