Мир проводил их к столику, который Имагин когда-то не просто так выбрал для наблюдения за танцами бабочек – отсюда открывался лучший в клубе вид, перекинулся еще парочкой фраз с Глебом, а потом отошел, распорядившись принести им воды.

– Ну что, довольна? – Глеб сжал в своей руке руку жены, которая продолжала вроде бы со спокойным лицом оглядывать помещение, но Имагин-то знал ее достаточно хорошо, чтобы понимать – она вспоминает, может, ностальгирует, а может переживает…

– Посмотрим, – Настя же не знала, что ответить. Она одновременно любила и ненавидела это место. Оно дало ей главное – знакомство с Глебом, но в то же время именно здесь она пережила один из сложнейших периодов своей жизни. Поэтому она никогда не могла понять неистовой любви Амины к Баттерфляю. Его не за что так любить. А она почему-то любит…

Улыбнувшись, Настя потянулась к Глебу, касаясь его губ своими.

– Не дуйся, Имагин. Лучше готовь руки, будем много хлопать, – а потом и он немного оттаял, целуя в ответ.

Конечно, они оба не сахар. Настя упряма, Глеб – не менее целеустремленный. Будь они другими – никогда не были бы вместе. А это главное. Поэтому нет ни малейшего смысла даже тайно мечтать о том, чтобы каждый из них изменился. Лучше потратить это время на то, чтобы срастись, сродниться и приспособиться друг к другу еще больше.

***

– Заполняется понемногу.

– Ага, – чем ближе начало – тем быстрее мокли у Амины ладошки. Она нервничала до жути. Сердце то и дело обрывалось, стоило в голове мелькнуть мысли о том, что она могла дать звуковикам не ту флешку. Или что о чем-то важном девочек не предупредила.

Смешно, но о выступлении, которое должно было сделать сегодняшнюю кассу, она вообще не думала. Что ей какие-то там британцы? Не первые и далеко не последние. То, что немного известней, чем те, кто обычно здесь выступают – не играет никакой роли, ведь она всегда исполняет свою работу максимально хорошо. Как бы дорого ни стоил тот или иной артист.

А бабочки – это что-то другое… это что-то свое… Это больше не бессмысленные виляния и изгибания под популярные треки, сегодня это должно было стать настоящим искусством.

– Я вниз, а ты тут будь, а лучше сядь и сиди, – хоть Миру и не хотелось оставлять очень уж растерянную Амину одну, сторожить ее весь вечер он тоже не мог. Поэтому усадил главную бабочку за соседний с Имагиными стол, а сам направился вниз – в зал, чтобы убедиться, что и там все хорошо…

На входе только начали проверять билеты и понемногу запускать людей. Публика в целом Миру нравилась. Не упитые малолетки, как это обычно было в Баттерфляе в связи с не самым его престижным статусом, а довольно таки представительного вида молодые и даже не очень молодые люди.

И под «представительным» видом Мир имел в виду не столько одежду с прическами, сколько лица, весь облик. Сегодня на концерт пришли именно те люди, которых хотелось видеть в Бабочке.

Переговорив с одним из барменов, убедившись, что всего достаточно и самый востребованный из всех коктейлей не закончится на пятом бокале, Мир сел на табурет у барной стойки, глядя на пустую пока сцену.

Неизвестно, то ли Амина заразила его своей тревогой, то ли нет, но теперь и ему нестерпимо хотелось побыстрей начать… и закончить тоже побыстрей.

На экране телефона загорелась смс-ка. Писал Шахин.

«Желаю провалиться». Лаконично.

Стоило перед глазами мелькнуть ненавистному лицу, как Миру тут же захотелось хорошенько вмазать по самодовольной роже, но и успокоиться получилось быстро. Просто потому, что такое сообщение – это следствие бессилия и проигрыша.

Билеты были распроданы полностью, судя по утренней репетиции, шоу будет зашибезным. А значит… Бабочка на взлетной площадке. Осталось свести только личные счеты. Но всему свое время…

***

Начало анонсировали на девять. В девять же и начали.

Мир к тому времени вернулся на второй ярус, сел рядом с Аминой, переговариваясь с Имагиным, скользнул рукой под столом, положил ее на укрытую шелком платья коленку главной бабочки, сначала сжал, а потом погладил, успокаивая. Она не взбрыкнула, не сбросила руку, не возмутилась, а только накрыла ее своей, сильно сжимая.

А потом не отпускала, пока танцевали бабочки. Мир попеременно смотрел то на сцену, то на Амину. На сцене было… красиво.

