– Они могли бы помочь друг другу, – предположил граф и пожал плечами с таким видом, словно любовь к умершему супругу воспринималась им как понятие очень дискомфортное и столь же маловероятное.

– Я совершенно уверена, что сама мысль жить в таком равнодушном браке кажется ей куда хуже, чем просто оставаться добрыми друзьями. Представьте, каково будет этому бедняге все время чувствовать, что его сравнивают с умершим любимым супругом. Если бы матушка приняла его предложение, я бы очень ему посочувствовала. К счастью, у нее хватает здравого смысла не обрекать верного друга на безрадостную жизнь. Очень жаль, если они потеряют добрые отношения, но я считаю, так все равно лучше.

– Не сомневаюсь, они останутся хорошими друзьями, только нужно время для восстановления равновесия, – сказал граф и кивнул на Корисанду, которая внимала словам лорда Эмблеби с таким видом, словно это были божественные откровения.

Персефона нахмурилась при мысли, что Корисанда способна вцепиться своими острыми коготками в лорда Эмблеби, и подумала о необходимости ему помочь. Ведь здесь ему грозили намного большие страдания, чем мягкий отказ леди Сиборн.

– Думаю, леди Клэр сейчас не у дел. Ее собственные птенчики уже помолвлены и только и ждут, чтобы присоединиться к веселой толчее у алтаря, которая этим летом началась с венчания Джека и Джессики, – произнес граф. Его жесткий взгляд ясно говорил: он готов помогать даже в сватовстве, если это спасет кого-то от чрезмерно хваткой и самовлюбленной Корисанды Беддингтон.

– Обрати она свое сердце к лорду Эмблеби, мне кажется, они могли бы быть очень счастливы. Они оба добросердечны и принципиальны, когда это отвечает их собственным пожеланиям. Полагаю, вы правы, милорд. Они должны хорошо подойти друг другу, – вслух подумала Персефона и успела заметить, как при ее рассуждении о сближении пары в совсем ином смысле, нежели предполагала Корисанда, на лице графа мелькнуло выражение шока и ужаса.

– Слава небесам, что вы родились женщиной, мисс Сиборн, – насмешливо отозвался он.

Персефона не смогла удержаться от вопроса:

– Не понимаю, с чего вы взяли? Даже я совсем не уверена в правильности этого утверждения. Сейчас быть женщиной означает, что я должна бездельничать дома, пока вы, мужчины, будете заниматься решением всяких проблем. Почему же вы сегодня больше, чем всегда, радуетесь, что я связана по рукам и ногам и вынуждена подчиняться условностям?

– Я радуюсь этому каждый божий день, ибо вы представляли бы собой нешуточную опасность, если бы без всяких условностей бродили где заблагорассудится. Но в данном случае я благодарю Господа за то, что вы родились женщиной, поскольку мне кажется, вам было бы очень не по себе в гнездышке Сиборнов, родись вы мужчиной. Не могу представить вас радостно ведущей праздный образ жизни и позволившей Джеку взять бразды правления герцогством, в отличие от вполне довольного этим Маркуса. Вы или сбежали бы и пошли своим путем, как, подозреваю, и сделал Рич, или погрузились бы в печаль, окажись вся власть в руках первых наследников титула, к коим вы не относитесь.

– Какого же вы низкого обо мне мнения, милорд! Оставляю вас наслаждаться им, пока светские сплетницы не отвлеклись от шушуканья насчет следующей жертвы Корисанды и не обратили внимание на нас с вами.

– Разве вы не хотите узнать, что я раскопал в Лондоне?

– Конечно хочу. Но вы явно не склонны об этом поведать мне сейчас, а я не хочу давать повод местным кумушкам решить, будто я вешаюсь вам на шею.

– Давайте тогда встретимся в другом месте, где можно поговорить без помех, – предложил Алекс.

В его взгляде сквозило такое нетерпение, что Персефона отчетливо поняла: досадной помехой он считает светские условности и любопытные взгляды. Девушка вспомнила, сколько незваных гостей обнаружилось на якобы тайной встрече у озера в отдаленном уголке парка. Она пораскинула мозгами и нашла одно место, где им была бы гарантирована уединенность.

– Можно в королевских апартаментах. Вы знаете, где это?

Он серьезно кивнул, хотя Персефоне подумалось, что едва ли во всем обширном Эшбертоне найдется хоть один незнакомый ему сучок или камешек. Алекс Фортин постоянно собирал и просеивал сведения, словно так и не вышел из роли разведчика даже после возвращения из Индии.

