Барбара Картленд - Граф и красотка

Девушка уже почти добралась до своей спальни, когда позади раздался голос горничной:

— Вы мисс Донелла?

— Да, это я, — отвечала девушка, удивившись тому, что горничной известно ее имя.

— Вас переселили, — объявила служанка. — Я уже перенесла ваши вещи.

— Переселили? — не поняла Донелла. — Почему?

— Его светлость приказал. Мол, вам там будет удобнее.

Донелла удивилась.

Ее вполне устраивала симпатичная комната, в которой ее поселили, но ничего необычного в ней не было. В любом случае комната казалась гораздо лучше любой, какую только можно найти в деревенской гостинице.

— Идите сюда, — позвала ее служанка, — я вам покажу, где вы теперь спите.

Горничная пошла вперед, а Донелла поняла, что она ведет себя точно так же, как встречавшая их экономка.

«Вот что значит быть актрисой!» — с улыбкой сказала себе она и пожалела, что не может посмеяться над этим вместе с маменькой.

Затем Донелла вспомнила, что ее мать была бы весьма шокирована, если бы знала, что происходит с ее дочерью, и пришла бы в ужас, увидев пьяных гостей графа.

«Думаю, когда я вернусь домой, то об этом никому не расскажу», — решила девушка.

Горничная шла вперед с излишней поспешностью.

Сейчас они были уже в центре огромного здания. Горничная с девушкой прошли мимо огромной главной лестницы и попали в коридор, украшенный несколькими симпатичными французскими комодами.

Донелла начала было рассматривать их, но тут горничная остановилась и открыла дверь.

— Вот, пришли, — холодно произнесла она. — Я принесла все ваши вещи… кроме сундука.

Она говорила так, словно обращалась к грязи.

— Большое спасибо, — поблагодарила Донелла. — Я буду очень вам благодарна, если вы поможете мне снять платье.

Говоря так, она подошла к туалетному столику.

Пока горничная расстегивала ее платье, Донелла сняла свой парик и положила его на столик.

— Мы уедем рано утром, — сказала она служанке, — поэтому я попросила бы вас положить парик в коробку. Она стоит на туалетном столике в комнате, где меня поселили сначала.

— Я видела, — ответила горничная.

— Пожалуйста, уложите парик как можно аккуратнее, а платье пусть будет на самом верху сундука.

При этом Донелла подумала, как нехорошо будет, если парик и платье окажутся помятыми или испорченными. Выздоровев, Милли будет очень огорчена этим.

Донелла сняла платье и жесткую нижнюю юбку.

Горничная подхватила вещи и повесила их себе на руку.

Когда она забирала парик, Донелла протянула ей розочки на лентах, которые были повязаны на ее шее и запястьях.

— Я уверена, что вы упакуете все очень тщательно, — произнесла она. — А где моя сумочка?

— В комоде.

Донелла достала полусоверен и протянула его горничной.

— Это вам, — сказала она. — Спасибо, что позаботились обо мне.

Руки у горничной были заняты, и Донелла опустила монету в карман ее белоснежного фартука.

Заметно удивленная горничная произнесла:

— Спасибо! Я присмотрю, чтобы это все хорошо уложили!

— Я вам верю, — ответила Донелла, — и я очень вам благодарна.

Она открыла перед нагруженной горничной дверь. Выходя, та сказала на прощание:

— Надеюсь, вы хорошо проведете время.

Горничная заспешила по коридору, а Донелла, запирая дверь, подумала, что пожелание было довольно странным.

Девушка начала было раздеваться, но спохватилась и заперла дверь на ключ, потому что ей на ум полезли истории Дейзи о всяких типах, которые стучатся в двери по ночам.

В конце концов в доме было столько подвыпивших мужчин, что какой-нибудь из них вполне мог перепутать свою и ее комнаты.

Когда Донелла с матерью ехали из Портсмута в Ворчестершир, они останавливались на почтовых станциях. Там они спали в одной комнате — не потому, что это было дешевле, а просто мать не желала, чтобы Донелла спала одна. Миссис Колвин всегда запирала на ночь дверь, и когда однажды дочь спросила ее, зачем она это делает, она ответила:

— Вряд ли нам понравится, если сюда кто-нибудь ввалится. К тому же нужно помнить и о ворах, которые могут попытаться украсть наши сбережения.

