– Раз ты согласен, Борис, то пойдем, – поднялся из-за стола государь и протянул руку супруге. Та вложила пальцы в ладонь Михаила Федоровича и тоже встала.

Боярин Борис Иванович отступил, поклонился. Вздохнул и последовал за правящей четой.

Детский терем возносился над Великокняжеским дворцом еще на два этажа: красный с резными белыми украшениями, колоннами, пилястрами и большими, светлыми слюдяными окнами. Внутри каждая комната отделана в свой цвет, стены сплошь расписные, полы ковровые, потолки сводчатые, на которых порхают птицы и ангелы.

Пятилетний царевич играл в синей горнице. Разложив кукол на персидском ковре с густым высоким ворсом, Алексей Михайлович двигал их по кругу, что-то тихонько бурча. На нем была парчовая золотистая мантия и остроконечная парчовая же шапочка с коричневой опушкой. А вокруг возле стен сидели аж пять престарелых нянек, не сводящих с драгоценного малыша своих глаз.

– Здравствуй, Алеша, – ласково улыбнулась царица.

Мальчик поднял на нее взгляд, но никак не ответил.

– Познакомься, Алексей, – сказал Михаил Федорович. – Это Борис Иванович, отныне он твой дядька.

Царевич опустил голову и снова занялся куклами.

Боярин подступил ближе, посмотрел на его занятие сверху вниз и еле заметно скривился.

– Сю-сю-сю да сю-сю-сю, – ехидно бросил бывший кравчий. – Бабье баловство! А еще царевич… Ты хоть с лука-то стрелять умеешь, Алексей?

Мальчик поднял голову.

– Научить? – заговорщицки подмигнув, поинтересовался боярин. – Тогда пошли!

Борис Иванович направился к дверям.

Царевич колебался всего пару мгновений, после чего вскочил и помчался следом.


17 мая 1644 года

Окрестности Коломны

Длиннорогий олень, перемахнув овражек, вломился вслед за косулями в заросли ивняка, и в тот же миг в ствол впилась длинная стрела с двойным гусиным оперением. Зверь шарахнулся в сторону – вторая стрела опять пронзила березу. Задрав голову и издав трубный глас, олень помчался дальше, пробивая грудью переплетение ветвей.

Позади зазвучали трубы, несколько всадников на тонконогих туркестанцах, в добротных зипунах, с саблями на боках и в меховых шапках во весь опор влетели в рощу, перескакивая через кусты, проносясь под ветвями, огибая деревья. Самым первым, сжимая лук, мчался паренек лет пятнадцати, управляя вороным скакуном одними лишь ногами и прижимаясь щекой к густой гриве. Он чуть приподнялся и, заметив впереди рога, стремительно натянул лук.

Стрела улетела вперед – и опять пронзила дерево, а стрелок – врезался лбом в низкий сук и, взмахнув руками, опрокинулся назад, вылетая из седла, закувыркался по бузине, ломая стволы и ветки.

– Царевич! – остальные всадники натянули поводья, останавливая коней, один даже кинулся было к пареньку, но старший мужчина, одетый в простенький немецкий кафтан, вдруг огрел его плетью по спине. Молодой боярин оскалился, выгибаясь от боли, однако промолчал.

Царевич поднялся сам, отряхнулся. Прихрамывая, добрел до лука, поднял. Затем прохромал к ушедшему вперед скакуну. Перехватил поводья, поставил ногу в стремя и поднялся в седло.

– Не ушибся, Алексей? – все же поинтересовался старший мужчина. – Может, домой?

– Ну нет, Борис Иванович! – мотнул головой паренек. – Уж теперь-то я его точно возьму!

Он потянул из колчана еще одну стрелу, перехватил вместе с луком правой рукой, а левой перехватил поводья:

– Вперед!

Охотники помчались дальше, не признавая препятствий: перепрыгивая поваленные деревья и кустарник, проскакивая под ветвями и сучьями, огибая самые крупные из стволов и сбивая более тонкие. Три версты гонки, и роща кончилась, а впереди открылось поле, зеленое от молодой травы. Олень и две лани уносились вперед большими прыжками.

Паренек, оказавшись на открытом месте, тут же вскинул лук, выстрелил.

Мимо!

– Поспешишь, людей насмешишь, – громко хмыкнул боярин Морозов.

Царевич быстро оглянулся на него, дернул из колчана еще стрелу и неожиданно для всех спрыгнул с коня, кувыркнулся через плечо, тут же встал и широко расставил ноги. Глядя вслед уносящимся оленям, сделал вдох, выдох, вдох. Чуть прищурился, ощупью накладывая прорезь древка на тетиву. Поднял оружие, выдохнул и резко вытянул левую руку, поднимая правую к самому уху.

Мгновение полной недвижимости – и Алексей Михайлович отпустил большой палец, украшенный боевым серебряным кольцом: шириной с вершок и с канавкой для тетивы посередине.

