Странно, но в его голосе не было особого удивления. Он говорил спокойно и тихо, приподняв брови; потом принялся барабанить по кружке, наконец, улыбнулся так слабо и беспомощно, что Флинт тут же понял, чего ему стоили скитания.

— Вайолет, — повторил Лайон.

В этом слове было все: и любовь, и гнев, и воспоминания, и сожаление.

Флинт уяснил для себя, что перед ним человек с огромным самообладанием, как у него самого. Однако Лайон Редмонд прошел необычный путь, чтобы приобрести силу духа. Его элегантность, манеры, поведение, сама его суть были словно выкованы из тончайшей стали и заострены как клинок.

Этот человек либо пустился в путь в поисках спасения, либо был обречен гореть в костре своей любви к женщине.

В любом случае он страдал.

Флинт не мог остаться равнодушным.

Однако когда снова повисло молчание, он поправил лежащий на коленях пистолет, готовясь к неизбежному.

Редмонд был задумчив. Выражение его лица чуть изменилось. Казалось, он размышлял, как начать.

— На что вы пошли бы ради Вайолет, капитан Флинт?

Флинт не знал, как ответить, хотя и, возможно, почти знал.

— У меня не было шанса проверить это.

Лайон улыбнулся и покачал головой.

— В вас нет души поэта, сэр. Вы не в силах сказать: «Нет ничего такого, что я не сделал бы! Ничего!» И тому подобное. Я люблю гиперболы. Не бойтесь их, Флинт. Поверьте, во всех пышных словах о любви есть доля истины. Когда вы любите кого-то больше жизни — а это действительно возможно, иначе поэты веками не слагали бы об этом стихи, — и знаете, что созданы, чтобы любить этого человека, представьте, что вам не добиться любви, не отбросив прочь все привычное вам до сих пор, не обидев и не разочаровав других любимых вами людей. Что вы тогда бы сделали?

— Тогда бы я вышел в море топить корабли.

— Остроумно, капитан. Вы бы согласились на меньшее?

— Я никогда не соглашался на меньшее.

Они оба знали, чего хотел Флинт: предать Лайона Редмонда в руки правосудия.

— Прекрасно. Тогда представим, что ради того, чтобы быть рядом с любимым человеком, вы приняли решение отказаться от вашей прежней жизни. Это тяжелое решение, поверьте. И я еще мягко выразился. Потому что вы не мыслите жизни без нее, иначе вас ждет бесконечное отчаяние, поскольку в ваши намерения не входит облачиться во власяницу, уйти в монастырь или броситься в море и утонуть. Поэтому вы делаете немыслимое, отказываетесь от всего, что у вас было прежде, меняете свою жизнь… только для того, чтобы понять: ваша любимая не захочет вас в конце концов, и на это у нее на самом деле есть причина.

Несмотря ни на что, рассказ увлек Флинта, и он пытался представить, каково было это пережить Лайону. Потом его мысли вернулись к другому: как он желал Вайолет в те долгие ночи, зная, что их любовь обречена, потому что между ними встали непоколебимая верность, смелость, решимость и страсть.

Когда он впервые понял, что любим, ему показалось, будто у него выросли крылья. Но не успел он научиться летать, как их не стало.

Внезапно отчаяние Лайона стало его отчаянием.

— Понимаете, капитан Флинт, я тоже не желаю довольствоваться меньшим. По крайней мере, я никогда так не думал. Я Редмонд. Если бы вы могли понять, что это значит. Поэтому я решил переделать мир, чтобы стать достойным ее любви. Однако этот путь изменил меня до неузнаваемости, и я уже не тот человек, который просто любил ее. Мое путешествие еще не окончено. Какая горькая насмешка: чтобы стать достойным ее любви, я загнал себя в ловушку. Мне еще нужно многое сделать и доказать невиновность или вину одного человека. А вы, капитан Флинт, хоть и превосходный человек, совсем не понимаете мотивов совершенных мною поступков.

Лайон замолчал и поднял кружку, опорожнил ее почти полностью, оставив лишь несколько капель, словно сознавая, что его время истечет, когда кружка будет пуста.

Глядя на Лайона Редмонда, Флинт понимал, что за этим хладнокровным изяществом, самообладанием, насмешливостью скрывается человек, полный тех же страстей, что и Вайолет, но только более бедных. Он был более мрачный, более решительный, более привычный к страданию, более высокомерный и менее снисходительный. Уму непостижимо, был ли он таким, покидая Суссекс? Как, должно быть, тяготила его тирания отца, золотого мальчика Редмондов, надежду отца и всей семьи. Каким поразительным было его самообладание, поскольку никто не знал, что он ни в коей мере не пожинал плоды успеха семейства Редмонд.