— А если воров здесь нет? — спросила Донелла.

— Лучше перестраховаться, чем потом жалеть о собственной неосторожности, — ответила мать.

Донелла села перед зеркалом и начала вытаскивать из волос шпильки.

Девушка была уверена, что теперь, когда дверь заперта, она в безопасности. К тому же, думала она, вряд ли в доме графа есть воры. Скорее всего здешняя прислуга кристально честна, точно так же как слуги ее отчима, ведь если кого-то из них увольняли без хорошей рекомендации, его не взяли бы больше ни в один приличный дом.

Парик примял волосы, и теперь необходимо было как следует расчесать их.

Вспомнив уроки своей няни, Донелла не меньше сотни раз провела по ним щеткой. Потом она умылась, сняв с лица грим, и надела ночную рубашку. Задернув занавески и открыв окно, она улеглась в кровать.

Прошлой ночью девушка спала плохо и чувствовала себя очень усталой, а кровать оказалась высокой, мягкой, с уютным пологом и очень удобной.

«Как это мило со стороны его светлости — поселить меня в такой большой комнате!» — подумала про себя Донелла.

Она немного побаивалась, как бы Китти и Дейзи не начали завидовать ей, но потом сказала себе: «Просто мне повезло, что у графа не было собеседницы».

Девушка задула стоявшие на столике свечи и закрыла глаза. В наступившей тишине она быстро погрузилась в дремоту.

Ей казалось, что она скачет на огромном черном жеребце и все ближе и ближе подъезжает к препятствию, которое должна взять.

Она уже хотела пришпорить коня, как вдруг услышала чей-то голос. Поначалу он показался ей частью ее сна, но затем она явственно расслышала заданный мужским голосом вопрос:

— Ты спишь или притворяешься?

Каким-то образом этот голос переплетался со сном Донеллы.

Открыв глаза, девушка обнаружила, что в комнате горит свет, а на краю кровати сидит человек и смотрит на нее.

Какой-то миг она не могла поверить в происходящее.

Потом, к своему ужасу, она поняла, что это граф.

Когда граф вернулся от карточных столов к дивану, где оставил Донеллу, то был очень удивлен, не обнаружив ее там.

Он огляделся и понял, что ее нет ни на танцевальной площадке, ни вообще в комнате. Должно быть, она ушла наверх и легла в постель.

Это удивило графа — он не привык, чтобы женщина оставляла его общество по доброй воле.

Граф был так красив, богат и знатен, что со времен окончания Итона его буквально преследовали женщины.

Поскольку он был всего лишь человеком, трудно было ожидать, чтобы он остался равнодушным к их чарам, и потому он охотно откликался на их лесть, комплименты и заигрывания.

Однако, становясь старше, он все быстрее пресыщался своими краткими связями.

Одна интрижка следовала за другой, но из года в год пылавший в начале огонь затухал все быстрее, и граф бросал своих любовниц.

Ему не нравилось одно: то, что горячее искреннее увлечение очень быстро сменялось прохладным отношением к очередной женщине.

Все же, несмотря ни на что, граф оставался очень привередлив. Он мог бросить любую красавицу, если она имела склонность к тому, что граф называл «выкрутасами».

Так, например, он отверг одну из красивейших женщин Англии только потому, что во время разговора с ним она крутила свои кольца.

Другой роман с упоительной француженкой закончился очень быстро из-за ее привычки дотрагиваться до графа длинными красивыми пальцами, даже будучи на людях.

Вернувшись в Лондон, граф не сделал еще ничего, чтобы подтвердить свою репутацию донжуана, и это повлекло за собой новые сплетни.

Он был слишком красивым и удобным объектом для сплетен, и потому ему перемывали косточки при каждом удобном случае.

Впрочем, он всегда оберегал свое имя и положение в обществе и, уж конечно, даже подумать не мог бы о том, чтобы дать такую разгульную вечеринку в своем доме на Парк-Лейн.

