- Ты знаешь кто я, Грейс.

- Я знаю, что вы садист. Так говорит Нора. И знаю, что вы хороший человек и чудесный священник. И это она тоже мне сказала.

Сорен вздохнул и сел рядом с ней на карниз. Она изучала его профиль, пока он подбирал слова. Прошло много лет с тех пор, как она брала в руки ручку и писала стихи. Она была довольно хорошей поэтессой в университете и мечтала заниматься поэзией всю жизнь. Но брак, ее карьера, реальный мир отобрали у нее эту мечту. Сейчас она внезапно ощутила вдохновение снова писать. Она знала, что на всю жизнь запомнит этот момент, на этой крыше, со священником. Картинка этого воспоминания порхала в ее голове, как мотылек. Она бы оплела словами эту ночь и запечатлела их на бумаге, чтобы они застыли на целую вечность.

- Среди нас есть те, кто воспринимают садизм, как игру. Для вас это может показаться грубым и оскорбительным.

- Мой брат играет в регби. Я знакома с концепцией причинения боли во время игры.

- Они счастливчики. Те, кто могут играть. Звучит свисток, игре конец, они расходятся. Но для меня... это не игра. Я не могу уйти.

- Нора объяснила мне немного. Сказала, это словно быть геем или натуралом. Это то, кем ты являешься, а не то, что ты делаешь.

- Я рад, что она помогла тебе понять. Не все это могут. Это пугает людей. Как и должно. Я бы начал волноваться, если бы кто-то вдохновился идеей причинения другому боли ради удовольствия.

- Должно быть то, чем вы занимаетесь, ужасает.

- Может. Чем больше боль, которую я причинил кому-то, тем больше мое удовольствие. Это прогулка по канату, балансирование. Всегда есть страх зайти слишком далеко, рухнуть. И в подобной ситуации, не ты один падаешь. Ты тащишь за собой и другого человека.

- Но для этого же существует стоп-слово, верно? Чтобы остановить падение?

Сорен кивнул.

- Они помогают, наши небольшие охранники. Мы с Элеонор так долго вместе, что она знает, как глубоко может меня принять без утраты себя.

- Вы когда-нибудь... - Грейс пыталась найти подходяще слово, - теряли себя?

- Да. Однажды с Элеонор, вскоре после того как мы стали любовниками. Она дразнила меня во время игры. Я принял усиленные ответные меры. От шока она забыла, что у нее есть стоп-слово. Я не остановился.

Грейс вздрогнула, когда его голос понизился почти до шепота. Я не остановился... Она не хотела знать, что он не прекратил делать. Это был секрет, который она позволит ему сохранить.

- Были еще случаи? - Грейс поднесла бокал к губам.

- Несколько. И все с Кингсли.

Грейс едва не подавилась вином. Она тяжело сглотнула и сделала глубокий вдох.

- С Кингсли? Правда?

- Кажется, ты удивлена. - Она не была удивлена. Она была шокирована, и Сорен, казалось, наслаждался ее шоком.

- Я думала, вы были подростками, когда были вместе.

- Да. Хотя с тех пор случилось несколько эпизодов. Редких. Они должны быть редкими.

- Почему?

Сорен на мгновение замолчал. Он протянул руку. Грейс рассмеялась, протянула его бокал с вином и наблюдала, как он пьет. Он вернул ей бокал, чуть менее полный, чем до того.

- Кингсли Эдж... это не настоящее имя. Хотите знать его настоящее имя?

- Очень.

- Кингсли Теофиль Буассоннье.

Грейс моргнула.

- Вы можете произнести по буквам?

- Б-у-а-с-с-о-н-н-ь-е. - Сорен произнес каждую букву с французским произношением. - Как вы можете себе представить, он был очень заинтересован в том, чтобы освободиться от этого имени, когда осел в Америке.

- Довольно громоздко.

- В отличие от него самого.

Грейс едва не уронила бокал, но она заметила блеск озорного веселья в глазах Сорена.

- Вы снова это делаете. - Указала она на него. - Вы пытаетесь играть с моим разумом.

- Да, и без единых угрызений совести.

- Это вы наполовину пьяны. И я должна контролировать ход беседы.

- Ты уже забыла, о чем мы беседовали.

- Не правда. Вы... - Она замолчала и прошлась по стадиям их разговора. Замечание о «громоздком», конечно же, выбило ее. Она вернется. - Кингсли. Вы говорили, почему ваши встречи, - начала она, пытаясь подобрать более тактичное слово, - с Кингсли редкие.

