Тиффани Райз - Госпожа

- Сорен знает что-нибудь?

- Сорен знает больше, чем мы вместе взятые. К сожалению, он не знает, где она.

- Но ты знаешь, у кого она?

- Oui.

Кингсли развернулся и начал уходить из комнаты. Уесли побежал за ним и схватил за полу сюртука. Прежде чем он осознал, что произошло, Уесли оказался прижатым к стене, а лицо Кингсли находилось в дюйме от его.

- Молодой человек, я бы на вашем месте не делал этого. - Кингсли обездвижил Уесли. - Я убивал людей ради выживания. Так и не ушел официально в отставку.

- Ты не напугаешь меня. - Уесли надеялся, что его колотящееся сердце не выдаст его. Кингсли был одет так, будто сошел с обложки любовного романа, но Уесли увидел подлинную опасность в глазах француза. Нора работала на этого человека? Называла его Лягушкой в лицо? Она была храбрее, чем он себе представлял.

- А в жизни ты симпатичнее, чем на фотографиях, - сказал Кингсли, изучая лицо Уэсли. - Но я до сих пор не понимаю, что она нашла в тебе. Разве что она лгала мне о желании завести собственного ребенка.

- Я не ребенок.

- Но еще и не мужчина. Не волнуйся. В этом доме ты быстро вырастешь. Peut-être... - Кингсли на дюйм ближе приблизился к лицу Уесли и пристально посмотрел в его глаза. - Она видит в тебе то же, что и я.

- И что же это?

Уесли попытался вырваться из хватки Кингсли. Но тот не отпустил его.

- Все, что она не видит в себе, когда смотрит в зеркало, - с этими словами Кингсли отпустил его, и Уесли отскочил. Он ощутил волну тошноты, словно его мозг раскололся о череп. Но он не поддался порыву. Он дышал через нос и твердо стоял на ногах.

- Я хочу увидеть Сорена. Сейчас же, - сказал Уесли.

Кингсли поправил сюртук и разгладил жилет.

- Ответь сначала на два вопроса. Тогда я позволю увидеться с ним.

- Ладно. Как скажешь. Что за вопросы?

- Вопрос первый: правда, что ты помолвлен с ней?

Уесли прищурился на Кингсли, который в ожидании постукивал носком своих дурацких сапог по полу.

- Да. Прямо перед тем, как ее похитили, мы отправились на конную прогулку. Я попросил ее выйти за меня. Когда мы вернулись, она ответила «да».

Кингсли кивнул и потер нижнюю губу кончиком пальца, после чего поднял два пальца вверх.

- Второй вопрос. Ты попросил ее выйти за тебя до или после травмы головы?

- Тебе кто-нибудь говорил, что ты мудак? - спросил Уесли, снова приближаясь к нему. Однако, на этот раз, более осторожно. Если Кингсли снова прижмет его к стене, Уесли знал, что его точно стошнит.

- Oui. Но только однажды. И я убедился, что больше этого никогда не произнесут. Пойдем. Хочешь увидеть священника? Я покажу тебе священника.

Кнгсли начал поднимать по лестнице, и у Уесли не было выбора, кроме как следовать за ним. Он заметил, как Кингсли слегка поморщился, когда они свернули за угол и направились на третий этаж. Он был ранен? На Кингсли тоже кто-то напал?

- С тобой все в порядке? - спросил Уесли, его ненависть временно уступила место лучшим чувствам. Кингсли мог быть мудаком всей вселенной, но Уесли не мог видеть чью-то боль.

- Можно с уверенностью сказать, бывало и лучше.

- На тебя тоже кто-то напал?

- Я бы не назвал это нападением.

- Тогда как бы ты это назвал?

- Я бы назвал это одной из лучших ночей в моей жизни.

Кингсли больше не проронил ни слова, пока они шли по коридору и свернули в комнату справа.

- Боюсь, le prêtre будет не так добр с тобой.

- Меня это мало волнует. Мне нужно поговорить с ним.

- Если ты настаиваешь. - Кингсли открыл дверь в комнату в конце коридора. Глаза Уесли распахнулись, когда он увидел представшую перед ним сцену. На полу, у ножек самой огромной красной кровати, которую он когда-либо видел, сидел Сорен, его блондинистая голова была склонена, глаза закрыты. - Говори. Хотя он может не ответить.

