Амина же чувствовала, что что-то в нем изменилась, поэтому вела себя так, чтоб как можно быстрее вернуть все на круги своя. Как оказалось, его гнева она боялась куда меньше, чем возможной приязни. Теперь девушка пыталась не попадаться на глаза Дамирсабирычу, а если уж попадалась — то доводила до белого каления и отпускала с миром прежде, чем скандал окажется неизбежным. Про пари никто ведь не забывал, да и денег менее жалко не становилось.

— Раз жалко, тогда давай я тебя замом своим сделаю, часть работы переложу, будем вместе мало спать и много работать, как тебе? — Мир огрызнулся на автомате, и только потом понял, что «вместе мало спать» она не оценит. Попытался замять. — Что значит твое «не могу ночами»? А кто может?

— У меня все продуманно… — Амина решила, что дешевле будет оставить без внимания комментарий о совместной работе и отдыхе. Девушка положила на стол перед Миром лист бумаги, начала объяснять, — мы с девочками составили график, нагрузка у каждой увеличится на две ночи в месяц, это не так уж критично. Даже доплачивать за этот месяц не понадобится — я пообещала, что пересмотрим оклады осенью…

Мир вопросительно поднял бровь. Что хотел сказать — Амина поняла без слов.

— Нет, Дамир, я не слишком много на себя беру, я верю в твой администраторский талант и в то, что к осени выйдем в уверенный плюс.

— Окей, им поднимать не будем, но почему я тебе-то должен платить деньги за то, что ты на работу ходить не будешь?

— Я буду, — Амина вновь села на кресло напротив стола начальства, забросила ногу на ногу, отметила, как Мир скользит взглядом по этим самым ногам, а потом вновь смотрит в глаза, и во взгляде мелькает практически боль… — Буду заниматься всем, кроме ночных выступлений. Ты же знаешь, я еще при Пирожке могла себе позволить слезть с тумбы. Не слазила лишь потому, что самой так хотелось. А здесь я хореограф, Дамир, а не рядовой танцор. И ивент-менеджер, как ты сам изволишь это называть, так что…

— Хорошо, иди, сил моих нет… — Мир махнул рукой, разворачиваясь в кресле.

Амина же хотела было пустить прощальную шпильку, но вовремя одумалась. Вышла спокойно из кабинета, бросив напоследок «спасибо». С Миром творилось что-то неладное. И будь у нее меньше собственных хлопот, она бы поставила себе целью в этом разобраться, но хлопот, по правде, было с головой…

Мир же услышал, как за девушкой захлопнулась дверь, а потом приложился парочку раз затылком о мягкий подголовник кресла. Смотреть на нее не было сил. В одном помещении находиться сложно. Будто приворожила — ей богу. Мир чувствовал себя одновременно влюбленным идиотом, слабовольным дураком и упрямым бараном.

А то, что ночами ее в клубе не будет — это однозначно к лучшему. За это никаких денег не жалко. В последнее время он уже несколько раз не выдерживал — спускался ночью посмотреть на шоу местных бабочек. Смотрел и страдал. Быстро находил Амину, прикипал взглядом, твердел весь, оторвать глаз не мог, а в голове тут же намешивалось столько картинок — и этой ночи, и давнишней репетиции, и сцен, которых не было никогда, да и быть не может. И уже после десяти минут созерцания хотелось забросить ее на плечо, в какой-то каморке запереть и не выпускать. Самому можно там же замкнуться. Она, конечно, мстить будет страшно, но умереть от ее руки — не самое ужасное. Куда страшнее чувствовать себя озабоченным переростком, который вдруг влюбился в гоу-гоу клуба Баттерфляй.

Миру было тяжко. Мир боролся как мог. Мир даже Гульнару на нервах гулять повел. Искренне поверил в возможность исцеления путем замещения. Но это было настолько… мило, добро, правильно, что сахар весь вечер будто хрустел на зубах. Именно тогда Мир окончательно понял насколько жестоко с ним поступил бог, подбросив на жизненный путь встречу с Аминой. Она окончательно испоганила его и без того специфические вкусы. Ему всю жизнь нравились девушки с крутым нравом. Вот только если в университетские времена крутость нрава измерялась тем, какой скандал он получит за пропущенный десяток вызовов во время гулянки, на которую даму не взял, и каким бурным выйдет примирение после его промаха, то после знакомства с Аминой ему и те давнишние барышни казались пресными.

