Спустя три дня длинный обоз боярских детей Милославских миновал Серпухов и покатился дальше.

* * *

И в тот же вечер гонец доставил на подворье бояр Всеволожских письмо, в котором рабе Божией Евфимии предлагалось дождаться восьмого августа царских рынд, каковые проводят ее в Грановитую палату на смотрины невест.

Роскошные каменные хоромы бояр Всеволожских вздрогнули, ибо юная красавица не смогла сдержать оглушающего радостного крика! От царского трона редкостную красавицу отделял всего лишь один, самый крохотный, последний шаг!


8 августа 1647 года

Москва, Грановитая палата

Смотрины невест! Ради такого события в золотую залу собрались практически все знатные люди, каковые имели право входить в Великокняжеский дворец, – от дьяков и князей и до свободных от службы боярских детей из стражи. Многие из гостей были одеты по обычаям стародавним – в тяжелые собольи шубы с шелковыми вошвами, украшенными самоцветами, в бобровые шапки – и опирались на тяжелые посохи. Однако большая часть бояр сдалась жаре и обошлась ферязами без рукавов – нарядами тоже дорогими, из расшитого золотом индийского и бухарского сукна, или опушенной мехами парчи. Однако же сия одежда оставляла открытыми хотя бы рукава и грудь и позволяла носить легкую шапку.

Впрочем, чего там ферязи? Некоторые бояре, явно подражая царскому дядьке, заявились сюда и вовсе в немецких кафтанах! Причем сам боярин Морозов, уважая традиции, надел ферязь из драгоценного пурпура и такой же пурпурный берет.

Государь тоже предпочел облачиться в мантию, явно пряча под легкой накидкой из расшитого бархата тонкую шелковую рубашку и атласные шаровары. Правда, по обычаю к мантии прилагались оплечье с самоцветами и посох, но в жару лучше носить оплечье, нежели меха.

Царские холопы, следуя составленным стряпчими Разрядного приказа местам, развели девушек в четыре ряда.

Евфимия Всеволожская попала в третью пятерку, встала второй с левого края. Исподлобья осмотрелась и скромно потупила взор – как и полагается благовоспитанной девице.

Патриарх Иосиф отслужил положенную службу, благословил государя всея Руси на правильный выбор, после чего Алексей Михайлович в полном одиночестве двинулся к красавицам, мерно постукивая посохом.

Золотая палата замерла в бездыханном молчании…

Сердце Евфимии заколотилось так, что показалось, этот стук услышат все вокруг! В груди зародился нестерпимый жар и ощутимо выплеснулся на щеки, словно бы она сунула все лицо в топку раскаленной печи.

Юный царь прошел мимо первой линии красавиц. Остановился. Двинулся дальше, простучав посохом по полу перед вторым рядом «невест», перешел к третьему. Невероятно медленно добрел до конца. Постоял. Двинулся дальше. Евфимия всей спиной ощутила, как государь прошагал позади, и даже затаила дыхание.

Алексей Михайлович постоял в конце четвертого ряда, затем вернулся к трону, встал там спиной к красавицам. Надолго задумался, повернулся, сделал несколько шагов вперед, глядя вдоль стоящих в линии красавиц. Снова подумал, вернулся. Опять прошел вперед…

Внезапно Евфимия ощутила прикосновение теплого пальца к своему подбородку. Ее лицо поднялось, а взгляд встретился с пронзительным взглядом государя.

– Как твое имя, чаровница?

Девица попыталась ответить, но от волнения у нее перехватило дыхание. Так сперло горло, что даже голова закружилась.

– Как твое имя, лебедушка?

Не дождавшись ответа, царь всея Руси показал Евфимии золотистую шелковую ленту, широко улыбнулся, сверкнув жемчужными зубами и спросил:

– Возьмешь?

Боярышня часто-часто закивала.

Государь опустил свою ладонь на ее руку, чуть притянув к себе, и накинул ленту на запястье девушки, дважды его обмотав. А затем вывел Евфимию мимо остальных красавиц в центр зала, после чего громко объявил:

– Порадуйтесь за меня, бояре! Отныне у меня есть невеста! Ваша будущая покровительница и государыня!

* * *

В эти самые минуты обоз бояр Милославских въезжал в Серпуховские ворота. Всего за час путники миновали пахнущее сеном и индийскими пряностями Замоскворечье, по собранному из бревенчатых плотов наплавному мосту миновали Москву-реку, выкатились к Боровицким воротам, повернули налево, проехали четыре сотни саженей и наконец-то закатились в распахнутые ворота подворья князей Долгоруких, каковые после недавней свадьбы стали им родственниками.

