Мир поднялся с теплого капота, сначала постоял рядом, а потом встал уже напротив Амины, глядя на нее, вопросительно приподняв бровь — ждал ответа.

— Получу… ответ.

— Не знаю, что тебе сказать, Дамирка… Хотя знаю — ты можешь даже не пытаться.

— Почему? — Мир приблизился, Амина отдалилась.

— Не в моем вкусе.

— Неправда, в твоем.

Снова приблизился, снова попыталась отдалиться. Было сложно — приходилось отстраняться, все ниже склоняясь к капоту.

— Значит, я не в твоем.

— Тоже нет — очень даже ничего. Мне подойдет.

— Хам…

Вновь он ближе, она — дальше.

— Ну так почему?

— Почему что? Еще не вишу у тебя на шее? — на самом деле, вариант не самый плохой. Капот все приближался, держать спину постоянно напряженной на весу было сложно, а он продолжал наседать.

— Хотя бы…

Мир это прекрасно понимал, поэтому… нет, не сжалился и не отпрянул. Взял ее руки в свои, забросил на свою шею. Стало значительно легче, но куда опасней. Зато снова можно продолжить игру: он — ближе, она — дальше.

— Ты очень вспыльчивый… И заносчивый… И авторитарный… И…

— Сюда иди… Молча…

А когда дальше было уже некуда, а ближе — до бесконечности, Мир решил прекратить… ее словопоток и свои мучения.

Второй поцелуй от первого отличался сильно. Во-первых, хотелось сейчас больше, во-вторых, ей тоже хотелось… Это чувствовалось, что бы там она ни говорила.

Хотя сейчас, слава богу, действительно молчала, позволяя целовать. Мягко, но сильно, практически не отрываясь.

* * *

Всю свою сознательную жизнь, ну или ту ее часть, в которой Амина знала значение слов «секс» и «капот», это словосочетание казалось ей пошлым. В фильмах встречалось, в книгах читалось, но хотелось разве что отплеваться и дальше пойти. Сейчас же она вроде как сама была на том самом капоте и даже позволяла себя целовать, но пошло это не было. Было тихо, тепло, даже жарко — в груди, и нежно-страстно, каким бы странным ни казалось это сочетание.

Мир не пытался задрать юбку, усадить ее как куклу на капот, раздвинуть ноги, вклиниться… и дальше по сценарию. Нет — прижал к себе, помог занять вертикальное положение после того, как они бесконечно долго клонились, целовал со вкусом…

Всю свою сознательную жизнь, ну или ту ее часть, в которой Амина знала человека по имени «Дамир Бабаев», она клялась себе, что подобное не произойдет. Но почему-то допустила.

И вот он, такой весь допущенный, теперь все целовал и целовал, не собираясь останавливаться, а она не отталкивала — отчасти потому, что было приятно и так логично после всего их совместного сумасшедшего вечера, а отчасти потому, что понятия не имела — а дальше-то что?

Что сказать? Как поступить? Какой рукой по морде съездить? Ведь надо… Для порядка хотя бы. Она же свое слово держать должна, а когда-то обещала…

Вот только думала Амина о жестокой расправе, а когда Мир оторвался от ее губ, то ли вздохнуть хотел, то ли проверить — дышит ли объект целования, она непроизвольно навстречу потянулась.

Осознала это позже, чем успела бы скрыть от Дамира, то ли услышала, то ли вновь губами почувствовала его смешок, за ним — снова поцелуй… Разозлилась сильно… Промычала что-то возмущенное. Собиралась, конечно же, не мычать — а говорить, причем громко, причем грубо, причем прощально, но Дамир особой свободы ее слову не давал.

И по этому поводу тоже возмутиться стоило бы, но… Лучше в третий раз поцеловать…

* * *

— Это ничего не значит, Дамир Сабирович.

— Абсолютно.

— Совершенно.

— Я понял…

— Я рада.

— Ну тогда иди еще раз сюда, на прощание поцелую…

— Дамир!