— Итак, чего вы хотите больше всего на свете, капитан Флинт?

— Я хочу справедливости для «Стойкого» и капитана Морхарта, человека, которому я обязан всем. Все мое будущее состояние зависит от того, представлю ли я вас в руки правосудия. Именно этого я хочу. Так что…

Он начал было вставать и увидел, как напряглось тело Лайона, готового сделать последний шаг.

Как и Лайон, Флинт тоже мог броситься в жертвенное пламя. Огонь очищал. Она победила, а он проиграл.

Но теперь это перестало иметь значение. Счастье Вайолет зависело от его счастья.

Что бы с ним ни случилось, он хотел, чтобы она узнала о его любви.

— Вам лучше убираться, Редмонд. Я сохраню вашу тайну.

Глаза Лайона недоверчиво и удивленно блеснули. Он застыл на месте. Наконец он слабо улыбнулся, и его улыбка была так похожа на улыбку Лавея, который все знал и понимал.

— Значит, вы любите ее больше жизни. Превосходно. Именно это я и хотел узнать, мой дорогой лорд Флинт.

Чувства Флинта касались лишь Вайолет.

— Уходите, пока я не передумал, Редмонд.

Лайон встал: высокий, худощавый, грациозный, смертельно опасный. Одним быстрым движением он передернул затвор пистолета и спрятал, подобно тому, как прячут в карман часы.

— Отправляйтесь в Суссекс, Флинт. Я заплатил за ее место на судне, идущем в Кале, а там она пересядет на другое и доберется до Англии. Она уже в пути. Удачи, Флинт. Мы еще увидимся.

С невероятной быстротой и легкостью он исчез в глубинах зала, и пелена дыма скрыла его. Когда дым рассеялся, Лайона уже не было.


Глава 27


Вайолет не было дома три недели, и все в ее семье спокойно полагали, что она прекрасно проводила время у леди Перегрин. Письмо с расспросами достигло бы Нортумберленда только сегодня и, конечно же, скомпрометировало бы ее и вызвало массу слухов.

Но ее ждало кое-что страшнее сплетен.

Она как раз раздумывала о последствиях своего приключения и о том, что станет с ней, когда в дверь заглянул Джонатан.

— Мисс Редмонд, к вам гость.

Вайолет услышала голос и торопливые шаги Мортона, едва поспевавшего за Джонатаном.

— Мистер Джонатан, я бы предпочел передать весть более официально.

— Прошу прошения, Мортон, — ответил Джонатан, изображая раскаяние. — Не каждый день выпадает возможность объявить о приезде графа. Эй, Вайолет, ты что, собираешься упасть в обморок? — В его голосе было больше удивления, чем озабоченности. — Ты побелела. Может, велеть этому типу уйти?

— Нет, оставь нас, Джонатан, — слабо огрызнулась Вайолет.

Слова не имели значения, потому что Флинт, у которого не было желания обмениваться любезностями, когда ему предстояло важное дело, уже стоял в дверях.

Слуга протянул руку, Флинт с отсутствующим видом передал ему пальто и шляпу, после чего Мортон удалился.

— Этот тип просит позволения поговорить с вашей сестрой наедине, — вежливо произнес Флинт.

— Что ж, раз вы так любезны, не смею вам отказать, милорд.

Джонатан мог быть изысканно вежлив, когда хотел.

Удивленно приподняв брови, он вышел и закрыл за собой дверь, бормоча что-то себе под нос. Вайолет послышалось, он сказал «Лавей».[4]

Она нахмурилась и тут же повернулась к Флинту.

Ей стало ясно, что это единственный мужчина в ее жизни. Они должны быть вместе. Вайолет знала: без него ей суждено стать худой женщиной с лихорадочным блеском в глазах и погрузиться в разные общественные дела, как Оливия Эверси, что она и так собиралась сделать. Или ей суждено остаться обузой для родителей, постыдной тайной в истории семьи Редмонд.

Ведь теперь у нее была своя большая тайна.

— Зачем ты здесь? — осторожно спросила она.

— Приехал за тобой, — просто ответил Флинт.

— Приехал за мной? Звучит как приказ. Но мы больше не на вашем корабле, капитан Флинт. Я уже давно не чистила картошку, и вы больше не можете заставить меня делать это.

Казалось, он не знал, что сказать.

