— Бога ради, мадам! Наденьте это! Кто знает, кто может скрываться за деревьями в лесу…

— Прошу вас! Дайте мне с ними проститься!

Она протянула Жуану руку, и он с неподдельным чувством склонился над ней; поцеловала Лауру, незаметно вложив ей в руку какой-то мешочек, и снова сжала в объятиях свою «крестницу»:

— Ты прекрасна, как ангел, и я горжусь своей до… крестницей. Время от времени думай обо мне и помни, что я бесконечно люблю тебя!

— О! — вскричала Элизабет. — Но почему нужно так скоро расставаться? А можно нам приехать еще?

— Я не знаю, — промолвила Мария-Терезия, погладив ее по щеке. — Быть может… если бог даст!

Привычным движением она набросила зеленую вуаль, но и сквозь тюль было видно, как горят ее огромные глаза.

— Вашу руку, друг мой!

Граф уже подставил локоть. В последний раз взмахнув рукой, «графиня» медленно направилась к экипажу, а Лаура вновь присела в учтивом реверансе. К ее удивлению, на этот раз Элизабет присела точно так же, чем даже сбила ее с толку. Решительно, у ее дочери талантов больше, чем можно было бы предполагать… Но она заметила также, что дочка плачет, и привлекла ее к себе. А тем временем карета уже скрылась в лесу. Они сели в свой экипаж, и Жуан начал разворачиваться, а Элизабет, усевшись, зарыдала в три ручья:

— Да что все это значит? Почему мы не можем остаться подольше у моей крестной? Такая долгая дорога, и все ради каких-то нескольких минут! Какое-то безумие… А мне столько нужно ей рассказать!

— Надо надеяться, что появятся другие возможности…

— А я не верю! И вы сами тоже не верите! Я чувствую, что не верите!

— Дорогая моя, будущее принадлежит господу. Но ты уже достаточно большая, чтобы узнать часть тайны, которая так тебя тревожит и не дает тебе покоя!

— Лишь только часть?

— Да, остальное ты узнаешь позже. Твоя крестная — знатная принцесса, она вынуждена скрываться, чтобы сохранить свою жизнь. Тебе известно, что еще до твоего рождения все мы пережили страшные времена, было много ненависти и жажды мщения. Если ты любишь крестную, то должна молиться, как молюсь я сама, чтобы об этом укрытии никогда не узнали ее враги. Ты должна мне поклясться, что никогда никому не скажешь ни зачем мы сюда ездили, ни о том, кого мы видели здесь!

Серьезный тон матери подействовал на девушку. Она почувствовала, что здесь кроется нечто слишком важное, может быть, даже ужасное, но, во всяком случае, пока еще недоступное для ее понимания. И, сняв перчатки, она отстегнула с шеи золотой крестик, с которым никогда не расставалась, дала его матери и протянула над ним чуть дрожащую руку:

— Клянусь вам, матушка! Я никогда никому об этом не расскажу!

Успокоенная, Лаура поцеловала дочку, а потом развязала мешочек, который передала ей Мария-Терезия. В нем оказался великолепный розовый бриллиант, оправленный в кольцо, и несколько слов, написанных ее рукой: «Для Элизабет, когда ей исполнится двадцать лет, чтобы она никогда не забывала так любящую ее крестную. Бог даст, в этом возрасте она уже будет достаточно сильной, чтобы принять истину…»

— О! — восхитилась девочка. — Какой красивый!

— Это предназначено тебе, когда подрастешь, — сказала Лаура, завязав тесемки мешочка и быстро опустив его в карман.

На время в экипаже повисла тишина: каждая погрузилась в свои думы. Но Элизабет не умела пока еще проводить много времени в раздумьях, и вскоре она зашептала:

— А вы видели, матушка, как красива крестная? Как будто бы в ней… какой-то свет! Она похожа на фею из сказок господина Перро. Когда она опять набросила вуаль, мне показалось, что скрылось солнце…

Лаура лишь ласково улыбнулась ей. Как рассказать, что люди этой страны, где нашла она убежище, называли безымянную, но лучезарную принцессу «графиней Тьмы»?


Эпилог. 1822 год

ПРОЩАЙ, ЛАУРА

«Когда вы получите это письмо, меня уже не будет. Смерть близка.