- Хорошая девочка.

- Благодарю, - ответила она, купаясь в похвале. - И...?

- Кингсли не бездумно выбрал фамилию Эдж. Это не жеманство. И не шутка. И даже не кличка. Выбор фамилии Эдж служит предупреждением.

- Предупреждением чего?

- Кингсли ценитель определенного стиля БДСМ, известном как эдж-плей. Элеонор ведет список того, что она называет «Ложь, которую извращенцы говорят ванилькам». В этом списке такие пункты как «Все сцены предварительно обсуждаются». И «Нет, конечно, флоггеры и однохвостки не могут повредить кожу». И «Да, мы все используем стоп-слово, и сабмиссивы единственные, кто держит все под контролем».

- И это все неправда?

- Правда... для некоторых из нас. Остальные играют по другим правилам. Со своими клиентами и в его клубах Кингсли отличный смотритель над правилами. С глазу на глаз Кингсли предпочитает более опасные игры. Никаких стоп-слов, никаких предосторожностей. Он особенно любит игры с дыханием и игровое изнасилование.

Еще одна волна холодка прошлась по Грейс, холодок, который никак не связан с ночным воздухом.

- Игровое изнасилование... говорит само за себя. Игры с дыханием?

- Удушение, - просто ответил Сорен. - Эротическая асфиксия. Я признаю, что тоже наслаждался подобными практиками, но в более жестко контролируемых условиях. Например, игры с кровопусканием. Это, безусловно, моя любимая форма садизма. И все же, мы с Элеонор практикуем это не чаще одного раза в год. Она принимает ванну перед сценой, и после мы тщательно обрабатываем ее раны. Во время сцены нет необходимости в стоп-слове, потому что, если она скажет стоп, я остановлюсь. С Кингсли... можно с ожесточением избивать его, жестоко обходиться, насиловать всеми возможными способами, и он не попытается остановить вас. У него нет границ. Когда мы были подростками, я дал ему стоп-слово. Он ни разу не произнес его, и я ломал его на тысячу кусочков ради удовольствия собирать его, чтобы потом опять сломать.

Грейс глубоко вдохнула и позволила словам проникнуть в нее. Она знала, что должна быть в ужасе, испытывать отвращение... но ничего, кроме восхищения и сочувствия, к этому мужчине и его признанию это у нее не вызывало. Даже наоборот - желание, если она осмелится признаться в этом самой себе.

- Понимаешь, - продолжил Сорен, - инстинктивно каждый понимает, что сабмиссив в сцене должен чувствовать себя безопасно и быть в безопасности. Но часто забывают, что и Доминант тоже должен чувствовать безопасность и быть в безопасности. Когда я близок с Элеонор, трудно оставаться в сознании, но я это могу. Если я начинаю забывать себя, она напоминает мне, кто я.

- Как это?

- Она редко использовала со мной стоп-слово. Почти никогда. Но если ей нужно остановить меня на мгновение, она мне скажет. Если что-то начинает заходить слишком далеко, она вытягивает меня, вытягивает нас обоих, оттаскивает от грани. Но не Кингсли. С Кингсли слишком просто забыться, слишком просто дойти до грани и переступить ее. И раз я люблю его и не хотел бы стать архитектором его уничтожения и своего собственного...

- Вы не прикасаетесь к нему, потому что любите его.

- Самоконтроль требует выдержки, и не причинять вред зачастую утомительно, особенно, когда утрата контроля так опьяняет - намного больше, чем пять бокалов вина. Вот почему у нас с Элеанор открытые отношения с самого начала. Иногда ей требуется несколько дней или недель, чтобы восстановиться после ночи со мной.

- Значит, если она хочет секса без рубцов и синяков, ей нужно обратиться к кому-то другому.

- И, если мне хочется изрисовать свежий холст рубцами и синяками, я иду к другому.

- У вас есть еще любовники? - совершенно шокированная спросила Грейс. Она знала, что у Норы были, но, судя по ее словам, Сорен был верен только ей.

- Элеонор и Кингсли единственные мои любовники, с тех пор как я стал священником. Но есть несколько других женщин, которые подчинялись мне, когда Элеонор нет в городе, или ей нужно пару дней отдыха.

- Только женщины?