– При королевской спальне есть небольшая комната без окон, там нас никто не услышит. В этом крыле жила только Джесс, но она уехала. Сейчас там никого нет, и никто не заметит, когда мы вошли туда и когда вышли. Я ведь не могу прийти в личные апартаменты Джека, поскольку всем известно, что их занимаете вы.

– Совсем недавно вас это не останавливало, – возразил он.

– Я была очень взволнована и забыла о вашем пребывании там, – быстро сказала Персефона.

Этими словами, кажется, девушка ранила гордость графа.

– В полночь, – одними губами произнесла она и быстро поспешила прочь, дабы изобразить размолвку и тем самым доставить Корисанде бесконечное удовольствие.


Алекс вынужден был соблюдать все светские условности, поэтому прилагал большие усилия, чтобы не смотреть пристально в глаза гостям леди Сиборн. Он знал: его поврежденный глаз отчего-то беспокоит людей намного больше, чем все остальные шрамы. Только с прекрасной мисс Сиборн он словно забывал, что не принадлежит к очарованным ею джентльменам, которые радостно восхищаются красотой и свободолюбивым нравом. Интересно, сколько мужчин позавидовали бы их свиданию, если бы о нем знали? Во время предстоящего свидания в полночь Персефона явно считала себя в безопасности, и Алекс не знал, радоваться этому или огорчаться.

Да любой холостяк, жаждущий женщину, влюбленный по уши, продал бы душу за подобную встречу наедине – и Алекс не исключение. А Персефона Сиборн выглядела этим вечером еще женственней и прекрасней, чем обычно. Атласно-кисейное кремовое платье изумительно подчеркивало сливочно-белую кожу и изящную фигурку. Он отступил в тихий уголок гостиной и вспомнил один бал в Лондоне – мисс Сиборн в окружении поклонников. К счастью, она не знала, что он запечатлел этот случай в памяти.

Граф тогда только вернулся из Индии, раны души и тела еще были очень свежи. Он посещал светские балы и рауты, отчаянно пытался напасть на след Аннабель. Как зеницу ока он хранил в сердце крошечную надежду на слухи. Надеялся хоть что-то узнать о судьбе Аннабель после выхода из-под протекции его отца, и без того не слишком надежной.

Вот только несмотря на весь блеск и суету лондонского сезона, ему все равно не удавалось обнаружить никаких следов пропавшей племянницы, не говоря уже о том, что он ощущал себя чужаком на этом празднике жизни. Да и глупо было вообще на это надеяться, ведь на момент побега Аннабель едва-едва исполнилось семнадцать. В итоге он не только не обнаружил ее след, а еще и попал под очарование столь прекрасной женщины, что сразу осознал свою непривлекательность и поспешил уйти, едва только сумел оторваться от созерцания ее лика.

Тем вечером мисс Персефона Сиборн казалась ему самим совершенством и даже больше. И он ей завидовал. В отличие от Аннабель она находится под защитой своей большой и влиятельной семьи, которая отпугивала любых охотников за приданым и удерживала на расстоянии даже самых заядлых повес. Но все равно ему становилось дурно, когда он представлял мисс Сиборн женой какого-нибудь достойного джентльмена. Ему-то оставалось довольствоваться ролью человека, за которого могла выйти замуж женщина только по расчету. И в тот вечер в переполненном бальном зале он, как никогда, возненавидел подобную перспективу.

Ему пришло в голову, что после неудачи с Аннабель он перенес свои заботы на мисс Сиборн. А ведь ее положение признанной в обществе красавицы и сестры могущественного герцога Деттингема означало, что Джек сотрет в порошок любого, кто попытается к ней прикоснуться против ее желания. Несмотря на свою злость и беспокойство, в глубине души он знал: из-за него Аннабель попала в беду, и нечестно возлагать за это вину на мисс Сиборн. Надо было продать офицерский патент сразу после известия о гибели капитана де Морбарая, который оставил свою дочь его заботам. А он медлил, откладывая возвращение, из боязни, что они с Фаррантом друг друга убьют. И Аннабель тем временем оставалась в полном одиночестве.

Если бы не та нелепая встреча с Джеком одной судьбоносной ночью, он, вероятно, до сих пор думал бы, что Персефона Сиборн – избалованная вниманием прелестница, с удовольствием разбивающая мужские сердца. Он криво улыбнулся, вспомнил налетевшую на него фурию, которая хотела защитить своего внушительного кузена от неизвестного врага.

