Лариса Васильева - Граф салюки

Семен Семенович Кукушкин, помещик средней руки, возвращался с похорон сестры. Она рано вышла замуж и уехала с мужем далеко на север. Сам же Семен Семенович, наоборот, жил далеко к югу от родимых мест. И сейчас, чуть успокоившись после похорон, проезжал по родным местам, вспоминая молодость и товарищей своей юности. Вспомнил лучшего своего друга Илюшу Нестерова, теперь уж Илью Михайловича, и решил заехать к нему. На станции расспросил извозчиков, ему подтвердили — да, есть такой, проживает все там же.

И вот спустя час Семен Семенович въезжал в памятную с детства усадьбу. Все так переменилось или это память подводит? Дом показался совсем небольшим, каким-то однобоким — мезонин почему-то был построен не по центру. Постройки дворовые оказались все низкими, покосившимися. Широкий двор засыпан снегом, но дорожки чисто подметены и посыпаны желтым песочком. На единственной клумбе у входа в дом из-под снега торчит массивный вазон в снеговой шапке и с чубчиком засохших цветов.

Вот кто-то выглянул в окно, на порог вышел в накинутом полушубке дворовый мужик, ленивый, заспанный.

— Как прикажете доложить-с?

— Доложи — Кукушкин Семен Семенович.

Не успел лакей скрыться, как вышел хозяин, словно он за дверью стоял. Это был седой и лысоватый мужчина, одетый в домашний пиджак с галунами.

Хозяин и Семен Семенович с недоумением рассматривали друг друга. Где тот худенький большеглазый мальчик, которого помнил Кукушкин? И где плотненький, но шустрый, весь как на шарнирах паренек, каким был в те времена сам Кукушкин? На лицах бывших друзей отразилась напряженная умственная работа: трудно было сразу признать в незнакомом человеке своего старого друга. Встретив где-нибудь в людном месте этого лысого старика, Семен Семенович никогда бы не обратил на него внимания и не догадался, что это и есть Илюша Нестеров. Илья Михайлович тоже не сразу поверил своим глазам: неужто это и есть Сема, Семушка? Будто заново знакомясь, они обнялись, расцеловались. Илья Михайлович повел гостя в дом. Чтобы скрыть смущение и растерянность от нежданной встречи хозяин шумно и бестолково восклицал:

— Семен, ну Семен! Ну удружил! Вот так новость!

Потом велел звать жену — с его громким голосом можно было и не беспокоить лакея, и так его услышали во всех уголках дома. Выбежали все дворовые, вышла и жена Ильи Михайловича — Марья Федоровна, черноволосая красивая женщина, до сих пор без единого седого волоса, однако болезненного вида. Распорядились накрыть стол. Постояли, наблюдая как слуги суетятся, бестолково бегают и перешли в гостиную. Наконец нашлись темы для беседы, пошли разговоры о детстве, воспоминания о былых проказах, о друзьях. Илья Михайлович подробно перечислил всех старых знакомых, доложил об изменениях в их семейном положение и о потерянных или приобретенных состояниях. За столом помянули новопреставленную сестру Семена Семеновича, но он сильно не горевал — сказались многие годы жизни на расстоянии, да и по натуре, Кукушкин не был чувствительным человеком. Так что, эта печальная тема вскоре была забыта.

Уж вечерело. Было решено Кукушкину с отъездом не торопиться. Он устал с дороги и спать лег пораньше. На следующий день друзья вновь принялись было вспоминать, но эта тема вскоре исчерпалась. Выслушал гость все рассказы о сыне Ильи Михайловича Николае, о старшей дочери и ее муже, о внучатах, о талантливой девке Варьке — местной достопримечательности, остались лишь разговоры о хозяйстве, но вникать в хозяйственные проблемы Нестерова Семену Семеновичу не хотелось, сельского хозяйства он не любил. Деньгами он был обеспечен и делами у него занимался управляющий.

Как оказалось, различия между ними были громадными. Кукушкин был вдов, детей у него не было, жениться второй раз не захотел, а взял в дом экономку. Его устраивала такая свободная жизнь. Семен Семенович любил бывать в окружении веселых, шумных людей, устраивал бесконечные приемы, у него бывала вся губерния, особенно молодежь. Здесь и в карты играли, и танцевали до утра, да и охотой занимались с удовольствием.

— Зачем мне жениться? Такую глупость второй раз уж я не сделаю. Выслушивать вечные жалобы на здоровье? Нет уж, с меня хватит! Так я сам себе хозяин — друзей принимаю тех, кто мне по нраву, без оглядки на дражайшую половину. Женщины только и думают, что о вареньях-соленьях, а у меня интерес другой — охота.