Коротко тренькнула тетива по черненому браслету на левом запястье – стрела коротким штрихом прорезала воздух и впилась глубоко в затылок стремительного рогатого зверя.

Тот мгновенно кувыркнулся, и все охотники одобрительно загудели:

– Вот это выстрел! С пятисот шагов! Вот это глаз! Вот это рука!

– Коня! – невозмутимо опустил лук Алексей Михайлович.

Один из телохранителей нагнал вороного скакуна, поймал за повод, привел обратно к хозяину.

Пятнадцатилетний царевич поднялся в седло, широким походным шагом проехал вперед, наклонился, подобрал добычу и перекинул поперек холки. И только в этот миг на губах паренька появилась слабая, но гордая улыбка.

– Молодец! – похвалил его дядька, остановивший аргамака в паре шагов. – Я бы в такую даль и вовсе стрелы не добросил.

– Ты скромничаешь, Борис Иванович, – покачал головой царевич. – Это ведь ты научил меня пользоваться луком!

– Лучше всего учить удается тому, чего сам не умеешь, – рассмеялся боярин Морозов. – Ну что, пора в лагерь? Мы в этой погоне верст десять отмахали. Теперь бы на уставших лошадях успеть затемно вернуться. Да еще хворосту надо бы собрать…

Царский дядька оказался прав – к месту привала охотники добрались лишь в сумерках. И если бы юный Алексей Михайлович быстро не наломал валежник голыми руками, костер пришлось бы разводить в темноте[20].

Боярская стража, правда, управилась с очагом куда быстрее, но сыну государя никто из них помогать не стал. У телохранителей свой костер и лагерь, у царевича и его воспитателя – свой.

Алексей Михайлович высек огонь на трут, раздул искры, подложил горящую бересту под хворост, отодвинулся. Расседлал скакуна, отвел на травяную поляну и спутал ноги. Расстелил потник, бросил седло, выдернул нож. Осмотрел добычу, быстрым круговым движением отсек задний окорок, снял с него шкуру, нарезал полосками. Кивнул дядьке:

– Угощайся…

Усевшись бок о бок, мужчины нанизали мясо на заточенные палки, протянули к разгоревшемуся огню, обжаривая в языках пламени.

– Скажи, Борис Иванович, а каковой подарок ты для моего отца приготовил? – спросил царевич, стараясь удерживать палку так, чтобы кровавый ломтик зарумянивался от жара, но не обгорал.

– Какой же это выйдет подарок, коли раньше времени рассказать? – улыбнулся боярин.

– Я не проболтаюсь, дядька!

– Для тебя сие тоже станет сюрпризом.

Царевич почесал в затылке, пожал плечами:

– Не, так быть не может. Я книги про приключения люблю, про сражения, про Рим допотопный, про миры заморские. А батюшке все сие неинтересно.

– Почему ты решил, что я книги подарю? – удивился Борис Иванович.

– Я намедни видел, боярин, как на твой двор обоз закатился. Там сундуки были с надписями немецкими. А ты обычно от немцев книги привозишь да вино. Но вино в сундуках не таскают.

– Ты почти угадал, Алексей. Продолжение римской сказки доставили. Сразу два тома. Я уже отдал толмачам. Как вернемся, начало сможешь почитать.

– А для отца чего?

– Не скажу.

– Экий ты, дядька!

– Не грусти. Вскорости узнаешь, – пообещал боярин Морозов.

– Или это вино? – задумчиво пробормотал царевич. – Немцы варят хорошее вино.

Он покрутил перед глазами покрывшееся корочкой мясо и вцепился в него крепкими жемчужными зубами.

– То, которое варят, полная дрянь, – ответил дядька. – Хорошее то, каковое настаивают. И чем южнее, тем лучше. Жаль, сарацины не делают вина. У них бы получалось самое драгоценное.

– Наверное, жаль… – не стал спорить Алексей Михайлович.

Царевич и его дядька отрезали и зажарили себе еще по три мясистых куска, после чего вытянулись на потниках по сторонам от догорающего костра, подсунули под голову седло.

– Дядька, а отчего ты только с немцами торгуешь? – вдруг спросил царевич. – Из Персии, Индии, Китая тоже, вон, товары редкостные привозят.

– Потому, что редкостные, – ответил боярин. – Редкую вещь один боярин купит. Пусть даже сто рублей переплатит, но сие есть токмо сто рублей. А ходовые товары берут все. С каждого кирпича прибытку копейка, но зато они уходят тысячами и завсегда покупатель имеется, даже искать не надобно. С вина копейка дохода, но его мужик выпьет и завтра снова свою копейку принесет. Посему копеечные товары самые прибыльные.

– Индусы ткани везут, специи, кашу сарацинскую, травы лекарские. Много. Разве сие товар не копеечный?

– Ты молодец, царевич, поймал меня, – признался боярин. – А персы что везут?

– Сласти сушеные, шелк, ковры.

– А китайцы?