- Какого черта…?

- Он угрожал позвонить в полицию, - как ни в чем не бывало, ответил Кингсли. - Полиция, церковь и весь город, штат и федеральные власти. Я не мог этого допустить. Ради его же блага.

- Так ты...

- Накачал его. И заковал в наручники. По крайней мере, еще час он будет в отключке под той дозой, что я ему дал.

- Ты накачал наркотиками Сорена?

- У меня очень хорошо укомплектован медицинский кабинет на случай чрезвычайных ситуаций.

- Ты сумасшедший.

Кингсли так небрежно пожал плечами, словно так мог сделать только француз.

- Думаешь, честная игра? Теперь его очередь походить в наручниках.

Уесли мог только пялиться на Сорена на полу. Даже в бессознательном состоянии он сохранял величие в своей черной сутане и белом воротничке. Единственный раз, когда Уесли разговаривал лицом к лицу с мужчиной, на нем была обычная одежда.

- Он священник, - сказал Уесли, когда реальность профессии Сорена, наконец, проникла в его сознание. Он знал, конечно же. Он знал это с самого начала. Нора никогда не скрывала это от него. Но видеть воротничок...

- Да. И, вероятно, самый лучший священник в Америке, если не во всем мире. И если он хочет оставаться священником и вернуть свою любовницу, тогда лучше не обращаться к властям. Только я могу защитить его секреты. Он мне потом еще спасибо скажет.

Кингсли закрыл дверь и начал идти по коридору.

- Кингсли, мы должны позвонить в полицию. Мне наплевать, что произойдет с Сореном, с тобой или даже со мной. Мы тратим время впустую. Мы даже не знаем, где она.

- Если твою машину угоняют, ты звонишь в полицию. Но ты не обращаешься туда из-за по-настоящему серьезных проблем. Я знаю, кем была твоя невеста, и поверь мне, если тебе дорога жизнь твоей возлюбленной, ты доверишься мне - обращение к властям равносильно смерти для нее.

Истинность слов подтверждалась взглядом Кингсли. Несмотря на то, как сильно не хотел Уесли верить ему, что-то подсказывало, что что бы ни произошло с Норой, ее похитили не с целью выкупа, не ради шутки или игры.

- Женщина, которая удерживает Нору, способна на убийство. Она уже делала это. Так же она готова умереть сама. Что-то подобное она уже проделывала. Опасная комбинация. Мы поднимаем тревогу, ревут сирены, и Нора погибает.

- Откуда ты знаешь, что этот человек готов умереть?

- Потому что, mon petit prince, она меня разозлила. А это явный показатель того, что она намерена умереть.

Резкие слова Кингсли никак не успокоили.

- Они ведь не убьют Нору? Слова на стене... - прошептал Уесли, его сердце сжалось, когда он вспомнил тот страх, увидев слова на французском, даже не понимая их значения. - Сорен сказал, они переводятся как «я убью суку».

- Если это тебя успокоит, «сука» - не твоя Нора. Эту историю тебе расскажет священник.

- Нет. Ты накачал его, так что теперь ты должен мне все рассказать. - Уесли уставился на Кингсли. Кингсли мог быть сильным и опасным, но ему тоже было больно, и боль делала его уязвимым. В этот раз Уесли не отступится. - И ты сделаешь это сейчас.

Кингсли тяжело выдохнул через нос и снова пожал плечами.

- Эти слова «Я убью суку» были произнесены тридцать лет назад женщиной, на которой священник женился, когда тому было восемнадцать. Его жена, Мари-Лаура... моя сестра.

- Тридцать лет назад... Сорен был женат на твоей сестре?

- Да. Брак по расчету. Таким он должен был быть. Сорен сказал ей, что он будет таковым. Но она хотела большего, больше, чем он мог дать.

- Она была влюблена в него?

- Oui, или все, что у нее было в сердце, что могло сойти за любовь. «Наваждение» будет более подходящим словом. Когда она узнала, что он любит другого, она сказала эти слова как угрозу. По какой бы то ни было причине, она ждала тридцать лет, чтобы воплотить ее.

- Норе тогда было четыре года. Она не встречалась с Сореном до пятнадцати лет, что само по себе плохо. Нора никак не могла быть другой женщиной в четыре-то года.