- Да. Я более осторожен с женщинами, чем мог бы быть с мужчинами. И, откровенно говоря, Кингсли единственный мужчина, который когда-либо меня привлекал.

- Значит, она спит с другими, и вы бьете других?

- Договоренность, которая прекрасно работает для нас обоих. Или работала.

- Она любит вас. Что бы она не решила с Уесли, это не изменит того факта. Как и то, что я спала с Яном, а Закари с Норой не изменят того факта, что мы с ним были женаты, что мы любили друг друга и принадлежали друг другу.

- Поэтому ты не ненавидишь Элеонор?

- Именно. Потому что я ненавидела Закари, будто я должна это делать. - Она сделала еще один глоток вина. Если она собиралась говорить о разрыве с Закари, ей нужна вся жидкая храбрость. - Поэтому жены всегда ненавидят других женщин. Хорошо ненавидеть другую женщину. Другая женщина... - Грейс вытянула перед собой руку, - другая. Она даже не человек. Мы можем вывалить всю свою ненависть, все свое презрение на нее, даже если глубоко внутри знаем, что это не ее надо винить. Она козел отпущения.

- Ты знаешь, что козел отпущения — это концепция Ветхого Завета?

- Не имею ни малейшего представления.

- Левит. Грехи израильтян были символически помещены на голову козла, и затем козла загнали в пустыню, чтобы никогда его больше не видеть. Это была форма искупления.

- Так и есть. Вы перекладываете все грехи мужа и жены, их брака на голову другой женщины. И молитесь, что она уйдет навсегда и заберет все несчастье с собой, и оставит вашего мужа в покое.

- Ты хотела помириться с Закари?

- Да. Очень. Вот почему, на первых парах, я злилась на всех кроме него. Были дюжины других женщин. Работа была еще одной женщиной, которую я обвиняла. Босс Закари, Жан-Поль Боннер. Я обвиняла его. Он знал, что у нас были проблемы, и воспользовался этим. Америка... она была шлюхой, соблазнившей моего мужа вдали от меня.

- Вся страна?

Грейс улыбнулась.

- Да. Я обвиняла всю страну. Типичное поведение озлобленной жены. И затем он упомянул Нору Сатерлин по телефону, одного из его писателей, как он сказал. Но он сказал это со страстью. Я искала информацию о ней, увидела фотографию прекрасной женщины. И тогда возненавидела ее. Но для меня это не сработало, игра в козла. Грехи все еще были там, в браке. Их можно было с легкостью вывести из брака, обвинив Ж.П. Боннера или Нору, или всю чертову страну. Я поняла, если хочу вернуть Закари, что я и хотела, то не могу обвинять всех кроме нас. Наши проблемы были по моей вине. Наши проблемы были по его вине. Наши проблемы были по нашей вине, а не ее.

- Нужно быть мудрым человеком, чтобы понять это. Я общался со многими женатыми парами, которые никогда не видели в этом истину. Они обвиняют всех, кроме реального виновника.

- Я не хотела видеть причину в этом. Но должна была. И сделала фатальную ошибку, когда поспешила приехать в Нью-Йорк.

- Ты встретилась с Элеонор.

Грейс подняла бокал и отсалютовала.

- Я встретилась с Элеонор. И вместо «другой женщины» для меня она стала Норой. Красивой, умной, сочувствующей и понимающей Норой. Ее невозможно ненавидеть. Боже мой, я заявилась к ней на порог как к сумасшедшей женщине, которая преследовала моего мужа, а она угостила меня чаем и сказала, что Закари все еще любит меня. Вы спросили, почему я не ненавижу ее. Все что я хотела это вернуть мужа. И я его вернула. Этого хотят все жены.

Сорен встал и отвернулся от нее, всматриваясь в темнеющий, окружающий их лес. Словно кто-то другой сказал их, Грейс услышала собственные слова.

Она козел отпущения... Мы знаем, что не ее надо винить... Все что я хотела, это вернуть мужа... этого хотят все жены.

- Мари-Лаура, - сказала Грейс, и ужасное понимание происходящего накрыло ее. - Она совсем не Нору хочет, верно?

Сначала Сорен не ответил на ее вопрос.

- Нет, - наконец ответил он.

- Она бы оставила Лайлу, если бы Нора не вызвалась добровольцем. Ей наплевать любовницу или вашу племянницу удерживать, главное, чтобы это был кто-то, кого вы любите.

Губы Сорена сжались в тонкую линию.

- Что было в записке?

- Это не важно.