– Фарфор… Шелк… – уже не так уверенно ответил царевич и тут же перешел во встречную атаку: – Так почему ты не торгуешь с купцами восточными, дядька?!

– Просто не повезло, Алексей, – пожал плечами Борис Иванович. – Моей первой продажей стал поташ, а его хорошо брали токмо голландцы. Как сейчас помню, тридцать пять рублей бочка! Я с Вологды по сотне бочек в год заказывал. Опосля стал искать, каковой товар им еще интересен. Оказалось, что железо, пенька, соль… Так одно за другим и закрутилось, связи наладились. А индусам с персами ни поташ, ни пенька не интересны. Им мои торговые связи ни к чему. Вот мы с ними и не сошлись.

Боярин сладко зевнул и закрыл глаза.

* * *

Когда Алексей Михайлович проснулся, костер уже вовсю полыхал. Борис Иванович знал чувство меры и не хотел, чтобы царевич ощутил себя его слугой. Правда, жарить мясо для завтрака и седлать скакуна будущему государю все-таки пришлось самому.

– Поехали через луга, дядька, – предложил царевич, когда они поднялись в стремя. – Может, повезет еще хотя бы пару зайцев спугнуть?

– Отчего бы и нет? – пожал плечами Борис Иванович. – Помчали по прямой!

Всадники перешли на рысь; понеслись, не разбирая дороги, что даже в полях было рискованным развлечением. На пути попадались где овражки, где ручьи, где разделяющие поля полосы кустарника. Так что лошади постоянно рисковали споткнуться, а всадники – вылететь из седла. Однако царевич держался крепко и даже поводьями особо не пользовался – для управления скакуном ему хватало пяток. Вот токмо с охотой Алексею Михайловичу никак не везло – не удалась выпугнуть ни единого зайца, а по трем рябчикам он промахнулся. Сбил, правда, дурную утку, да и та оказалась домашняя. Боярин из охраны оставил ее хозяевам, набросив монету за беспокойство.

После утки Алексей совсем расстроился, и отряд выехал на Коломенский тракт, скача переменным ходом: час рысью – час шагом, час рысью – час шагом. Выносливые туркестанцы позволяли мчаться так хоть целый день напролет – и тем же вечером охотники, ни разу за день не спешившись, уже влетели в ворота Москвы.

– Домой поскачешь али у меня заночуешь? – спросил у воспитанника боярин Морозов.

– К тебе! – тут же отозвался паренек. – Ты же мне книгу обещал!

– Если ее перевести успели… – поморщился Борис Иванович. – Впрочем, первые главы всяко готовы. А пока их смотришь, глядишь, и остальные допишут.

Вскоре путники въехали на просторный морозовский двор, бросив поводья уставших лошадей сбежавшимся слугам, поднялись по крыльцу.

– Баню и ужин, Борис Иванович? – почтительно поклонился пожилой ключник.

– И свежие бумаги, – добавил боярин, проходя в дом.

Воспитанник и дядька отправились в трапезную, на потолке которой вокруг Солнца крутились все шесть ярких планет[21], а небесное светило сияло золотом, подсвеченное люстрой на семь свечей.

Сели к столу. Слуги тут же принесли заливную щуку, балык, хлеб, квашеную капусту и курагу, квас – то, что не требовалось готовить. И сверх того возле боярина Морозова положили целую стопку бумаг, поставили чернильницу. Борис Иванович устроился в кресле полубоком и тут же начал просматривать документы, рассеянно прикусывая курагой и рыбой, и изредка делая пометки и приписки.

– Почему ты всегда читаешь эти писульки сам, дядька? – поинтересовался кушающий напротив царевич. – Нечто у тебя приказчиков нету?

– А ты и вправду полагаешь, Алексей, что кто-то другой способен лучше тебя знать, что тебе надобно? – поднял на него глаза боярин Морозов. – Что тебе вкуснее кушать, что тебе вкуснее пить? Что тебе теплее надевать?

– Ты сам нередко велишь, что именно мне носить или чем обедать!

– Всегда угадываю? – вопросительно вскинул брови дядька.

Царевич неопределенно пожал плечами.

– Вот видишь… А сие… – Боярин ткнул пальцем в бумаги. – Сие есть дело мое, доходы, судьба, хозяйство. Нечто ты полагаешь, что приказчик станет о прибыли твоей печься старательнее, нежели о своем жалованье? Что станет прибытки выискивать или о тратах печалиться? Так ведь все это хозяйство не его, ему не интересно! Ему главное, чтобы боярин не заругал да штрафа не наложил. А доходы-убытки для него есмь лишь цифирьки пустые. Хочешь что-то сделать хорошо, Алексей Михайлович, сделай это сам! На все времени не хватает, так хотя бы доглядывай с прилежанием. Опять не поспеваешь, следи за самым важным! Но на самотек ничего никогда не пускай! Леность слуг и блажь приказчиков тебя скорее разорят, нежели жизнь облегчат. Без хозяйского присмотра даже сарая добротного построить отродясь не получалось.