Ставки были повышены. Теперь речь шла о полной свободе Амины. Ведь Шахин до сих пор считал ее чуть ли не своей собственностью. Мир же чаял надежды на то, что она когда-то посчитает его своим… пусть даже собственностью. В этом случае формулировки не так важны. Лишь бы лед начал таять.

Весь ужас ситуации состоял в том, что и Мир, и Шахин считали себя одинаково правыми. Мир ни за что не позволил бы ему приблизиться к Амине, Шахин же не считал, что предъявленные на нее Миром права имеют хоть какой-то вес.

А победить в схватке сегодня должен был только один. И второму придется смириться. За соблюдением решения будет следить вся община.

Бой начался в тишине. В тишине длился и в ней же закончился. Никто не кричал, подбадривая Мира или Шахина, все присутствующие морщились каждый раз, когда один из бойцов попадал по другому, когда брызгала кровь.

Братьям по крови было сложно смотреть на то, как их изнутри разъедает вражда, а Мир с Шахином чувствовали друг к другу только ненависть.

– Она моя, Дамир, с четырнадцати лет мне обещана, – Шахин провел по рассеченной брови, стирая заливающую глаза кровь, а потом замахнулся, всаживая удар Миру под дых. Так, что Дамир отступил на три шага, впечатавшись в канаты, но тут же ответив Шахину очередным ударом в лицо.

– Никогда твоей не была, в том-то и дело. Всегда меня ждала… – и еще одним ударом, и третьим… Болело все, перед глазами кружилось, на языке чувствовался привкус крови, но драться нужно было до последнего. Пусть и пропуская практически все удары, но пытаясь в ответ бить в два, в три, в четыре раза сильней…

Шахин рассмеялся, сплевывая – так же кроваво, как сам Мир недавно. Потом замахнулся, не попал, еще раз замахнулся – промазал, третий раз совершить ошибку Мир не дал – заехал в печень. Вот только собирался сильно, а получилось только слабо чиркнуть.

– Ждала… как же, – Шахин отскочил к канатам, создавая в их драке небольшую паузу. – К русскому гниде в постель она прыгнула… а не ждала, – и снова сплюнул, но теперь уже с искренним презрением.

А Мир не выдержал – заревел, рванул навстречу, стал не драться, а избивать. Бил за себя, за Амину, за Илью, как бы странно это не звучало. В какой-то момент понял, что его оттаскивают, попытался протереть залитые кровью и потом глаза, увидел, как Шахин сползает по канатам на пол, понял, что победил, отрубился…

Дальше доказывать никому ничего не нужно. Его победа засвидетельствована. Провидение признало его правым. Амина свободна. Шахин прав на нее не имеет, впрочем, как и сам Мир. Но ему права на нее сейчас и не нужны, лишь бы простила…

***

Он не помнил, как оказался дома, не знал толком – лицо Лалы, которая суетится над ним – сон или явь, сколько проспал – не знал, сколько звонков от Амины пропустил – не ведал. Только когда выныривал из бреда, пытался сложить несколько слов в связную мысль – «Амине ни слова»… И надеялся, что окружающие ее поймут.

Ему повезло – поняли. На третий день оказалось, что Лала – не сон. Ее к нему выдернули друзья. И если бы не она – лежать ему сейчас в больнице, объясняя, откуда столько синяков, гематом, кровоподтеков и прочих красот.

Хотя сестра и пыталась вразумить ребят – отвезти брата в больницу на такси, но они не дали. Вот так и лечила студентка первокурсница своего непутевого любимого старшего брата…

На четвертый день он сам набрал Амину – соврал, что замотался на работе, поэтому все забывал перезвонить, отвечал смс-ками, которые на протяжении этих трех дней за него строчила Лала, напридумывал с три короба каких-то новостей, стоя в ванной и внимательно разглядывая свое заплывшее местами синее лицо, придерживаясь одной рукой за раковину, передал приветы Краевским, пообещал, что встретит… Через три дня… Положил трубку и потерял всякую надежду на то, что до ее приезда успеет «зажить».

***

Скандала не было. Как ни странно, еще до начала отношений Амина закатывала их с превеликим удовольствием, а уже будучи вместе – куда реже, но уж если скандал – то по поводу.

А в этот раз она просто все поняла… и ничего не сказала.

Мир встретил их в аэропорту. Она увидела его издалека – ускорилась, потом еще ускорилась, расплылась в улыбке, но стоило подойти достаточно близко, чтобы разглядеть «узоры» на лице – запнулась. На мгновение во взгляде мелькнул вопрос, а потом потух – зато зажглась дикая злость.