Под руководством хозяйки слуги кинулись топить баню, служанки – собирать на стол, а двух старших сестер Ирина Ильинична провела наверх и показала им просторную светелку, одну стену которой занимала печь и дверь рядом с нею, вторая была затянута тонким бежевым сукном, а на полу лежал новенький ногайский набивной ковер – прямо от края и до края! Однако из мебели здесь имелись только столик у слюдяного окна, обитое красным бархатом резное кресло перед ним и три лавки в локоть шириной.

– Там за дверью моя опочивальня. – Хозяйка указала пальцем на печь. – А тут девичья. Служанок я пока в людскую отправлю, а вы можете располагаться здесь. Будем рядом, завсегда сойтись и поболтать сможем. В общем, скажите холопам, чтобы ваши сундуки тащили сюда.

– Вот это да-а-а… – восхищенно потянула Мария, крутя головой и рассматривая богато отделанную горницу. – Вот это красота-а!

* * *

Точно так же, но в немом восхищении боярышня Евфимия Всеволожская в это же самое время бродила по роскошным комнатам Теремного дворца, поражаясь росписи стен, большим светлым горницам, огромным окнам, вычурной мебели, коврам на полах и резьбой бесчисленных украшений.

Ее, как названую царскую невесту, сразу после смотрин слуги отвели в покои царицы – ждать и готовиться к свадьбе. Разумеется, вместе с отцом и тетушкой, каковые следили за честью и безопасностью своего прекрасного чада.

И вот теперь Евфимия ходила от дверей к дверям в полном восторге, поражаясь всему тому благолепию, что отныне станет составлять ее жизнь. Роспись, лепнина, золото, шелк, настенные бра, наборный пол, мозаичные окна…

Многие из находившихся здесь предметов девушка вообще видела впервые. Например, диваны на резных ножках с волнистыми спинками, с мягкими сиденьями и столь же мягкой обивкой для спины…

В хоромах боярской семьи Всеволожских люди как-то обходились скамьями, часть которых, предназначенная для лучших гостей, была обита кошмой.

Стулья – тоже изысканные, с шелковыми спинками и сидушками.

Евфимия, сколько себя помнила, пользовалась токмо скамейками и табуретами.

Столы во многих местах стояли низкие и столь изящные, что казалось, сядь случайно на них – тут же и развалятся.

Зачем делать столешницы тоньше двух пальцев, да еще и собирать на них рисунок из древесины разных цветов – девушка не поняла. Все едино ведь скатертью перед пирами накрывают! Но красивы они получились до невероятности!

Но пуще всего Евфимию изумило бюро: специальный шкафчик для письма и чтения, с опускающейся столешницей, множеством ящичков, в том числе и потайных, спрятанных под резьбой, – служанки их тут же показали, как особенную редкость. Здесь имелись специальные отделения для чернил, для бумаги, для писем, для грамот, для перьев, ножей и много еще чего хитрого, об истинном предназначении чего царская невеста пока не догадывалась.

В доме Всеволожских боярину хватало в работе с бумагами пюпитра и пары сундуков, да шкатулки с чернилами и перьями. Сама же Евфимия читала или валяясь на постели, или сидя на сундуке у окна. Что же до письма… Пару раз в год, взяв в руки перо, она обходилась собственными коленями и положенным на них псалтырем. А чаще и не требовалось.

Но что особенно удивительно: в Теремном дворце вовсе не имелось места для шитья! Правда, одна из служанок обмолвилась, что для этого есть особая большая мастерская где-то внизу и в особом крыле. И еще – несколько мануфактур. Однако в большой мастерской, да еще внизу с пяльцами у окна, понятно, не посидишь.

Но особенно изумительной здесь оказалась опочивальня! Изразцовая печь – в половину внутренней стены. Остальные стены обиты зеленым шелком с какой-то мягкой подложкой. На зеленом же расписном потолке распускались алые розы и тюльпаны, заплетенные стеблями лютика. Напротив печи – два небольших окна из разноцветных стеклышек. Лепнина по углам в виде алых орлов и золотых девичьих кос, резные цветы вокруг окон, светильники из хрусталя с разноцветными восковыми свечами. В центре комнаты стояла большущая постель с резными боковинами, полная лебяжьего пуха, и с тремя пухлыми мягкими подушками. Над кроватью возвышался балдахин с шелковыми боковинами, на которых танцевали изящные длинноклювые цапли. Саму же постель укрывал роскошный соболий полог.

– Я царица, царица, царица… – закружилась счастливая девушка, раскинула руки и, чуть подпрыгнув, упала на спину на кровать. – Царица!!!

