Мария Акулова - Гранатовое зернышко

Вопрос Настю, наверное, удивил, но ее эмоции всегда было сложно прочитать. Даже Амине. Она всегда оставалась довольно замкнутой. Впрочем, как и Краевская. Но если Настя никак не маскировала эту свою закрытость, но Амина прятала ее под показушной громкостью и язвительностью.

А еще Настя никогда не жеманничала, не ломалась на ровном месте и честно отвечала там, где могла ответить, а если нет – просто молчала.

– Нет, не вышла… Я понимаю ее. Представить не могу, что я делала бы, случись что-то с Глебом.

Амина кивнула. Вот и она так думала. Думала долго. Искренне считала тех, кто подобные мысли хотя бы допускал – предательницами. Пока сама не попала в силки. Хотя и после попадания продолжает так думать. Настя не представляла, что сделала бы… Амине же приходилось решать, а не представлять.

– Но…

– Что «но»? – вопрос получился немного саркастичным. Ведь в принципе, нужный ответ Краевская уже получила.

Любая здравомыслящая действительно любящая своего единственного мужчину женщина поступит именно так – будет любить и дальше. Пока сама может. Пока сама дышит.

– Но я вижу ее одиночество, Амина. Невыносимое одиночество. У нее есть Андрюша. У нее есть я. Теперь есть Володя, но как только мы расходимся по своим жизням, она остается совершенно одна. В ее мире пусто. Там не с кем поговорить. Там нет плеча, на которое можно опереться. Там нет любимой шеи, в которую можно уткнуться, надышаться родным человеком и заснуть. Там пусто и тихо. Мне очень жаль, что все именно так. Я очень люблю нашего папу. Я верю в то, что так она полюбить больше не сможет, но… Любить ведь не обязательно «так»… Любить можно иначе…

Амина отвернулась, начиная быстро моргать. Расплакаться не хотелось. Стыдно это.

– И еще, Амина, – Настя не знала толком, к чему Амина задала свой вопрос, но интуитивно чувствовала, что ее ответ сейчас очень важен. – Мир тебя любит.

– С чего ты взяла? – главная бабочка вновь повернулась к Насте, заглядывая в глаза.

– Помнишь, ты мне когда-то говорила, что только слепая может не видеть, как Глеб на меня смотрит?

Амина помнила. Там действительно все очевидно было.

– В вашей ситуации так же. Не делай глупостей, прошу тебя. Он очень хороший человек.

– Потому что с твоим Глебом дружит? – Амина съехидничала, но не зло, просто чтоб ком из горла прогнать.

– Нет. Потому что тебя рассмотреть смог, – но куда там? Один ком прогнала, а другой тут же встал, – и полюбить…

Что ответить – Амина не знала. Кажется, зря она все это затеяла. Ой зря. Хотела ведь, чтоб Настя развеяла ее сомненья, а получилось, что только еще больше заставила засомневаться.

– Покажешь ваше «произведение»? – поэтому Краевская кивнула на коляску, в которой сейчас вполне мирно мурлыкали.

– Это ребенок, Амина, а не «произведение». Да и если произведение, то какого искусства, стесняюсь спросить?

Но жадничать Настя не стала. Извлекла на свет божий Владимира Глебовича.

– Возьмешь? – сделала, как казалось самой Амине, слишком щедрое предложение, но от таких не отказываются.

Поэтому Амина кивнула, аккуратно забирая из маминых рук младенца.

– А на кого он похож? – маленький улегся на руки новой для него женщины… и тут же заснул.

– На моего папу. И на Глеба. Поровну. А на меня – совсем нет…

Настя вздохнула тяжело. Не то, чтоб была недовольной, но ей не нравилось вечно проигрывать Глебу в игре «а чьи это глазки?», «а чьи это ушки?» и тому подобное. Заканчивалась эта игра обычно Настиными обидами и показательными уходами из комнаты вместе с ребенком и со словами «кто рожал – того и глазки!».

– Второй твой будет, – Амина же, глядя на маленького Глебыча, почему-то заулыбалась. Все же дети – это счастье.

– Возможно, – Настя пожала плечами, тоже глядя на собеседницу. – Тебе идет ребенок, Амин. Подумай об этом…

Амина думать об этом не хотела. Благо, современные технологии позволяли избежать такой возможности на все сто процентов.

Разошлись они с Настей, думая кардинально отлично.

Настя чувствовала, что скоро их с Глебом ожидает приятное известие – и касаться оно будет Амины с Миром.