Молча подошла – вручила чемодан, обогнула по крутой дуге, направилась к машине.

Молчала всю дорогу, не поддерживала попытки Людмилы с Николаем как-то их разговорить.

Молчала, когда они уже выгрузили Краевских с чемоданом в квартире Амины.

Мир думал, что Амина так тут и останется – но женщина удивила. Пока они с Краевскими чаевали, Амина собрала уже другую сумку – поменьше. Вышла из квартиры, вернулась в машину, села…

Видимо, это было указание ему идти следом и ехать дальше – к себе домой. Мир так и сделал.

Амина молчала, волоча ту самую новую сумку к лифту в доме Мира самостоятельно. Нарушила молчание только чтобы ответить на попытку мужчины забрать ее.

– Тебе нельзя, придурку, – полоснула взглядом, словно кнутом, а потом поперла дальше – сама.

Молча ехали в лифте, молча вошли в квартиру. Молча начали жить.

Мир готов был к тому, что подобное может случиться. Но готовился к скандалу, к битой посуде и тому, что она видеть его не захочет, а получилось, что наоборот – осталась у него… но их мир погрузился в молчание.

Он желал ей доброго утра, она морозила его взглядом, он пытался поцеловать – получал по морде. Он смотрел на себя в зеркало, видел, как синяки сходят, и надеялся на то, что ее злость тоже отпустит.

За что злилась? Ему было понятно. Она-то считала Шахина слишком опасным. А он подставил себя под слишком большой риск. И случись с ним что-то – она бы себе не простила.

Десять дней не прощала. Из его квартиры поехала провожать Краевских. Вернулась лишь на следующее утро.

Он-то тоже собирался их проводить, но не посмел. Поэтому только позвонил. Поблагодарил и пообещал, что все у них будет хорошо.

Они тоже его поблагодарили – за Амину… И за Илью. Вот так.

Иногда Мир видел, как Амина выходит из ванной с красными глазами, но на его очередное извинение и попытку поговорить реагировала привычным уже злым взглядом, а потом уходила – в себя, в Баттерфляй, в свою пустую теперь квартиру.

Потепление наступило как-то неожиданно.

Мир проснулся однажды ночью, слыша тихие всхлипы. Амина сидела в кровати, смотрела не него – раскрывшегося во сне, на желтые уже синяки, которые выглядывали из-под футболки, и горько плакала.

– Иди сюда, – он сел, прижал к себе, стал укачивать, но успокоиться это не помогало, она расплакалась еще сильней, попыталась даже оттолкнуть, убежать, но не вышло.

– Ты идиот, Бабаев! – смахнула с лица слезы, заглянула ему прямо в глаза, будто бросая вызов, чтоб не думал, что она как любая другая слабая баба тут же сахаром растаяла от его тепла. А он и не думал. Его Амине-ханым – точно не сахар.

– Да, но иначе нельзя было, – а потом прежде, чем вновь возмущаться начнет – поцеловал. И так уж случилось, что то ли соскучились безумно, то ли Амина так до сих пор и не поняла – от чего ее сейчас больше разрывает – от нестерпимого желания и счастья, что он жив-здоров,  или от злости, но вместо того, чтобы оттолкнуть – прижалась, вместо того, чтобы зубами цапнуть, со всей силой ответно прильнула к губам, вместо того, чтобы щипать, кусать, колоться, стала гладить-гладить-гладить. Синяки все, ссадины, ушибы.

Но нежности надолго тоже не хватило – секс у них вышел практически такой же схваткой.

Смяли к чертовой матери постель, перецеловали друг друга – он ее загорелости, она его синяки, губы поприкусывали, парочку новых синяков заработали, а еще дышали тяжело и кричали даже. Всю ночь успокоиться не могли. А утром Амина все же затихла. Вновь стала как бархатной, кошкой, которую гладишь по спинке, а она мурлычет и ластится. И ласки эти разительно отличаются от ночного безобразия. Но взлетаешь по утрам не ниже…

А потом можно и поговорить.

***

– Как ты проводила родных? – Амина лежала на животе, закрыв глаза и тихо наслаждаясь ласковыми поглаживаниями Мира от самого затылка и до копчика. Он тоже наслаждался – глядя на нее и чувствуя, насколько переменилось ее настроение. После шторма у них наступил полный штиль. Амина стала будто глиной, которую можно было мять в руках, создавая самые невообразимые фигуры. Конечно, штиль тоже обещал быть временным, но мгновение надо было ловить.

– Грустно… – Амина ответила, а потом замолчала, вспоминая…

Провожать Краевских действительно было безумно грустно.

А еще все было как-то впопыхах и скомкано. Она не могла расслабиться и полностью сосредоточиться только на них. Все ее мысли постоянно возвращались к Миру. Миру, которого ей одновременно хотелось убить… И за которого было так страшно…

Увидев его в аэропорту, Амина действительно тут же все поняла. Ну не из тех Мир мужчин, которые дерутся без причины. А причина у него могла быть одна. К сожалению, Амина даже знала ее имя и периодически встречалась с ней взглядом… в зеркале.

Еще когда-то давно, в Баку, Амина долго вычитывала Илью за то, что полез из-за нее в драку. Объясняла, что оно того не стоит. И она этого не хочет… Краевского тогда ее слова не проняли. У них, у мужчин, своя система координат в этом плане и свои понимания – что делать стоит, а что нет.

Позже, когда Шахин избил Илью уже в Краснодаре, Амина долго не могла простить себе, что мужу пришлось пережить такое из-за нее. Краевская представляла, как это могло происходить, как он потом – избитый – лежал в подворотне, ожидая то ли смерти, то ли спасения, и чувствовала себя ответственной за это.

Не будь в жизни Ильи ее – не было бы тех драк, крови и боли. Прожил бы он дольше? Одному богу известно, тут Амина запретила себе гадать и предполагать. Но вот то, что оставила любимого наедине с опасностью, которая звалась Шахином и его дружками, так себе и не простила.

А теперь судьба во второй раз проиграла тот же сценарий. Только теперь в главной роли был Мир.

И стоило Амине увидеть его разбитое лицо, как в душе вновь поднялась волна злости в первую очередь на себя. За то, что теперь уже этот мужчина испивает чашу боли из-за нее.

И уже его Краевская не могла оставить ни на секунду. Она откровенно боялась. Боялась, что с ним что-то случится. Что судьба может быть еще более цикличной, чем кажется на первый взгляд.

Поэтому-то и не осталась дома после возвращения, а собрала сумку со всем необходимым, чтобы потом днями и ночами быть рядом – в постоянном напряжении и под пристальным надзором.

Уходила только тогда, когда сил больше не было. Когда грудь просто разрывало от боли и рыданий.

Когда-то запечатанный поток горя как-то сам вновь освободился. Она вновь готова была рыдать днями и ночами напролет – будто снова оплакивая Илью и продолжая бояться за Мира. Но главное – ненавидеть человека, который до сих пор не оставил ее в покое.

Краевские все это понимали. И внимания-то особо не требовали. Кажется, даже удивлены были, когда она ворвалась в квартиру за час до их отъезда.

Чемодан был собран, сами они – готовы. Сидели тихонько на кухне, обсуждали что-то негромко, смотрели друг на друга…

– Мамочка, папочка, простите меня…

Она же действительно ворвалась. Долго обнимала, просила простить, просила не уезжать, а если уж нужно – то непременно вернуться.

Они в свою очередь тоже просили – не закапывать себя живьем, простить Мира, понять, что он все правильно делает, не плакать, а если очень сильно хочется – то плакать только от счастья…

– Мам, а фотография…? – уже выходя из квартиры, Амина заметила, что их с Ильей совместной свадебной фотографии на привычном месте нет. Остался только практически незаметный след на стене.

– Пришло время другую фотографию вешать, Амиша. А эту мы будем хранить, – ответил ей Николай Митрофанович, глядя при этом так, что сердце сжалось.

Они все понимали. Все ее метания и сомнения. А еще они ее благословляли и умоляли идти дальше. Не стоять, как вкопанная, на развилке, а броситься в нужную сторону.

Фотографию же забирали потому, что жить прошлым – удел стариков. В том, что их Амиша никогда не забудет свою первую любовь, они не сомневались. Вот только помнить – не значит запретить себе жить дальше. Восемь лет – это и так слишком долгий срок. И теперь ее сердце придется долго и усердно отогревать.

Людмила Васильевна не сомневалась, что тот человек, на которого она возложила огромные ожидания по такому отогреву – со своей задачей справится, нужно только, чтоб Амина его к себе подпустила.

А потом вновь была поездка на такси до вокзала, слезы у вагона и в нем. Амина даже за поездом бежала. А когда он скрылся из виду – почувствовала ужасную пустоту.