Его улыбка стала еще шире, и он чуть не рассмеялся, перед его глазами всплыла картина борьбы с этой дикой кошкой. Она едва не лишила его главного признака мужской принадлежности и чуть не выцарапала ему глаза, дабы спасти Джека. Божественная мисс Сиборн успела нанести ему несколько чувствительных ударов прежде, чем он сумел ее обезвредить. Ему еще никогда не приходилось применять такую силу, чтобы укротить женщину. Та встреча раскрыла ему глаза на неистовую натуру девушки, спрятанную под ее несравненной красотой. В следующий раз при виде подобного бриллианта чистой воды он уже не станет ее считать просто красивой оболочкой, роскошным телом без души, которая и делает человека человеком.

При мысли, что он останется наедине с этой девушкой, да еще в личных королевских покоях, его охватила жаркая дрожь, все тело буквально свело от желания, без утоления которого ему приходилось учиться жить. Он убеждал себя в собственной холодности и безразличии, чтобы не поддаться этому невыносимо свербящему чувству. Но его чувства уже и так зашли слишком далеко, если судить по тому неприятному ощущению неуверенности. Ведь относиться к мисс Сиборн как к женщине, которой можно быстро овладеть, а потом благополучно забыть, было невозможно. Впрочем, он действительно чувствовал себя отстраненным, почти чужим здесь, по его мнению, они будут далеки от любовной связи и совершенно этим довольны.

Глава 8

Алекс тихо двигался по спящему дому к королевским покоям и чувствовал себя неопытным воришкой. Он не уставал себе напоминать: у них с Персефоной нет ничего общего, если не считать поисков пропавших родных. Встречаться с ней в таком уединенном месте – форменное безумие, и в какой-то момент он едва не поддался мысли вообще не заходить в комнату. Его удерживала только мысль, что бродить посреди ночи по Эшбертону ей еще опаснее. Надо было не соглашаться на полночную встречу, а предложить куда более пристойную утреннюю прогулку верхом.

Когда он приблизился к заветной цели, Персефона, видимо, почувствовала его приход в темноте.

– А, вот и вы, наконец-то. Поднимайтесь скорее и закройте за собой дверь, тогда я смогу зажечь свечу? – услышал он ее требовательно-нетерпеливый шепот.

Ее голос звучал так тихо, что он едва различил его среди шорохов старого дома, но тем не менее испытал сильное желание подчиниться и побыстрее оказаться рядом, пока их никто не видит и не слышит. В темноте он позволил себе уничижительно улыбнуться. Она так торопится на встречу с мужчиной, которого многие леди назвали бы отталкивающим или опасным, а может, и тем и другим. Едва ли она задумывалась о последствиях, если их обнаружат. «Хотя, возможно, она все равно сюда пришла бы», – заключил он и поймал себя на том, что бессмысленно улыбается.

– И долго вы собираетесь там рыскать? Опять ждете не дождетесь момента начать изводить меня по всем поводам? – поинтересовался он, плотно закрыл за собой крепкую дубовую дверь, тем самым как бы отсек от остального мира.

На миг их накрыла удушающая, черная как смоль темнота, и Алекса сотрясла холодная дрожь. Слишком много дней и ночей он провел в темной дыре со своими мучителями. Каждый раз, попадая в замкнутое пространство, он боролся с подступающей паникой. Теперь же ситуацию нельзя даже сравнивать с той, перед его освобождением войсками Артура Уэлсли после победы при Ассаи. Да, тогда он только начал длинный путь к выздоровлению, но и позже, когда врачи сочли его достаточно окрепшим, чтобы перенести дорогу домой, его повергала в панику даже сама мысль провести ночь в закрытой каюте. Он ночевал в гамаке на палубе, спал под звездами Южного полушария и во время штормов Северного. Матросы наверняка считали его сумасшедшим.

Сейчас он заставил себя дышать медленно и глубоко, только обрадовался, когда Персефона наконец высекла искру и подожгла трут. Он смотрел, как она осторожно раздувает пламя и зажигает свечу, и старался скрыть от ее проницательного взгляда свое состояние. Он знал: эти призраки будут преследовать его всю оставшуюся жизнь, но очень надеялся, что со временем они постепенно померкнут. Теперь же воспользовался возможностью от них отвлечься – устремил глаза на Персефону. Правда, приходилось себе напоминать, что он здесь по делу, а не ради созерцания в мягком свете свечи точеных черт лица девушки и ее прекрасной фигуры.