Я чувствую ее приближение и скоро отправлюсь к моим старым друзьям, моим незабвенным товарищам по оружию: Кортею, Дево и другим, погибшим, подобно рыцарям без доспехов, с непоколебимой роялистской верой. Эту веру сам я предал, согласившись принять от Людовика XVIII звание бригадного генерала и должность губернатора Орильяка, хоть она и не стала мне интересной. Из-за убийства герцога Энгиенского я так и не смог отыскать моего потерянного короля и дал себя увлечь призрачным почестям, что жалуют с усмешкой и принимают с тяжелым сердцем, и все это в угоду Мишель. За свое предательство я теперь расплачиваюсь, как и за другой безумный поступок — женитьбу на женщине, не способной жить вдали от огней Парижа… Я приближаюсь к Мари с ее бесконечной любовью, которую не заслужил, ведь тогда уже я любил вас… Меня все еще терзает мысль о жертве, принесенной ею, но скоро я смогу молить ее о прощении, надеясь, что ангел, которым она стала, будет ко мне милосерден…

Но, если быть откровенным, скажу вам следующее: как хотел бы я вместо этого воссоединиться с вами! Вы даже и не представляете, как сильно я любил вас и как все еще люблю. Вы никогда не бывали в моем Шадье, словно созданном для счастья, находящемся вне времени, вне мирских тревог. Но здесь я так страстно мечтал о вас, что почти воссоздавал реальный образ и твердо верил, что это вы — тот силуэт в белом платье, что бродил порой по берегу реки. Вот вы заходите в оранжерею, а вот листаете книгу у меня в библиотеке или исчезаете за поворотом коридора возле моей спальни… О, Лаура, Лаура! Но почему ничего между нами так и не свершилось? Я любил вас больше всего на свете, но ухожу с ужасным чувством чего-то незавершенного, недостигнутого… умираю стариком, которым стал, от старческой немощи, и это я, который так желал погибнуть со шпагой в руке, овеваемый ветрами! Но только не в кровати… не в кровати! Я не хочу…

Час мой близок, и поздно надеяться, что в этой жизни я еще увижу вас. Что ж, Лаура, прошу у вас прощения за все зло, что вам причинил. Не меньшее зло причинил я и себе. Я уношу с собой кусочек белой ленты, той ленты, что отрезал я однажды ослепительным днем, находясь в безумном нетерпении обладать вами. Я с ним с тех пор не расставался…

Прощай, великая, прекрасная моя любовь! Молитесь за меня, думайте обо мне!

И коли пожелает бог принять к себе такого грешника, молю, чтобы позволил он душе моей вернуться и навеки быть подле вас, распростерши над вами крылья… Жан…»


Жан де Батц скончался 10 января 1822 года в возрасте шестидесяти семи лет в замке Шадье, ставшем его последним пристанищем, в окружении двух верных друзей. Незадолго до смерти его навещал Анж Питу, он впоследствии и привез это письмо Лауре.

Она прочла его, не проронив ни слезинки, но потом быстро спрятала за корсаж и, прижав к этому месту руку, словно в порыве ласки, замерла, прикрыв глаза… На мгновение сердце ее вновь бешено забилось. Но она быстро взяла себя в руки. В сорок шесть лет пора было научиться сдерживать свои чувства.

Анж Питу тоже не молодел. По возвращении из своего заточения в Гвиане он поспешил написать о своих злоключениях рассказ, потом женился, но неудачно, заделался книготорговцем в Пале Ройяле, но торговля не принесла ему доходов. В конце концов жена от него ушла, и 8 мая 1846 года, когда он покидал мир, где так повеселился, он обитал в доме № 2 по улице Старого Собора Богоматери, совсем без средств, но купаясь в лучах солнца, чудесным днем освещавших его скромное жилище.

К этому времени уже давно не было в живых заклятого врага Батца, графа д'Антрэга. Послужив Испании, а потом и Англии, Австрии и даже России, пленник Бонапарта, а затем враг Наполеона, «паук из Мендризио», отправился с женой искать убежища в предместье Лондона — Барн. Там же 22 июля 1812 года оба они были убиты слугой по имени Лоренцо, чей труп был найден вскоре с пулей в черепе… Вот и еще одна неразгаданная загадка!

«Графиня Тьмы» отошла в мир иной 25 ноября 1837 года и была похоронена недалеко от замка Эйсхаузен. По случаю похорон граф созвал местных жителей проститься с лежащей в гробу женщиной, которую он официально называл Софией Ботта, пятидесяти четырех лет от роду. Ко всеобщему удивлению, хотя двоим из присутствующих доводилось видеть эту блондинку без вуали, оказалось, что волосы у нее цвета воронова крыла. Впоследствии убитый горем Леонард Ван дер Вальк, ибо это было его настоящее имя, отказался покидать замок до самого 8 апреля 1845 года, когда он наконец воссоединился с той, кого оберегал все эти годы. Их любовная история неизменно увлекает большую часть населения этого уголка Германии, для которого личность дамы под зеленой вуалью не оставляет никаких сомнений.

Барон и баронесса Фужерей прожили в Сен-Мало долгие годы. Лали уже давно не работала. Судоходной компанией ко всеобщему удовлетворению успешно управлял Жуан…

Бина умерла от воспаления легких через несколько дней после свадьбы Элизабет с молодым, подающим блестящие надежды парижским врачом.

И, наконец, через год после того, как пришло последнее письмо от Жана де Батца, Лаура вышла замуж за Жоэля Жуана…