Тиффани Райз - Госпожа

- Может, ты и уходила от меня, но я никогда не покидал тебя. Оставь себе, если вообще его хочешь.

- Вообще? - в ужасе спросила тетя. - Это самое ценное, что у меня есть.

Внутренности Лайлы так сильно сжались от слов тети Элеонор и их пылкости. По привычке, чтобы успокоиться, она подняла руку и обхватила медальон, который покоился в выемке ее шеи,

- Как и ты у меня.

Тогда Лайла почти перестала слушать. Печаль в голосе дяди разрезала ее, его слова были острыми, как нож.

- Не... усложняй все еще больше.

- Все не может быть еще сложнее, чем уже есть, Малышка.

После этого наступила тишина, но только на мгновение, и затем она услышала голос дяди, на этот раз ласковый и нежный.

- Прости меня. Я так благодарен за то, что ты здесь. Ради меня... ради них.

- Они не знают, не так ли? Ты не сказал, что я ушла от тебя.

- Только Фрейе. Лайла и Гитте обожают тебя. Я не хотел огорчать девочек.

Затем Лайла услышала смех, но он никак не разрядил атмосферу.

- Над чем ты смеешься? - радость в голосе дяди моментально успокоила ее.

- Ты сказал, что не хочешь причинить девочкам боли. Не в твоем стиле, правда?

- Продолжишь и дальше так улыбаться, я перекину тебя через колено.

- А вот теперь похоже.

Интимная тишина снова наполнила комнату - тишина, прерываемая поцелуями и еще более интимными действиями.

- Я останусь, пока ты будешь нуждаться во мне. И так будет до конца моих дней. Но если одна из девочек спросит о нас... врать я им не стану.

В Волшебном королевстве Взрослости разразилась война. Она больше не хотела слушать. Но не могла перестать.

Лайла вышла из пустой спальни дяди, спальни, в которой она не должна быть, и вернулась на кухню. Она надеялась найти здесь убежище, но ощутила лишь тревогу. Даже воздух казался встревоженным, словно кто-то покинул дом в большой спешке и не оставил объяснений.

Она обошла кухню, по какой-то причине боясь выходить на улицу, но и боясь оставаться внутри. Может, ей стоит позвонить в церковь. У нее был номер. Может, он уехал, но его секретарша могла работать. Может, у нее был номер для экстренных случаев.

Лайла подошла к телефону на кухне, не желая пользоваться своим мобильным. Когда она потянулась к нему, то, наконец, нашла причину своего беспокойства.

В доме священника до сих пор был стационарный телефон. Если бы дядя был здесь, она бы дразнила его за то, что он был таким старомодным, потому что использовал черные дисковые телефоны с болтающимися шнурами. Но ее улыбка погасла, когда она, подняв трубку, обнаружила трещину на подставке. Больше, чем трещину, телефон был поврежден огромным уродливым разрезом. Трубка тоже была повреждена. Она уставилась на телефон в руке, прежде чем аккуратно положить трубку на рычаги. Кто-то говорил по телефону и с такой силой положил трубку, что та треснула. Маленькой девочкой она висела на руках дяди как обезьянка на дереве - иногда она прижималась к его бицепсам руками, иногда висела головой вниз, держась одними коленями. Казалось, он мог держать ее в воздухе вечность. Пока она висела и раскачивалась, она не боялась, что он уронит ее. И этого ни разу не произошло. Она никогда не встречала мужчину сильнее, чем ее дядя. Только мужчина невероятной силы мог нанести такого рода повреждения лишь одним ударом.

Даже когда ее тело начало трястись, мысли Лайлы пришли в движение. Ей нужно уйти и найти безопасное место. Она взяла свой чемодан и побежала к двери, но звук шагов по деревянному полу заставил ее замереть.

Она развернулась, приготовившись поблагодарить Бога за то, что ее дядя вернулся, и все вдруг встало на свои места, как всегда и было.

Но это был не он.

И ничего не было в порядке.

Перед Норой стояла улыбающаяся женщина. На ней было элегантное черно-фиолетовое платье, малозаметная помада и преступный блеск в темных глазах. Стул Норы стоял у большого окна. Солнце уже село, прозрачные занавески двигались под вечерним бризом, словно зеленый дым, окутывая ее. Женщина, кем бы она ни была, выглядела лет на сорок пять, ее темные длинные волосы были уложены в классическую прическу. И, по какой-то причине, по форме ее губ, по линии ее подбородка, она напоминала ей Кингсли.