Ей богу, он готов был и к одной из них вернуться. К той, которая до сих пор не обросла семье, детьми, серьезностью. Но и они вряд ли до Амины дотянут.

До Амины дотянуть может только она. Во всем. И каждый раз, приходя к этому заключению, Мир начинал страдать с новой силой. За что с ним судьба поступает так жестоко, он не знал.

Тем более, не знала и Амина.

* * *

Сигнал приближающегося поезда вывел Амину из раздумий. Она стояла на перроне, ожидая прибытия родных стариков. Сердце трепыхалось, постоянно ускоряясь, сложно было оставаться серьезной — улыбка сама расплывалась по губам, нетерпение подмывало пойти навстречу поезду.

А потом мимо проехал локомотив, первый вагон, второй, третий… Амина внимательно заглядывала в каждое из окон, надеясь увидеть родные лица. Увидела их в четвертом…

— Мамочки, — увидела, сердце будто остановилось, а потом вновь забилось быстро-быстро. Людмила Васильевна приметила ее сразу же, начала махать, Николай Митрофанович чуть позже, но стоило увидеть роднулю, поступил так же.

Как назло, поезд все ехал и ехал, а Амина неслась рядом с составом, лавируя между такими же встречающими как она, чтоб не терять из виду «свое» окошко.

И после остановки снова пришлось ждать — пока откроется дверь, пока спустится лестница, пока по одному начнут выходить люди с сумками…

Амина стояла рядом с составом, нервно ожидая, пока выйдет последний из пассажиров, чтоб тут же влететь в вагон, снести тот пресловутый специально купленный чемодан и убедиться, что никуда они не денутся.

— Девушка, а вы не меня ждете часом? — какой-то неудавшийся встречатель даже решил воспользоваться временем выгрузки, подкатить, но Амине было настолько не до того, что даже не ответила никак — отмахнулась как от мухи, а потом юркнула вслед за крайним в очереди на выход, ступила на ковер, которым был устелен пол вагонного коридора…

— Люд, да я сам сейчас… Не охай… — услышала издалека родные голоса, до нужного купе практически добежала…

— Мам, пап, — застала ожидаемую сцену — Николай Митрофанович успел уже достать действительно внушающий размеров чемодан, а теперь пытался разобраться с заевшим крючком, который не давал нижнему лежаку опуститься.

— Аминушка… — и тут же попала в сильные объятья на троих. Даже на четверых, если считать чемодан, который так и остался стоять между ними. Не мешал совершенно. Сейчас ничего не мешало бы. Так тепло было, так хорошо. Сказочно просто.

— Идем, девочки, идем… Там обнимемся. Сейчас поезд тронется, дальше поедем… — зерно рационального вселил в них Николай. Дал немного пообниматься, но тут же скомандовал выходить. Естественно, спорить с ним не собирались, Амина схватила чемодан за ручку, повезла к выходу.

Вновь увидела неудавшегося поклонника.

Стоял, болезный, в обнимку с женой и с дочкой на руках. Жена — красавица, дочка к нему жмется так, что видно сразу — соскучилась жутко, а этот кобель…

Вновь Амину заприметил, подмигнул, жену обнимая, дочку в щеку чмокнул.

— Чемодан снести поможете? — и будь Аминина воля, спустилась бы да заехала казанове меж рогами, да не вовремя сейчас, родные расстроятся. Но хотя бы пользу от игривого поиметь можно.

Недолго думая, мужик отдал дочку в руки жене, понесся навстречу. Чемодан снял, ручку подал, поцеловал бы, наверное, не успей Амина вовремя ее выдернуть, а потом развернуться, чтобы подать уже родителям.

Николай Митрофанович раньше отказался бы. Он у них мужчина сильный, крепкий, да только колено ведь не из любопытства лечить решил, а потому что действительно беспокоило. Спустился, подал руку уже своей Людочке…

— Ну что, привет, Киев, — а потом они вдвоем оглянулись, синхронно делая глубокий вдох… — Давно не были, да? — Николай глянул на жену.

— В советское время еще, после университета приезжали, Сашке десять было, Илюше три… Изменился Киев, Аминушка?

— Вот сейчас и узнаем, обзорную экскурсию устроим, — еще раз быстро обняла приехавших, а потом схватила чемодан, направляясь прочь с перрона.