Даже он, скептик, не мог этого не признать. Было красочно, ярко, динамично. И за счет тех самых пресловутых костюмов, которые хоть по-прежнему выглядели довольно вульгарно, как на его взгляд, но безусловно шли бабочкам, и за счет продуманного света, который скользил по сцене, делая акценты то на одной из девушек, то сразу на всех, то гас, заставляя непроизвольно ахнуть, то загорался, стимулируя ахнуть еще раз. Ну и главное – классно было за счет самой сути постановки. А как ни странно, как ни неожиданно, суть там была. Это был набор маленьких представлений. Девочки не просто танцевали – они играли на сцене. Непроизвольно вспомнился фильм «Бурлеск». На его просмотре как-то настояла Амина, таким образом пытаясь объяснить Миру саму суть и ценность всего того, к чему она стремится. Тогда он тоже не понял. А сейчас, наконец-то, дошло.

Амина же… на нее смотреть было больно – глазам. Она светилась, пылала, грозила сгореть. Сидела с ровной спиной, не отрывая взгляда от своих девочек, забывая дышать, больно впиваясь ногтями в кожу его руки. Сердце Краевской явно рвалось на сцену, той самой голубкой, которую Мир так ясно распознавал в танце. И Мир даже немного жалел, что ее там нет. Хотя будь она там – тоже жалел бы, ведь ни капли не сомневался – в таком случае все взгляды были бы прикованы именно к ней. Если она так выразительно танцует одним только взглядом, то что сделала бы с залом, находись она на сцене?

Выдохнула девушка спокойно только после того, как свет на сцене погас, а зал разразился овациями.

Редко разогрев собирает хотя бы малую долю тех аплодисментов, которые люди готовили для кумиров, но бабочкам удалось и это – их встречали с сомнением и скепсисом во взглядах, а провожали, искренне благодаря за удовольствие.

– Я пошла, – Амина тут же рванула к девочкам, Мир же остался, теперь уже с куда меньшим напряжением следя за гвоздем сегодняшней программы.

Было круто. Весь вечер. Каждая его минута. Ни одной загвоздки, ни одного провала, лучше, чем они позволяли себе мечтать.

Амина вернулась через полчаса. Вновь села рядом, преобразившись кардинально. Теперь она была расслаблена и просто счастлива. Залпом опустошила бокал шампанского, предварительно чокнувшись с Настиным стаканом сока, который та тоже опустошила за успех бабочек, а потом утонула в кайфе – музыкальном. Впрочем, как и прочие посетители Баттерфляя этим вечером.

***

Выступления закончились довольно давно, почти сразу же началась и привычная ночная программа. И если во время перформанса Мир еще следил за передвижениями Амины, то после было как-то не до этого.

Краевская понеслась куда-то в неизвестном направлении, Дамир подозревал, что вновь к бабочкам, но уточнить не успел. Сам тоже был немного занят – они с Имагиным сидели еще больше часа в кабинете управляющего, обсуждая и эту ночь, и дела вообще.

Настя провела это время с ними. Правда участия в беседе не принимала. Устроилась тихонько на диване и, кажется, даже не слушала их, сосредоточив все свое внимание на телефоне.

Глеб несколько раз обращался к ней с вопросами, не устала ли она и не пора ли им домой, но она отмахивалась, давая мужчинам возможность вдоволь наболтаться.

Говорили ведь не только о работе…

– А с Аминой у вас что? – Имагин склонился ближе к столу, задавая вопрос, немного сбавив звук… Вот только даже периферийным зрением Мир заметил, что Настя вопрос мужа расслышала и листать что-то на телефоне стала медленней. Он хмыкнул, но таиться не собирался.

– У нас… много всякого у нас, – и ведь по-человечески так сходу и не объяснишь.

– Ну ты же понимаешь, что она отсюда не уйдет? Она не Настя… – и вновь Имагин сбавил тон. Теперь хмыкнула уже Настя, незаметно для мужа, зато Мир это узрел.

– Понимаю… Посмотрим…

На самом деле, изменения в графике, которые придумала себе сама Амина, очень нравились Миру. Он понимал, что это временно, но собирался разбираться с проблемами по мере поступления. Да и, если быть честным, сейчас его позиции были слишком шаткими, чтобы ставить даме сердца ультиматумы по типу «я или твои развратные танцы».

– Ну смотри… Только я вас умоляю, – голос Имагина вновь стал довольно громким, – сделайте так, чтоб из-за ваших страстей ударной волной не посносило местные стены. Хорошо?