Амина же чувствовала, что никаких приятных известий никому не светит. Настина мама знает больше дочери и на своей шкуре ощутила то, о чем Имагина может только рассуждать. Значит, выбор ее сознательный и… правильный.

– Вы завтра в два летите, да, Амине-ханым?

– Да…

Последнюю ночь перед отъездом в Одессу решено было провести у Мира. Чемоданы были собраны, организационные вопросы в клубе решены, поэтому Дамир отказался слушать любые протесты, которые, конечно же, были.

Но стоило им переступить порог квартиры, как Амина успокоилась. Они мирно поужинали, потом мирно посидели у большого окна, потушив свет, включив тихую музыку, потом же не менее тихо устроились на кровати, чтобы предаться страстному… сну.

Но почему-то предаться никак не получалось. То Амина не могла улечься по-человечески, то Миру, когда ей это все же удавалось, не хватало места на вроде бы широкой кровати, приходилось укладываться заново.

В процессе тех самых укладываний было решено предаться и еще чему-то страстному на дорожку.

После этого, конечно, улечься оказалось проще.

– А ты что будешь делать?

– Заменять незаменимую тебя в клубе.

– А еще?

– А еще знакомиться ближе с племяшом.

– А еще?

– Есть… Спать… В туалет ходить… Одеваться, раздеваться там… Дышать еще собираюсь.

– Ну дыши…

Мир улыбнулся в темноте. У Амины, похоже, нереальная чуйка. Иначе с чего такой допрос? Никогда ведь подобных не устраивала.

– Ты знаешь, Аббас-бей приглашает меня к себе…

– Куда? На выступление какое-то?

– Нет. В ансамбль к себе. Они сейчас разрослись. Он сам не справляется, вот и набирает хореографов для филиалов из прежних зернышек. Большинство не может – кто замужем и с детьми, кто ушел с головой в работу, бизнес. А я…

– А ты со мной. Тут. В Киеве.

Мир отреагировал неожиданно резко. Обычно ее разговоры, касавшиеся временности всего происходящего, мужчину не задевали.

– Сегодня да, а завтра…

– А завтра к батарее прикую, Амина, – Мир вдруг перекатился на кровати, прижимая ее спиной к простыням, а сам навис. Глаза блестели, смотрели серьезно, и пусть понятно было – шутит, но в каждой шутке есть доля шутки. Маленькая. – Надо будет – тут филиал откроем. В Бабочке. Я все сказал, – закончив, поцеловал сильно. Так, чтоб даже если хотела что-то ответить – забыла бы. Так и случилось, в принципе.

Только бабочки чертовы еще долго порхали в животе, стоило вспомнить эту его угрозу. Неужели не об этом положено мечтать любой нормальной женщине? Неужели она сама не об этом мечтает?

Держит в руках то, в чем так нуждается, но и тут умудряется страдать, сомневаться, мучиться…

Амина окончательно запуталась. Бесповоротно. И что делать – совсем не знала.

***

– Все, пошла… – Мир оставил на лбу Амины поцелуй, попытался отступить, да где там? Вцепилась руками в рубаху, сминая, и в глаза заглядывая. Таким взглядом – что прямо не узнать. Никакой тебе чертинки, никакого подвоха. Глаза хоть и черные, но практически прозрачные.

– У меня плохое предчувствие, Дамир. Очень плохое… Давай ты с нами поедешь, – Мир бросил взгляд поверх Амининой макушки. Людмила с Николаем стояли неподалеку, что-то негромко обсуждая и поглядывая на них. Николай кивнул, поймав взгляд Дамира, Людмила через секунду тоже.

Амина искренне считала, что это она везет их отдыхать, остальные же знали – из Киева увозят ее.

– Чего ты боишься? – Мир вновь заглянул в лицо любимой женщины. Сегодня она была такой, какую он любит особенно – нежной, ласковой, мягкой. Вместо каблуков – кроссовки, вместо обтягивающего платья – светлые джинсы и футболка с каким-то зайкой на груди. Все под стать взгляду – беззащитному, так и хочется обнять, домой отвезти, в одеяло завернуть и весь день по ложке откармливать вареньем, пока в себя не придет – скандал не закатит.

– За тебя. Пообещай, что никуда не вляпаешься за неделю. Прошу тебя… – руки все никак не хотели отпускать рубаху.

– Да куда я вляпаюсь, Амине-ханым?! – Мир хохотнул. – У меня жизнь – скучнее некуда, единственный человек, в которого я «вляпался», сегодня отчаливает в Одессу. Так что не бойся, милая, вернешься – вляпаешь по полной, а пока я буду вести себя образцово.