- Exactement. Вот почему я говорю, чтобы ты расслабился из-за этой угрозы. Вот почему я знаю, что она жива и в безопасности... до поры до времени. Тогда le prêtre был влюблен в другого человека. Но твоя невеста не та «сука», о которой говорит моя сестра.

- Тогда кто же она? Может, нам стоит поговорить с ней.

Кингсли повернулся на каблуках сапог и изящно изогнул бровь.

- Ты уже говоришь, mon ami. Сука... к твоим услугам.

Как только Грейс Истон добралась до отеля, она решила, что останется только на одну ночь. Какой смысл в таком красивом номере с видом на океан, когда Закари нет рядом? Она смотрела через окно на пляж, где у кромки воды танцевали две птицы, танцевали и клевали друг друга. Возможно, брачный танец? Или драка? Или оба варианта? Нора бы сказала, оба. Грейс улыбнулась и, вытащив телефон из сумочки, набрала номер Норы. Когда включилась голосовая почта, Грейс оставила небольшое сообщение.

- Нора, Это Грейс. Закари пришлось заменить кого-то на конференции в Австралии. Я одна-одинешенька провожу выходные на Род-Айленде. Думаю съездить в город. С удовольствием ввязалась бы в какую-нибудь передрягу с тобой.

Грейс знала, что такое сообщение непременно привлечет внимание Норы. Эта женщина угрожала Грейс всеми видами скандальных развлечений, если Грейс осмелится снова ступить на территорию Норы. Нора сказала, что представит Грейс Сорену, если та будет готова на это. Грейс надеялась, что Нора перезвонит, и тогда она сможет перепланировать вечер. Нет ничего более депрессивного, чем находиться в одиночестве в номере для новобрачных. Но по какой причине она приехала сюда, кроме привычки? Они с Закари здесь отдыхали почти каждый год их брака. Только в это время Закари мог увидеться со своим лучшим университетским другом, Джейсоном, который переехал сюда десять лет назад. Но сейчас Закари оказался в ловушке на конференции, и встречу с Джейсоном и его женой пришлось отменить из-за срочных семейных обстоятельств. Грейс оказалась одна в Америке. Что может быть лучше, чем ввязаться в небольшую передрягу с единственной и неповторимой Норой Сатерлин? Может... может, Нора была той причиной, по которой она приехала без Закари? Нора практически провоцировала ее перейти на темную сторону. Грейс не любила провокации.

Со вздохом человека, уставшего от частых перелетов, Грейс оторвалась от окна и порылась в своей сумке для ручной клади. Из нее она вытащила электронную книгу и растянулась на кровати, решая, что же выбрать почитать, пока ей не ответит Нора. Она прочитала большую часть книги к тому времени, как приземлился ее самолет.

- Гарри?

- Ты можешь лучше, - послышался голос позади него. Блейк обернулся и увидел Гаррисона, сидящего на полу со скрещенными ногами. Он расстелил белый плед, возле его колена стоял горящий фонарь. Свет мерцающего фитиля отбрасывал золотую тень на его лицо. На протяжении всего дня все видели Гаррисона в его черных ретро очках и с книгами, которые никогда не покидали его рук. Но Блейк смотрел сквозь очки, сквозь книги.

- Лучше, чем что?

- Ты, правда, собираешься называть меня Гарри? Пока мы наедине друг с другом? 

- А как мне обращаться к тебе? Мистер Браун? Сэр?

- Не буду останавливать тебя.

- Я не буду называть тебя «Сэр».

Гаррисон пожал плечами и перевернул страницу учебника перед собой. 

- Располагайся. Это ты начал. - Блейк думал развернуться и уйти. Так или иначе, эта идея была глупейшей на свете. Он никогда не простит Мистера Петит за то, что заставил написать эту работу вместе с ним. Одна поздняя ночь на кровати Гаррисона в спорах о морали политической философии Макиавелли привела его в нынешнее положение. 

- Я? Это ты поцеловал меня, помнишь?

- Ты сам напросился. - Гаррисон взглянул на Блейка поверх очков. - В комнате три стула, а ты сел на кровать рядом со мной? 

- Кстати, почему у тебя в комнате столько стульев? - Блейк сел на плед напротив Гаррисона. 

- Чтобы увидеть, выберешь ты стул или кровать.