Так что у Ильи Михайловича ему показалось скучно, и уж к обеду он пожалел, что не уехал поутру. Хозяин с утра показал ему все свое хозяйство: и постройки, хилые, на взгляд Семена Семеновича, и красавца — жеребца, и коровник с черными пятнистыми коровами, и борзую со щенятами. Илья Михайлович охотой не особенно увлекался, а эту борзую ему подарили, и он не видел в ней ничего особенного. Но все же кобеля он нашел той же породы. Нестеров подробно рассказал, как искал его, кто дал адрес хозяина кобеля и как возил свою собаку на вязку, как родились щенята и сколько с ними хлопот. Семен Семенович слушал снисходительно, он себя считал знатоком собак, любил их, постоянно пропадал на своей псарне и сам прекрасно все это знал. Но сука очень заинтересовала его. Порода борзой была необычная — салюки. Потом хозяин оставил гостя, ему надо было распорядиться по хозяйству, и веселить Семена Семеновича призвали Варю — играть на рояле, а если гость пожелает — нарисовать его портрет.

Варе развлекать хозяев и их гостей было не впервой. Она умела быть забавной: показывала в лицах глупую служанку и жеманную барышню. Эту дерзость ей прощали — очень уж смешно выходило. Образы она брала из жизни. Варюха достаточно общалась и с барами, и с их слугами. Насмотрелась. Умела подметить самое смешное и потом точно скопировать.

Когда Николенька, барский сын, был дома, к ним приезжали соседские дети, и девчонку частенько призывали играть в жмурки, догонялки, правда, ей всегда приходилось водить. Веселая Варька придумывала все новые игры, лишь бы не идти на кухню. Дети соседских помещиков к ней привыкли и относились дружески, с ней было веселее, и неприятное в играх было на кого свалить. Варя принимала все с радостью — это было лучше, чем сидеть с вязанием в девичьей или перебирать крупу на кухне. Когда же дети стали старше, ее звали, если не хватало кому пары, — и для танцев, и для какой-либо игры, а то и для сценки — изредка молодежь устраивала «театр». Барышни охотно слушали Варины советы, как преобразить надоевшее платье, или вместе выбирали в модном французском журнале фасон, заставляли ее поправлять растрепавшиеся прически иль и вовсе укладывать заново. Смышленая и наблюдательная, Варя подмечала сразу, что кому пойдет, у нее, как оказалось, имелся вкус.

Варя села к фортепьяно. Гость расспрашивал ее о жизни, есть ли у нее жених да с кем целовалась. Девушка хотя и смущалась, но весело щебетала, мешая французскую речь с простонародными выражениями. Она была в ударе. Гость похваливал ее и смеялся. Варя раскраснелась.

— А что же ты, Варька, французский язык знаешь, а по-русски грамотно не говоришь?

— Так вы же, барин, меня кличете Варькой, коли называли бы Варварой, так я бы и говорить стала по-другому, — важно произнесла совсем осмелевшая Варя.

— Ну что же, Варя, покажи теперь, как ты рисовать-то умеешь, — улыбался Семен Семенович.

Но портрет получился не очень похож.

Тут вернулся Илья Михайлович.

— Ну, как наша Варька? Забавна? Не зря говорят — талантлив русский народ. Вот крестьянка, а и грамотна, и музицирует, и по-французски знает. Все дело в том, что некому их учить. Учить-то надо пока ребенок мал. Сам еще не хочет трудиться, а родители не заставляют, оттого что думают — мы не грамотны, так зачем и ему грамота? Варька попала к нам в дом и вместе с Николенькой выучилась, а так точно ничего не умела бы. Знай только корову доить да вязать носки.

Семена Семеновича разговор этот не заинтересовал, он и сам думал — зачем крестьянам грамота?

Илья Михайлович уж и не знал, чем развлечь гостя.

— Не сыграть ли нам в карты? — предложил он.

— С удовольствием.

Они начали по маленькой, и все увеличивали ставки. Просто поразительно, как Илья Михайлович, человек благоразумный, никогда прежде не игравший на крупные суммы, мог так увлечься. Он проиграл. Грустно прикидывал, как скажет жене, от чего им придется отказаться и как об этом узнает сын. Семен Семенович заметил, как расстроился хозяин, понял, что денег лишних у того не было, и ему стало неловко за свой выигрыш.

— Послушай-ка, Илья, мы играли в шутку и отдавать ничего не надо, это мы с тобой так, только от скуки перебросились, не порть нашу дружбу денежными делами. Забудь о картах.

Но хозяин уперся:

— Долг есть долг, проиграл, так отдам.

В комнату влетела Варюха.

— Барыня просили узнать, не подать ли вам чаю с кулебякой?

Хозяин не сразу оторвался от своих мыслей. А Варе не стоялось на месте. Она елозила по полу, крутилась из стороны в сторону в своих валеночках. В людской пол был холодным, и Варя ходила в обрезанных валенках. Они скользили по гладкому полу, и сейчас ей хотелось разбежаться и проехать по всей зале, но она не решалась при хозяине и его госте. Семен Семенович залюбовался ею. Щечки у нее румянились, вкруг высокого лба вились светлым ореолом выбившиеся прядки волос. Вроде не красавица, но очень даже ничего. Губки пухлые, носик неправильной формы, с маленькой горбинкой посередине, а кончик чуть-чуть вздернут. И фигурка не идеальная: плечи прямые, чуть широковаты, талия тонкая, узкие бедра — в ней было что-то мальчишеское, а смотреть все равно приятно. Конечно, мужчине за пятьдесят понравится любая юная девушка семнадцати лет, но эта было очень привлекательна. Не дождавшись ответа, Варя начала снова:

— Барыня просят…

— Да ступай, ступай, егоза, скажи, пусть накрывают, сейчас придем.