Хотелось парить, летать и не верилось…

— Ты видел, Коль, как наша Аминушка — пальцем поманила и все, уже бежит чемодан ловить…

Людмила Васильевна обращалась к Николай Митрофановичу, но Амина их прекрасно слышала — улыбнулась. Столько гордости было в этих словах. Столько любви в этом «наша Аминушка»…

— Видел, Люд, видел. Еще бы… Я бы тоже бежал, будь помоложе…

Амина обернулась, послала Николаю Митрофановичу воздушный поцелуй, а потом посеменила дальше, не в состоянии спрятать улыбку. Этот голос… Как же она любила этот голос…

* * *

Дальше по плану у них была маленькая обзорная экскурсия. Они проехались по центру, несколько раз даже остановившись, когда Людмила не могла сдержать свое «ой, а помнишь, мы тут…», вышли на набережной, съели по мороженому, а потом покатили домой, где их ждал самый настоящий пир.

Таксист помог затащить чемодан на восьмой этаж, за что получил хорошие деньги и улыбку Амины, а Людмила с Николаем почему-то замялись на пороге квартиры…

— Проходите, мам, пап, проходите… Вон тапочки… Надеюсь, удобные…

— Вы тут такие хорошие, Аминушка… — и только потом поняла, почему же они застыли на пороге как вкопанные.

Главная бабочка Баттерфляя долго размышляла, что делать с висевшей здесь на стене фотографией. Думала снять — чтоб не теребить старикам душу, но и жизни своей не могла представить без того, чтоб зайти в дом и встретиться взглядом с серыми глазами Илюши.

Думала долго, а решение так и не приняла, все откладывала на завтра. Закончилось тем, что поехала на вокзал, так ничего и не предприняв.

— У нас дома такая же, но меньше стоит в вашей комнате, помнишь же?

— Помню, — Амина улыбнулась, тоже задерживаясь на какое-то время взглядом на фотографии.

Амине казалось, что в восемнадцать лет она выглядела совсем еще ребенком, но уже была невестой. Впрочем, и Илюша в свои восемнадцать тогда не тянул на главу серьезного семейства. Вот только им было наплевать. Они любили безоговорочно и беззаветно. Женились рано, по любви, будучи знакомыми меньше года, преодолев все преграды и наплевав на все предрассудки. И на этой фотографии никто не смог бы увидеть их сомненья или страхи. Там были два влюбленных взрослых ребенка. Илья и Амина Краевские.

— Проходите, я там в ванной вам полотенца развесила, банные на кровати положила, если хотите, давайте вы пока от дороги отойдете, а потом ужинать будем. Я долму накрутила, но тушиться еще не ставила, она когда свежая, только из кастрюли — вкуснее…

— Есть, наш генерал, — первым от фотографии взгляд отодрал Николай Митрофанович, взял за руку Людмилу, повел исполнять указания.

Амина же, проходя мимо застекленной рамки, провела пальцем по нижнему ободу. Поступала так часто и ничего не могла с собой поделать — хотела хоть таким образом коснуться если не живого человека, то живых воспоминаний.

* * *

Банные процедуры и приготовления Амина со старшими Краевскими закончили одновременно.

Уже в семь они дружно сели за расположенный на кухне небольшой стол, щедро уставленный вкусностями. Амина старалась — готовила, носилась в поисках излюбленных родительских деликатесов, вырвала в жестокой схватке последний киевский торт, долго по запаху пыталась найти настоящий ароматный чай, а не чайные красители, которым часто довольствовалась сама.

Николай с Людмилой охали и ахали, с благодарностью поглощая выставленные на столе угощения. Амина же разве что не урчала кошкой, так она была довольна всем происходящим. После восьми лет попыток убедить себя, что у одиночества, зовущегося уединением, есть своя незаменимая прелесть, она наконец-то могла смело признаться, что в легкую променяет все его прелести на возможность вот так проводить вечера.

— Обратные билеты мы еще не брали, Аминка, но больше месяца просидеть действительно вряд ли сможем… Саша обещал нам внуков подбросить на все лето.

— Пусть Сашка сюда подбрасывает…

Старшие Краевские рассмеялись, расценив как шутку, а Амина доказывать, что на самом деле готова принять еще и внуков, не стала. Тем более не стала говорить, что планирует сделать многое, лишь бы их приезд длился и длился…

— Да и делать нам здесь что?

— Гулять, отдыхать, книги читать. Я нам программу придумала — на неделю на море рванем, в Одессу.