Мир рассмеялся, Имагин тоже, Настя же мысленно закатила глаза, размышляя о том, что лучше бы они думали о собственных снесенных напрочь головах, а не о стенах. Стены-то отстроить проще, чем вернуть влюбленным мужикам их рассудительность.

Проводив поздних гостей, Мир еще какое-то время стоял на автомобильной парковке, глядя в пространство перед собой и улыбался. Настроение у него было подозрительно хорошим, чувствовалось предвкушение. Кажется, сегодня у Бабочки был важный вечер. Дальше будет лучше.

Постояв так несколько минут, он направился туда, где очень надеялся застать Амину. Ловить ее по ночному клубу, конечно, можно было, но как-то не хотелось.

К счастью, она действительно была на месте.

– Пустишь? – Мир сделал три аккуратных удара в двери гримерной главной бабочки Баттерфляя.

Открыла Амина почти сразу, а потом застыла, держа одной рукой дверь, а противоположным плечом прислонившись к косяку, Мир прислонился так же.

– Пущу… – Амина окинула Мира неприкрыто оценивающим взглядом. Кажется, осталась довольна.

Сегодня он выглядел хорошо. Впрочем, претензий к его внешнему виду у Амины не было никогда, другое дело характер – там пробы ставить было негде.

– У тебя так глаза блестят, Амин… – Мир же не смог об этом не сказать.

Она открыла дверь в свою каморку, и он тут же залип на глазах. Глазищах. Черных, глубоких, сверкающих даже в полумраке. И это ведь не тот бокал блестит, который она выпила. Нет. Блестит ее душа…

***

Он поймал это так быстро и так четко, что словами не передать.

Действительно, Амина чувствовала чистое, концентрированное счастье. Еще ночь не закончилась, а такое впечатление, что Баттерфляй заполонил все. Весь интернет гудел постами в социальных сетях и видеозаписями сегодняшней ночи. Был создан даже хэштег – #thanksbutterfly, придуманный каким-то пользователем и подхваченный десятками. С каждой минутой под этим хэштегом в интернет попадало все больше контента, а значит, к нему привлекалось все больше внимания.

Но и такой ночной взрыв внимания к Баттерфляю – это не единственная причина счастья Амины – она прокручивала в голове выступление бабочек и чувствовала, как руки начинают трястись от переполняющих эмоций. Она была такая не одна – девочки тоже никак не могли успокоиться, вот уже второй час обсуждали в общей гримерной свои победы и поражения, свои промахи во время выступления и свои успехи, которых было намного больше.

Уже ночью к Амине подошел один из випов, находившийся там не просто так – агент, подосланный клубом-конкурентом, делая во всех смыслах неприличное предложение – перейти со всеми бабочками к ним.

Конечно же, такой возможности Амина не допускала, но… Это признание. Это тот взлет, о котором она так давно мечтала.

И его хотелось с кем-то разделить.

А если совсем уж отказаться от лукавства, то разделить хотелось не с кем-то, а с…

– А если смотреть с близка, блестят еще сильней, – сказала, а потом… закрыла глаза, чтобы обвить шею Мира руками, затянуть в комнату, уже тут параллельно захлопывая за их спинами ту самую дверь и накрывая его губы своими.

– Ты молодец, Амине-ханым, благодаря вам… – Мир знал, что ей важно это услышать, поэтому, скользя руками вниз по ее идеальным бокам, сминая пальцами шелк выбранного так кстати черного платья, он оторвался от мягких губ, чтобы непременно это сказать. Сейчас, пока не забыл.

– Требую повышения, Бабаев, – Амина же, кажется, никак не отреагировала на похвалу, хотя на самом деле, душа просто расцвела. Услышать из его уст признание – абсолютная фантастика. Он был для нее главным скептиком. Был им до последнего. Был непреклонен. И на пустом месте не похвалил бы. Ни. Ко. Гда. Какой бы умопомрачительный секс их не связывал. – Зарплаты, – выдохнула в раскрытые губы, а потом подняла руки, давая Миру возможность снять к черту платье.

Он не растерялся – стянул, отбросил, а потом прошелся руками все по тем же бокам, но уже по другого рода шелку – по шелку кожи. Или даже бархату. Или… Он не знал, как бы поэтично это обозвать, но до одури любил касаться ее обнаженной кожи. Руками, как сейчас, губами… тоже как сейчас.

– С сегодняшней выручки выпишу премию всем. Заслужили, – и разговор о денежном, на самом деле, сейчас имел значения куда меньшее, чем вдруг взявшееся откуда-то нетерпение.