* * *

Боярышня Мария Милославская в сей миг уже парилась в бане, смывая дорожную пыль. Она хорошенько прогревалась на верхнем полке, наслаждаясь щекоткой от ароматного березового веника и привкусом еще более ароматного ржаного хлебного кваса, каковым девица только что запивала в предбаннике жареный бекон и маринованные огурцы. После бани гостью из далекого Курска ждал невероятный сюрприз: розовый поросеночек на блюде в окружении листьев салата, ломтиков лимона и с печеным яблоком во рту.

Девицу посадили за стол и поставили блюдо перед ней, окружив и поглядывая на нее в ожидании. Мария напряглась, сразу почуяв что-то неладное, оглянулась на родственников. Вытянула маленький нож, предназначенный как раз для еды, и осторожно отрезала сбоку кусочек мяса… Которое внезапно оказалось смуглым и однородным!

Все родичи дружно напряглись.

Девица, решив ничего не спрашивать – ну не отравят же ее, в самом деле?! – положила ломтик в рот… И ее глаза в изумлении округлились:

– Оно медовое!!!

Все засмеялись, а княгиня Долгорукая наклонилась и поцеловала ее в щеку:

– Это специально для тебя, сластена! Угощайся!

– Но что это такое, Ирина?! – подняла глаза девушка.

– Марципан… – улыбнулась ей хозяйка, отломила кусочек от листа салата и забросила в рот.

После ужина сестры сделали в девичьей небольшую перестановку: составили скамьи рядышком, подперев снаружи сундуками, расстелили сверху набитый сеном тюфяк, вместо подушек скатали сарафаны. Улеглись, укрывшись кафтанами, и прижались друг к другу.

– Анечка, сегодня самый лучший день в моей жизни! – прошептала на ухо старшей сестре Мария. – Такой вкуснятины я не ела никогда в жизни! А еще мы в Москве, в роскошной опочивальне. Завтра пойдем в Кремль, увидим самые главные церкви Руси, новый царский дворец. Как же нам повезло!

– Ира сказывает, коли на свадебный пир попадем, там яства еще вкуснее и роскошнее! – ответила сестренке Анна. – На них любоваться – и то страшно, не то что кушать. Вот уж где насладишься! Конфетные деревья, сахарные крепости, ягодные пирамиды, царские пряники.

– Молчи, Аня, молчи! У меня от одних токмо рассказов твоих слюнки потекли! Давай лучше спать. Утро вечера мудренее…

Сестры обнялись и закрыли глаза.

А всего в версте от них с очень похожими мечтательными мыслями утонула в мягкой, как летнее озеро, перине царская избранница Евфимия Всеволожская, одетая лишь в батистовую сорочку и с костяным прабабушкином крестиком на груди.

Но даже закрыв глаза, она еще очень и очень долго никак не могла уснуть.

* * *

Новый день у сестер Милославских не задался. Мужчины накануне сильно запировались, и к тому часу, когда девицы встали, они только-только отправились спать. Знамо, отправиться в Кремль явственно не могли. Однако сестры не сильно огорчились и сбежали на торг.

В Кремль Аня, Ира, Мария и юная Катя соваться не стали: выйдя на набережную Неглинной, повернули налево по берегу, слегка ошарашенно разглядывая яркие, как зимние снегири, дома, стоящие вдоль набережной.

Выстроенные по последней московской моде подворья были не просто кирпичными. Вычурно уложенная кладка местами выпирала кирпичными ребрами, словно бы драконья чешуя, местами поднималась колоннами, где-то завивалась в полуспираль, иногда образовывала полочки или сверкала яркой разноцветной глазурью. Стены домов были серыми или розоватыми, колонны – белыми или синими, «чешуя» – красной, полочки или полоски между окон – зелеными, алыми, сиреневыми и блестящими от изразцов.

А уж кровли! Они были скатными, шатровыми, луковыми, прямыми, гранеными и закрученными и крытыми пластинками всех цветов радуги – где сложенными «шахматкой», где идущими спиралью, а где узкими полосками, наподобие летней радуги.

Гостьям из провинции, застроенной обыденными срубами, показалось, что они оказались внутри индийской раскладушки, полной чудесных рисунков и ярких узоров, а не на обычной городской улице.

Ощущение сказочности усиливалось благодаря гуляющим тут и там слонам и горбатым верблюдам, укрытым яркими попонами. Диковинных зверей вели в поводу усатые и безбородые темнолицые иноземцы в пухлых атласных шароварах и душегрейках на голое тело, в деревянных туфлях и с забавными чалмами на головах.