Внезапно Вайолет с удивлением заметила, как он бледен. Ей было невыносимо видеть выражение неуверенности на его лице.

— Прости, что уехала вот так.

К изумлению Вайолет, ее голос прозвучал совсем тихо.

— Знаю, — мягко сказал Флинт. — Я бы поступил так же. Ты все сделала правильно.

— Правда?

Вайолет не понимала, о чем он: поступила правильно, уехав, открыв секрет шкатулки или предупредив Лайона?

Флинт слабо улыбнулся на ее осторожный вопрос.

— Все правильно. Ты сделала это для человека, которого любишь. Ты никогда не притворялась, будто можешь поступить иначе. Мы оба это знали.

Почему он стоит на краю ковра, словно перед ним поле лавы, а она далекий остров, до которого он не надеется добраться?

Вайолет больше не могла терпеть неизвестности и спросила:

— Флинт, почему ты здесь? Где Лайон?

— Я хотел сказать тебе, что сделал ради человека, которого люблю.

Руки Вайолет стали влажными. Она, думавшая когда-то, будто жизнь без приключений утратит смысл, теперь была не в состоянии вынести этого напряжения и нервно провела ладонями по платью. Всего две-три недели назад Вайолет даже и помыслить об этом не могла. Теперь же она нисколько не возражала против небольшого беспорядка в одежде.

— И что же ты сделал?

Ее нервы были натянуты как струны, и голос прозвучал почти истерично.

Флинт помедлил.

— Я видел Лайона.

Наступило молчание.

Наконец его лицо озарила улыбка. Флинт был таким довольным и самим собой, и ею.

Ей казалось, она вот-вот потеряет сознание. Улыбка Флинта обволакивала ее словно шаль, и она наслаждалась этим теплом. Вайолет не потеряла сознания, а взяла себя в руки.

— Ты видел Лайона? — Расспрашивать Флинта было невыносимо. — Ты говорил с ним?

— Да, а потом он ушел.

Вайолет была поражена.

— Но…

— Он так похож на тебя.

Флинт удивленно рассмеялся и нервно отбросил волосы со лба.

— Где он? — Вайолет принялась оглядываться по сторонам. — Что ты сделал?

— Я понял, что люблю тебя, Вайолет, — спокойно ответил Флинт. — Я оставил его в Кадисе. Он сказал, ему нужно сделать еще кое-что. Он выглядит вполне нормально.

Нормально…

— Флинт, я нашла в шкатулке Лайона дневник капитана Морхарта со списком всех вкладчиков. Теперь я знаю, почему Лайон решился на это, и я не хотела говорить тебе про капитана Морхарта…

— Знаю, он вкладывал средства в корабли работорговцев и сам был их капитаном. Они все этим занимались, — сурово ответил Флинт. — Я не могу понять зачем. Я просто не могу ему простить. И у меня больше нет желания скорбеть о нем. Полагаю, он ответил за все по заслугам, хотя Лайон и не имел права, становиться судьей.

— Ты не знаешь одного, Ашер. — Когда Вайолет произнесла его имя, по лицу Флинта скользнуло выражение невероятной нежности, и она знала почему. «Да, я люблю тебя». — Одним из вкладчиков, упомянутых на последней странице дневника Морхарта, является Джейкоб Эверси.

Флинт непонимающе нахмурился, но через мгновение его лицо просветлело.

— Отец Оливии?

Вайолет кивнула.

— Это убило бы ее. И погубило бы всех Эверси, если бы кто-нибудь узнал. У меня в руках будто остался заряженный пистолет. Проклятый Лайон хочет, чтобы я сама приняла решение.

— Бедняга! — сочувственно произнес Флинт, подразумевая Лайона. — А я думал, нам предстоит поломать над этим голову. — Его голос звучал почти весело. — Он упомянул, что ему надо кое-что сделать, чтобы доказать чью-то невиновность или вину.

Они оба замолчали. Вайолет смотрела, как маятник отцовских часов отсчитывает время. Пора было задать сокровенный вопрос.

— Но это значит, Флинт, что ты больше не станешь охотиться на Лайона? Расскажешь королю о своем провале?

— Мне не по душе слово «провал». — Он говорил весело. — Но, увидев Лайона, Вайолет, я понял, что погиб. Для меня имеет значение лишь твое счастье. Ты мне нужна. Мы с тобой связаны. Прошу, можно мне, наконец, прикоснуться к тебе?

И только теперь, когда Флинт почти утратил хладнокровие, Вайолет поняла, каких усилий ему стоило оставаться равнодушным.