Варя крутнулась на месте и выскочила из комнаты, слегка поскальзывая, словно на коньках.

Вдруг гостя осенило:

— А давай-ка мне, Илья, в счет долга Варю. Да я еще тебе и добавлю за нее.

Нестеров был поражен.

— Ну, брат, ты того… Она-то у нас как дочь право, и Николеньке как сестра. И Марья Федоровна ее любит, сама ее музыке учила. А ты хочешь забрать для… развлечений.

И в самом деле, в их дом Варька попала сразу после рождения. Мария Федоровна Нестерова была в годах, когда господь послал ей сына. После первенца — дочери все последующие дети умирали в младенчестве. Старшая дочь ее была уж замужем и внуки уже были, когда родился Николенька. Здоровье Марии Федоровны было слабым всегда, а похоронив трех младенцев, она и вовсе упала духом. Решила, что бог ее наказывает за что-то, и к ребенку лучше ей подходить пореже. Была найдена кормилица — Улька, крепкая молодуха, родившая первенца, девочку Варьку, недели три назад. Девочка была здоровенькая, но уж слишком горластая. Няньке с детьми отвели дальнюю комнату в противоположном от покоев помещицы крыле. Ульке строго было наказано беречь барчука, а коли с ним что случится, то же будет и с ее девчонкой. Потому Улька со страху и кормила всегда сначала барчука, а свою дочь тем, что осталось, — хоть голодная будет, да живая. Барчук, видно, переедал, рос увальнем. Варя и пошла быстрее, и говорить начала раньше, а Николенька тянулся за ней. Они все время были вместе. Годам к трем Ульяна уже внушила дочери, каково ее место, и строго-настрого запретила обижать барчука и перечить ему. Но тому все равно доставалось от шустрой девчоночки, когда их никто не видел. Мальчишка оказался стойким, ябедничать не бегал, громко не ревел. Кукол детям велели не давать, чтобы барчук рос с мужскими играми: солдатиками и саблями. Родители не видели, как Варька заворачивала деревянного солдатика в тряпочку и баюкала, да еще и барчука заставляла нянчить «дите», а то и самого наряжала в платок: «Будешь моей доченькой». Девочка была затейница, не удивительно, что Николя скучал без нее. Молока у кормилицы было много, и она прикармливала детей до трех лет. Когда им исполнилось по пять, Ульяна родила второго ребенка и ее отправили назад в деревню, а в няньки определили бездетную Дарью. Варю отдали было матери, но барчук так разревелся, что слышно было в другом крыле дома. Барин и барыня, хоть особо часто и не бывали в детской, но долгожданного сына любили, и Варюху тут же вернули. Они и сами к ней привязались. Первое время Ульяна все приходила навещать их, но домашние заботы, младенец не позволяли часто отрываться от своей избы, а через год она и третьего родила, Варя вскоре и отвыкла от нее.

С новой нянькой Варьке жилось похуже, все же не мать. Конечно, ей приходилось помогать и на кухне, и в доме, когда барчук спал после обеда или когда его увозили в гости. Кухарка гоняла ее то в погреб, то на огород, то в кладовую. Но когда он был дома и учился или играл, Варя была рядом с ним. Няньке было удобно, когда девочка играла с ее подопечным: можно было отвлечься, поглядывай, лишь бы были рядом. Они носились с деревянными саблями по всему дому, съезжали по перилам. Летом купались в тихой речке под присмотром няньки. Как-то зимой, тогда им было лет по 6–7, Дарья заболталась с поварихой, а дети придумали новую забаву — катались с крыши курятника на салазках. Зима была тогда такая снежная, что низенькие постройки с задов заносило снегом вровень с крышами: курятники в деревне строились низкими, чтобы птица зимой не мерзла. Варюшка и Николя выбили ступеньки в снегу и вместе с салазками поднимались на крышу сарайчика, а оттуда съезжали вниз, как с горы. Настоящих горок вокруг было полно, но съехать с сарая было интереснее. Варя, как всегда, поднималась первая и тащила потом наверх неуклюжего барчука. В очередной раз она первая съехала вниз. Николаша все медлил, не мог отважиться. Варька успела снова влезть на крышу, а он все сидел на санках, не решаясь оттолкнуться. Варька и подпихнула слегка его санки. Мальчишка не ожидал такого коварства и от неожиданности не справился с салазками: они вильнули в сторону и Николя завалился набок, в сугроб. При этом он умудрился ткнуться носом в засыпанный снегом пенек. Пошла кровь. От ее вида Николя разревелся, прибежала нянька, отругала Варю: