Мария Акулова - Гранатовое зернышко

Мир в этом плане оказался более проворным – выступил чуть вперед, загораживая собой Амину, дождался, пока Шахин подойдет, разглядел его внимательно – натурально жалкого с до сих пор виднеющимися ссадинами, бросил слова в лицо.

– Ты не рад, а она пусть за себя скажет… – Шахин заглянул за спину Бабаева, смотря с ухмылкой на Амину. – Или она что, так меня боится, что дар речи теряет и приходится за твоей спиной прятаться?

– Это не она боится, это я за тебя боюсь, Шахин. Если отойду – она тебя не хуже, чем я недавно, оприходует. Так что не гневи бога…

За Амину ответил Мир. Врал ли? Конечно, врал. Подпускать Шахина на пушечный выстрел к Амине не собирался. И так получилось, что слово свое не сдержал – этот крендель к ней и сейчас подойти не должен был.

– Чего тебе нужно? Хочешь, чтобы я со свекром твоим связался?

Услышав угрозу, Шахин скривился. К сожалению, такая перспектива его не радовала. Вообще, чувствовать себя пойманным на крючок ему было противно. А виновата в этом все та же чертова Эмине, которая с детства ему покоя не давала…

– Не угрожай мне, а дай лучше с невестой поговорить…

– К черту пошел… – тут уж не выдержала Амина. Бросила ответ со всем презрением, которое чувствовала в своей жизни, пожалуй, к нему одному.

– Она тебе не невеста. Давно. Считай, никогда и не была. Я же говорил…

– Да, – Шахин заулыбался. – Говорил. А еще говорил, что тебя ждала… Вот только помнишь, что я тебе тогда ответил? – Мир помнил. И очень не хотел, чтобы Шахин повторил это перед Аминой. – Не ждала она тебя, брат, она другого нам предпочла. Сначала мне, потом всем… Ты его видел вообще? Там же взглянуть не на что – щуплый, мелкий, светлоглазый какой-то, патлы длинные, ни обеспечить ее не мог достойно, ни даже от меня защитить – недоразумение одно. И вот это-то недоразумение она нам и предпочла…

– Заткнись… – Мир услышал голос Амины из-за собственной спины, и он звучал так тихо, и одновременно так страшно, что оглянуться Бабаев не решился.

– А то что? Эмине? Что ты мне сделаешь? Твой верный пес меня уже избил, мой же свекор скорей всего разорит. Что ты мне можешь сделать такого, что заставило бы меня прекратить говорить тебе правду? Правильно, ничего. Поэтому я продолжу. Одного понять не могу… Эмине, если ты так его любила – этого своего русского танцора, почему не побрезговала потом лечь под другого? Почему под него? – Шахин кивнул на Мира, глядя при этом прямо на Амину.

– Иди в машину, – Дамир же обратился к Амине, вот только шансов на то, что она послушается, почти не было. Так и вышло. Амина осталась стоять, так и не дав ответа.

– Ты же мне когда-то клялась, что либо он, либо никто. Даже после смерти его клялась, что больше никогда… Что тебя тошнит от одной только мысли… И я же четко помню, что речь не только обо мне шла – обо всех. Это ведь твои слова, что ты один раз в жизни любить можешь. Ну так что изменилось? Или в этом-то и есть вся ценность твоего слова? Сегодня – одного, завтра – другого…? – Шахин хмыкнул, а потом на Мира уставился. – Не верь ее словам, брат. Ой не верь… Видишь же – сама не знает, чего хочет. Тосковать по своему танцору или…

– Поехали, – не желая больше слушать этот бред, Мир взял Амину за руку, подвел к пассажирскому сиденью, усадил, дверь за ней закрыл. А потом вернулся. – Все сказал? Тогда езжай с богом. Ей жизнь ты испортил окончательно. Можешь радоваться.

***

До дома Амины они ехали молча. Очень напряженно.

Зайдя в квартиру Краевской, Мир даже не заметил, что на месте старой фотографии ничего не висит.

Они вошли в комнату, являвшуюся и спальней, опустились на кровать – рядышком, но друг друга не касаясь, руки сложили одинаково – сжав колени, уставились перед собой, думая о своем.

– Знаешь, я наконец-то поняла, – первой тишину нарушила Амина, – до этого все никак въехать не могла – почему, если уж он такой настырный, почему ни разу не попытался действительно в машину затолкать, отвезти куда-то и там уж жениться, ну или сделать то, что на самом деле его интересовало. Вот честно, миллион раз задавалась этим вопросом. Для этого-то в частности и оружие завела. И только сейчас будто прозрела. Я ему не нужна, ему нужно мне мстить. Не знаю уж за что, может, за то, что с детства отказывалась признать его авторитет и значимость. Но теперь не сомневаюсь в том, что права. Он столько раз появлялся в моей жизни, и после каждого хочется встать под душ и смыть с себя… кожу. Именно кожу, потому что после его слов я себя чувствую так, будто грязь не снаружи – а внутри, под ней…

– Это неправда. Ты хороший человек, Амина. В отличие от него.

– Да уж… Хороший, – Краевская тяжело прерывисто вздохнула. – Сначала сбежала из родного дома, подставив целую толпу близких людей. За столько лет не справилась даже, чем для них вылился мой побег. Сбежала ради большой любви, считая, что этим можно оправдать все, да только и любовь свою большую не сберегла. И оттуда тоже сбежала, чтобы осесть здесь. И здесь что? Здесь ни грамма пользы, ни грамма добра и света. Но самое ужасное, что он ведь совершенно прав.

– В чем? – Мир повернулся к ней, напряженно ожидая ответа. Он-то все сам прекрасно понимал, но хотел услышать от нее. Зачем? Чтобы потом долго переубеждать. Наконец-то в открытую. Переубеждать, что любя его, она не предает Илью, не изменяет ему и клятву свою не рушит.

Но Амина оказалась слишком упрямой.

– Ни в чем… – встала с кровати, подошла к окну. – Спасибо, Мирка, езжай домой, пожалуйста. Я сама побыть хочу. Подумать.

Конечно, тут же согласно свалить Мир не мог. Подошел сначала, плеча коснулся, почувствовал, как она тут же брыкнулась, как глянула – даже зло слегка. Вновь попросила оставить наедине с собой.

– А если я с тобой побыть хочу? То что мне прикажешь делать? – и это разозлило Мира. Впервые он позволил себе не заниматься «вхождением в ее положение», а разозлиться.

– Что хочешь, то и делай…

Ответ же ее взбесил окончательно.

Он таки ушел. Хлопнув громко дверью.

А потом поехал в тот парк, в котором когда-то катал ее на спине после свадьбы, того же мороженщика нашел, купил у него соленое карамельное извращенство, сел на ту же лавку, начал есть и злиться. Злиться и есть.

Зараза. И дура. И неизвестно, что хуже. Хотя в заразу-то он влюбился, а вот дуру из нее хотелось вытрясти. Вместе со всеми ее глупыми сомнениями и самоедством.

Откуда у нее времени-то хватает на то, чтоб постоянно себе рану расковыривать?

Она что, мазохистка что ли? Вот угораздило-то… Ой, попаааал…

Мир отгрыз кусок мороженого практически с остервенением, чтобы потом его с таким же остервенением и пережевывать, чувствуя, как кусочки соли хрустят на зубах.

И ведь бросить ее не сможет.

Только попытался представить себе, как появляется на ее пороге чтобы сказать, что он устал, что она его достала и в море слишком много рыбы, чтобы тратить столько времени и нервов на одну контуженную селедку, сразу же спасовал. Ну не сможет он уже от нее отказаться. Вроде бы немного времени прошло со знакомства, а он успел всей душой к ней прикипеть.

Все, как мечтал, получилось – совпали телами, душами, мыслями. Кроме одной – крайне навязчивой Амининой мысли о том, что любить его она не может.

– Дура… – Мир догрыз мороженое, салфетку бросил в мусорный бак со всей силы, к машине вернулся…

И к Амине тоже вернулся. Долго трезвонил, конечно. Был шанс, что она спит давно и он ее сейчас разбудит, но стыдиться Мир даже не пытался.

Открыла Краевская действительно не сразу, стояла – то ли заспанная, то ли заплаканная, завернувшись в большой байковый халат не по погоде, сложив руки на груди.

– Чего пришел? – спросила зло, изучая своим тяжелым взглядом. Будто искала, к чему придраться можно.

– Любить тебя хочу. Даже такую идиотку.

Не давая ей времени возмутиться, дверью перед носом хлопнуть, физически расправиться, зашел, за своей спиной хлопнул, обнял прямо такую – злую, над землей поднял и вглубь поволок.

Все же плакала, дура-то. Соленая вся.

Ну вот как с ней жить? Рядом – плохо. Ушел – плохо. Любишь – плохо. Не любишь – сразу в плач бросается… И сама не знает, чего хочет. И за себя решать не дает.

– Я тебя люблю, ясно? – не тратя времени зря, Мир развязал халат, ночную сорочку со странно дышащей, будто всхлипывающей, Амины стянул, теперь уже голое тело обнял, запрокидывая одной рукой голову, а другой все тело оглаживая. – И это не обсуждается. Поэтому если я дверью хлопаю, уходя, то это временно. Тоже ясно?

Амина кивнуть попыталась, но было тяжело, учитывая, что голову Мир фиксировал надежно.

– О Шахине своем сраном забудь наконец-то. Ничего он тебе не сделает. Никогда. Со мной будешь или без. Трусом был, трусом и остался, сама ведь говорила. Но другое меня удивляет. Как ты, Амина, умная женщина, можешь быть настолько глупой, чтобы принимать его слова близко к сердцу? Не мои. Не своим названных родителей. Не других близких людей, а его. Я говорю тебе, что люблю, а тебе важно, что он говорит. Как? Ответь.

Продолжая задавать вопросы, Мир и с себя рубашку стянул, на какое-то время отпустив Амину, ненадолго – снова скоро к себе прижал.

– Есть что сказать? – и заключительный вопрос задал. Наверное, единственный, на который действительно требовался ответ. Остальные-то так – для подумать…

– Нет.

– Кто бы сомневался… – после чего Мир бросил все попытки ее или себя вразумить.

***

Что Амина почувствовала, когда Дамир ушел, хлопнув дверью – панику. Вроде сама его об этом попросила, но стоило понять, что это мог быть конец, что их конец мог выглядеть именно так – его громкими шагами по полу спальни, коридора, а потом звучным хлопком двери, стало дико страшно.

Шахин вылетел из головы, вечные поиски повода для того, чтоб себя пожалеть вдруг оборвались. Потому что впервые за долгое-долгое время у нее на самом деле появился повод бояться и отчаиваться. Он ведь мог уйти навсегда…

Следующие часы, в которые Мир бродил по парку, расправлялся с мороженым, и ездил по городу, Амина пыталась заставить себя учиться – учиться жить без него. Снова одна. Но ничего не получалось.

Сердце рвалось к нему, а глаза все плакали и плакали. Когда же в дверь позвонили, захотелось разрыдаться уже от счастья – потому что только так, только почувствовал, насколько реально ей станет больно, если он уйдет, Амина поняла – без него уже не сможет.

Понять-то поняла, но сказать вслух это пока не решилась. Чуть позже.

Той же ночью, уже после того, как Дамир заснул впервые на ее кровати, лежа на животе, обняв руками подушку, отвернув лицо к окну, Амина с небывалой жадностью впитывала взглядом эту картину, пользуясь уверенностью в том, что он никогда не узнает, как она может смотреть на него – так же беззащитно и беспомощно, как он сам.

На место старой фотографии совсем не обязательно вешать новую. Дело ведь не в замещении одной любви другой. Но и неготовность заменить не означает неготовность вновь полюбить.

Амине казалось, что полюбить после Илюши она действительно уже не сможет, не захочет, не посмеет. А потом в ее жизнь ворвался один парень из клуба Баттерфляй, и все перевернул.

Каких сил ему это стоило – одному богу известно, но удалось ведь… Удалось.

– Я люблю тебя, Мирка… – коснувшись губами плеча мужчины, Амина тоже закрыла глаза, чтобы заснуть, встретить новый день, который неизвестно что несет. Главное, чтобы он больше не уходил. Чтобы с Шахином не дрался. Чтобы рядом был. Цел и здоров. И счастлив. И… И чтобы просто был. Всегда.

– Дядя Аббас, здравствуйте…

– Здравствуй, Дамир, здравствуй! Очень рад тебя слышать, дорогой мой мальчик… – как каждое его «зернышко», сколько бы лет им не становилось, оставалось для Аббаса ребенком, так и в родном племяннике он тоже до сих пор видел резвого мальчишку, который обожал бегать летом по их с женой двору, размахивая деревянным мечом. – Какими судьбами? С родителями все хорошо? А с сестрами? Племянник подрастает?

С Сарой-то они созванивались часто, а в последнее время так вообще практически ежедневно, но Мир звонил дяде куда реже. А сегодня ведь не праздник и не памятная дата, значит, повод должен быть серьезным.

– Все хорошо, дядя Аббас. Все здоровы. Лала как от вас вернулась, отойти не может. Все ходит какая-то загадочная, задумчивая… Вздыхает тяжело. Мы тут думаем, что влюбиться успела, пока вас и бабушек навещала, как считаете?

Аббас рассмеялся в трубку. Смеялся долго, заразно, от души.

– Все может быть, милый. Все может быть… Знаешь сколько у нас тут женихов-то завидных? Не стыдно вашей Лале предложить.

Мир тоже рассмеялся. Хотя звонил, если по правде, не затем вовсе. Сегодня волновало его другое. Что? Тянуть не стал…

– У меня просьба к вам, Аббас-бей. Очень важная. И очень большая. Амины касается…