И снова поцеловал в лоб, потом в губы, снова в лоб, в щеку, в другую…

– Иди, – одна Амина знала, каких усилий ей стоило разжать пальцы, отступить, развернуться и пойти к старшим Краевским. И не оглядываться, когда на душе становилось все тревожней и тревожней…

Мир же стоял еще долго после того, как его туристы прошли регистрацию на рейс и скрылись из виду. Тоже на душе было как-то тяжко. Не так, как у Амины – от незнания, а от понимания, что от нее скрыть все равно не выйдет, а когда она узнает… страшно представить, что будет.

***

Той дракой конфликт с Шахином не закончился и закончиться не мог. Никто не остался удовлетворен. Никто не чувствовал себя ни победителем, ни проигравшим, ни отмщенным, ни извинившимся. Поэтому дело должно было быть решено. Решено так, как давно повелось. По правилам, придуманным не ими, но ими принятым.

У восточных народов очень сильное чувство общности. «Брат за брата» – для них не пустые слова и не повод дать в морду, когда другого, более внятного, нет.

Обращение друг к другу «братик» и «сестренка» – не дань традиции, никем толком не понимаемой сегодня. Нет, все намного глубже и сложнее.

Оскорбление одного члена общины – оскорбление для всех. А когда внутри, среди своих, происходит конфликт, решаться он тоже должен внутри. И вынесен должен быть на суд внутренний.

Их конфликт с Шахином закончиться должен был именно так.

***

Они решили «решать» не словами – дракой. Проведение приведет к победе правого, а в чем весь сыр-бор знали уже все. Из общины секреты не выходят, хранятся, а вот внутри  распространяются быстро. Вот только если вся заваруха началась из-за выступления, теперь дело уже было не в нем. Драться должны были за Амину.

Драка была назначена на тот же вечер, в который Амина с Краевскими улетели в Одессу.

Она позвонила Миру, когда Бабаев подъехал к залу, в котором должно было происходить действо. Машин вокруг было много – для честного боя и не менее честного определения его результатов важно было большое количество свидетелей. Да и многие искренне болели за одного из них.

– Все хорошо? – в голосе ее по-прежнему была тревога. Да и неудивительно, Мир не сомневался в том, что у нее исключительно сильная интуиция, и его она знает как облупленного, чувствует…

– Да, сейчас на пробежку, потом завалюсь фильм смотреть какой-то. Выходной как-никак, – отвечал Мир максимально легко, сверля напряженный взглядом пространство перед собой. Сложно одновременно и ее в заблуждение вводить, и на бой настраиваться. – А вы что там?

Обычно не особо разговорчивая Амина сегодня повела себя крайне необычно – вдруг начала описывать все дневные события с такой точностью и детальностью, что будь Мир менее погружен в свои мысли, непременно пошутил бы по этому поводу и схлопотал обиду с обещанием «больше никогда и ничего важного ему не рассказывать».

– Люблю тебя, Амина, – в какой-то момент Мир перестал вслушиваться в содержание ее пламенных речей, а просто ловил интонации, будто впитывая ее в себя и в миллионный раз понимая, что именно он сегодня будет защищать. Ее спокойствие, свое право на нее перед другими, их право на счастье, пусть даже она это часто отрицает.

– Будь осторожен, Мирка, – и действительно ведь чувствует. Сомнений нет.

Дамир скинул, вышел из машины, направился в помещение.

Заходя в зал, шепнул:

– Иншаллах¹⁶.

На все воля божья. Все будет так, как должно быть. А правда на его стороне. В этом Мир не сомневался.

***

Народу собралось знатно – мужчин пятьдесят в небольшом душном зале. Мир оглянулся, кивнул пару раз, видя знакомые лица друзей, но ни сам ни к кому не подходил, ни к нему никто не лез. Все понимали, что сейчас ему не до того.

Как и Шахину, который был уже здесь. Стоял на ринге, на котором им предстояло сцепиться, в майке, штанах-спортивках, как и у Мира, в кроссах, наматывал на руки бинты. Так, по идее, и рукам и морде, по которой собирались бить, должно было бы стать полегче. У Мира в сумке лежали такие же.

Они с соперником даже кивками не обменялись. Просто встретились взглядами – одинаково тяжелыми, а потом разошлись, оба сжимая от злости кулаки.

Если изначально речь действительно шла о защите чести в связи с инцидентом в Бабочке, то после того, как Мир узнал у Людмилы все подробности произошедшей с Аминой и ее родными трагедии, причина для драки сменилась.