- Кто вы? - спросила Нора, ее голос дрожал от боли. Она не спросила: «Где я?», потому что не хотела знать.

- Ты не знаешь?

- Если бы я знала, зачем бы спрашивала?

Нора потянула за наручники за своей спиной. У нее были маленький руки, и иногда она могла выскользнуть из наручников, если было достаточно место для маневра. Но эти оказались туго застегнуты, слишком туго, и никакого набора отмычек или шпилек не было под рукой. Ее сердце заколотилось от новой волны паники.

- Дам тебе подсказку, - сказала женщина и улыбнулась, но улыбка получилась отнюдь не дружественной. - Ты спала с моим мужем.

- Это не сужает круг так, как ты думаешь.

Женщина сузила глаза, и что-то в этом взгляде показалась знакомым, Сатерлин внезапно поняла, кто перед ней. Ужас, настоящий ужас загнутыми когтями сковал сердце Норы.

- Ты должна быть мертва, - прошептала Нора.

- Ты католичка. Неужели не слышала о воскрешении?

- Мари-Лаура, - конечно же, она. Она была так похожа на Кингсли, словно его копия.

- Мари-Лаура Констанция Стернс. Comment ça va?

Нора сглотнула.

- Бывало и лучше, - сказал она в ответ на вопрос Мари-Лауры. - Обычно я в наручниках по обоюдному согласию.

- Обычно?

- Меня много раз арестовывали.

Мари-Лаура подошла к ней ближе и наклонилась. Она стояла так близко и изучала ее с такой тщательностью, что Нора уловила аромат ее парфюма – кипарисовый, и заметила морщинки в уголках глаз, спрятанные под впечатляюще искусным макияжем.

- Тебе что-то понравилось? - спросила Нора и откинулась на спинку стула, пытаясь отстраниться как можно дальше от Мари-Лауры.

- Просто пытаюсь увидеть то, что видит в тебе он. Мой муж, я имею в виду. И до сих пор не нахожу.

- Я отлично делаю минет.

В ответ она получила пощечину, жесткую и быструю, по левой щеке.

Нора поморщилась и заморгала, прогоняя слезы с глаз.

- Ты, правда, хороша в этом, - ответила она.

- Вау.

Сорен и посильнее бил ее, но лишь однажды, в ту ночь, когда она вернулась к нему.

- Я думала, у моего мужа более утонченный вкус.

- В винах, музыке и книгах да. Хотя отвратительный вкус в женщинах. Это очевидно.

Нора приготовила себя к еще одной пощечине. Но ее не последовало.

Мари-Лаура сделала пару шагов назад, пока снова не оказалась у окна. Что-то было в этом окне, в этой комнате... у Норы появилось ощущение, будто она уже была в этом доме, но когда? Она вспоминала это как сон - все в тумане, одни ощущения, ничего материального.

- Когда я вышла за него, мне было всего лишь двадцать один. А ему исполнилось восемнадцать в нашу брачную ночь. Тогда мы были не более чем детьми, потому я простила его за то, что он не любил меня.

- Как это по-христиански.

- Понимаешь... вскоре после свадьбы я узнала правду о нем и моем брате. Они пытались скрыть ее от меня. Но я знала. Я видела, как они иногда перешептывались, видела, как мой муж смотрел на моего брата, когда он должен был так смотреть на меня. Кингсли хвастался своими победами с девушками. Как девушка, я думала, что он преувеличивает. Затем я узнала о нем и моем муже, я думала, он врал все время. Прикрывал свой стыд.

- Кингсли не гей. Как и Сорен. Ну, не то, чтобы совсем... ты понимаешь.

- Теперь понимаю. Тогда я считала, что они были глубоко влюблены друг в друга. Я знала, что брак был по расчету, по крайней мере, Сорен так сказал, но я согласилась на него, потому что знала, что, в конце концов, он меня полюбит. Почему бы и нет?