Там он принимал только сенаторов, политиков, известных в обществе людей и лиц королевской крови.

Графу в отличие от его современников совсем не нужно было ездить на Сент-Джонс-Вуд к красавице балерине или актрисе из театра Друри-Лейн. Ему стоило только с интересом взглянуть на красивую женщину на каком-нибудь балу в Деконшире — и она начинала тянуться к нему, словно он обладал некоей магией.

Чтобы устроить ежегодные соревнования, графу пришлось уехать в свое загородное поместье, где он и решил дать холостяцкую вечеринку.

Больше всего ему нравилось общество мужчин, с которыми можно было поговорить о лошадях — предмете, который глубоко интересовал графа. Никто не был большим знатоком по части выращивания и тренировки лошадей для «королевского спорта», то есть скачек.

О приеме уже было объявлено, когда двое из приглашенных попросили разрешения привезти с собой женщин, которые их интересовали, танцовщиц из Ковент-Гардена.

Граф подумал и решил, что двух женщин на вечеринке будет маловато. Он спросил своих гостей, не желают ли они привезти с собой своих подруг, и, к его удивлению, на это согласились все, кроме двух его соседей.

Они жили довольно далеко и попросили разрешения остаться на ночь, но предупредили, что приедут в одиночку.

В последний момент граф вспомнил об очень симпатичных девушках, «красотках» Бэзила Бэнкса.

Он часто ужинал у Эванса и, как ни странно, ему нравились даваемые там представления — лучшие в Лондоне.

Например, певцы там были просто превосходные, приехавшие из Франции и Италии.

В какой-то момент граф решил, что его гостям очень понравятся «Бэзил Бэнкс и три его красотки».

Будучи важной персоной, он легко договорился с владельцем ресторана, чтобы тот изменил программу на один вечер.

Конечно, за это пришлось заплатить, да и согласие Бэнкса привезти своих девушек на один день в провинцию стоило недешево.

Однако если граф действительно чего-то хотел, помешать ему было сложно.

Сидя во главе стола, он с удовольствием наблюдал, как его друзья аплодируют выступающим, и с некоторым сожалением думал, что это представление придется повторять каждый год.

Наконец закончился номер «живых скульптур», и граф понял, что двое его соседей по столу были бы весьма рады обществу «красоток». Таким образом, сам он неизбежно должен был остаться один на один с «красоткой» в «платье-картинке».

Пение Донеллы потрясло графа.

Он слышал весьма фривольную песенку Милли «Поиграй-ка со мной». Пела она хорошо, но это песня совсем не годилась для гостиной дома на Парк-Лейн.

Чистый полудетский голос Донеллы обладал поразительной ясностью.

Едва прозвучали первые строки, как зрители замерли в молчании. Само по себе это было невероятно — обычно в такой компании каждый слушает только себя.

Граф заметил не только это. Он видел, что большинство мужчин гораздо больше интересуются танцами Китти и Дейзи, чем тем, что они могут сказать или спеть.

К тому времени, как Донелла сделала последний реверанс, граф был более чем уверен, что это не Милли.

Кроме того, он был заинтригован тем, как Бэнксу удалось найти девушку, так разительно отличавшуюся от обычных актрис, выступавших у Эванса.

Когда Донелла села рядом с ним за стол, герцог понял, как она красива. Ее голос — голос образованной леди — не был похож на голоса двух других «красоток».

И направляясь в гостиную, граф понял, что хочет узнать о девушке больше.

Он отделил ее от остальных гостей, но к тому времени, как он рассадил более или менее трезвых за карточными столами, Донелла исчезла.

Граф подозревал, что причиной тому — поведение остальных гостей, но решил, что она ждет, чтобы он последовал за ней.

Граф приказал дворецкому переселить Донеллу в комнату неподалеку от его собственной, потому что вовсе не желал ходить в ту часть дома, где спали остальные актрисы.

Впрочем, прошло еще некоторое время, прежде чем он смог подняться наверх.

Вечеринка стремительно угасала, парочки исчезали одна за другой. Наконец остались только игроки в вист. Сидевшие подле них женщины уже начинали зевать, устав от карт, и граф решил, что пора заканчивать вечеринку.