- Я могу придумать несколько причин, - ответила Нора, настроенная разозлить Мари-Лауру как можно сильнее. Гребаная умалишенная. Если она переживет это, Нора убьет Сорена за то, что он женился на Мари-Лауре много лет назад. В теории это казалось идеальным решением. Мари-Лаура и Кингсли были без денег. Трастовый фонд Сорена ждал, когда он женится или ему исполнится двадцать один. Если Мари-Лаура и Сорен поженились, никто не мог сказать ни слова о том, что Кингсли и Сорен проводили время вместе. Они могли жить в одном доме. Мари-Лаура была бы богатой и свободной делать все, что пожелает, с кем, кого пожелает. Но именно Сорена она хотела, единственного мужчину, чью любовь она никогда бы не получила. И план, который казался таким идеальным на бумаге, брак, который был выигрышным для всех... для Кингсли, Сорена и Мари-Лауры, стал началом и концом всего. Может быть, даже жизни Норы.

- Все в этой школе любили меня. Каждый мальчик был готов отдать всего себя ради меня. Когда я узнала, что мой муж не заинтересован во мне, я даже приняла предложение одного из них. Одного из студентов, парня по имени Кристиан. Идеально, non? О, и одного из священников.

- Это шокирует.

- Они никогда не видели такой красивой девушки, как я. Почему же это должно шокировать?

- Кроме Сорена, я никогда не встречала священника, которого интересовали женщины.

Мари-Лаура так сладко улыбнулась, что Нора пожелала, чтобы та ее еще раз ударила. Все что угодно, кроме этой улыбки.

- Должно быть, он любит бить тебя.

- Он садист. Конечно, любит.

- Это беспокоит тебя? Что он садист? То, что он должен причинить боль, чтобы возбудиться?

- Будешь допрашивать меня о моих отношениях с Сореном?

- А у тебя другие планы?

Руки Норы были скованы наручниками за спиной, и, казалось, плюс ко всему они были еще и прикованы к стулу.

- Думаю, нет. Что ты знаешь о Сорене? Ты не видела его тридцать лет. Откуда ты знаешь, что он любит? Как ты вообще нашла меня? Чего ты хочешь?

Наконец, когда она поддалась страху, из Норы посыпались вопросы.

- Чего я хочу? - повторила Мари-Лаура последний вопрос. - Я расскажу. Я хочу поговорить со своим мужем.

- Ну, так позвони ему. В доме священника есть телефон. У него есть мобильный, хотя за него платит церковь, и он редко использует его для личных звонков. Он очень дотошный в этом вопросе.

- Нет... я пыталась разговаривать с ним, перед тем как мы сошлись. Я снова и снова спрашивала его, что с ним не так, из-за чего он не хочет быть со мной.

- Может, он был не так влюблен в тебя, - предположила Нора, но Мари-Лаура проигнорировала ее.

- Если в моих руках будет тот, кого он любил там, кого он хотел защищать, тогда, возможно, он, наконец, ответит на мои вопросы. Хотя я не могу поверить, что он любит тебя. Особенно сейчас, когда тебя я встретила.

Нора посмотрела на себя, на свои запачканные джинсы, белую майку в крови, всклокоченные грязные волосы. Несомненно, она выглядела так же плохо, как и чувствовала себя.

- Клянусь, я не в самой удачной форме.

- Я видела тебя в лучшей форме. И не была впечатлена.

- Боже, расскажи мне, что ты на самом деле чувствуешь.

- Я не могу понять, почему он заботится о тебе так сильно, как я нуждалась в этом, потому я приготовила... как говорится? Запасной вариант?

Затем она произнесла имя, оно было похоже на «Деймон».

В комнату вошел мужчина. Хотя она и не видела его, Нора поняла, что это мужчина по звуку его шагов.

Они с Мари-Лаурой общались друг с другом по-французски, и Нора почти поняла, о чем. Она услышала «наручники» и «приведи девочку».

Девочку? Это не хорошо.

Кем бы он ни был, он встал позади Норы и расстегнул ее наручники.

Нора притянула руки к себе и помассировала запястья. Она чувствовала себя в большей безопасности, прикованной к стулу. Если они освободили ее, вероятно, потому что они не боялись ее. Ей не нравилось быть женщиной, которую никто в помещении не боялся.

Нора осталась сидеть на стуле и не повернулась, когда услышала, как снова открылась дверь позади нее. Но когда дверь открылась в третий раз, она услышала болезненный крик молодой девушки. Сатерлин встала и развернулась.

- Лайла? - Нора сразу же узнала девушку, племянницу Сорена. Мужчина отпустил Лайлу, и она поспешила в объятия Норы.