Рядом с подъездом Амина пыталась уже не кричать — поэтому возглас прошипела. И по рукам дала, которые вновь потянулись к талии.

— Ну не хочешь, как хочешь. Наше дело — предложить…

Дамир пожал плечами, не настаивая. Настоять, конечно, хотелось, но и подразнить Амину тоже.

— Езжай уже, — и ей хотелось… чтобы настоял, но никогда ведь не признается — гордость горной девушке не для того дана, чтоб так легко сдаваться.

— Так может еще покатаемся?

Амина засомневалась, но мотнула головой. Нет. Хватит на сегодня. Покатушки могут закончиться уже не простыми поцелуями, а на это у нее полное и безоговорочное табу. Хотя и на поцелуи табу — вот только Миру это не помешало.

— Так может еще поцелуемся? — а Дамир все не унимался, потянулся к девичьим губам, она там что-то мычала, а он целовал. Нравилось ему это дело…

— Все, езжай, — на этот раз Амина была решительна окончательно и бесповоротно — оторвалась от мужчины, руки с себя сняла, отступила. — А еще раз подойдешь — за нос укушу.

Мир улыбнулся такой угрозе — это уже не «по морде дам» и не «достоинства лишу», прогресс как ни крути.

— Доброй ночи, Амине-ханым.

— И тебе, Дамирка, доброй.

Скользнув напоследок взглядом по лицу Амины, Мир развернулся, решительным шагом направляясь к машине. Амина тоже проводила его взглядом, дождалась, пока сядет в машину, начнет выезжать, зашла в подъезд.

На часах давно перевалило за полночь, поэтому квартиру она пыталась открывать тихо, в прихожей сняла босоножки, на носочках прокралась в ванную.

Здесь смыла с лица все великолепие, платье сняла вместе со всеми украшениями, встала под душ, почему-то улыбаясь… Ее настигла какая-то беспричинная эйфория. И пусть говорят, что тот, кто много смеется — потом будет долго плакать, Амина позволила себе вдоволь тихонько нахихикаться, понадеявшись, что звук ее смеха скроет шум воды.

После этого девушка пробралась на кухню, свет зажигать не собиралась, постепенно привыкая к темноте, но заметив движение — непроизвольно дернулась.

— Не пугайся, зайка, — это была Людмила Васильевна.

— Разбудила? Извини…

— Нет, сама заснуть не могла — сидела тут, смотрела на ваш город, — Людмила погладила табурет, стоявший рядом с тем, на котором устроилась она, Амина послушно подошла, присела, положила голову на плечо старшей Краевской.

Вид здесь действительно открывался неплохой. Виден и Днепр, и противоположный берег с его огнями, вот только раньше Амина об этом как-то не задумывалась, а теперь вместе с Людмилой залюбовалась.

— Хорошо погуляли? — разговор женщины вели тихо. Слышно было, что Николай Митрофанович где-то там крепко спит, глубоко дыша, разбудить еще и его не хотелось.

— Да. От души.

— Это хорошо…

— А вы тут как?

— И мы хорошо. Телевизор смотрели, в парк ходили, разговаривали обо всяком…

— О чем?

— О тебе, конечно, — Людмила провела рукой по буйной головушке, которая сейчас так доверчиво прижалась к ее плечу.

— И до чего договорились?

— До того, что тебе давно пора новую жизнь начать.

— Так я ее и живу, Людмила Васильевна, новую, — Амина улыбнулась.

— Не эту, Аминушка.

— А «эта» новая мне не нужна, — Амина ответила без сомнения, а потом перед глазами мелькнуло лицо Мира.

— И это неправильно, девочка. Годы пройдут, нас не станет, никого не останется вокруг, и я очень боюсь, что только тогда ты поймешь, что погорячилась…

Сто раз они уже вели этот разговор. Сто раз Амина гневно отрицала, хладнокровно спорила, переводила тему, делала вид, что соглашалась, но ничего не меняла.

— Не волнуйтесь за меня, я знаю, чего хочу.

Спорить дальше Людмила не стала. Просто еще какое-то время посидела с дочерью, а потом поцеловала на ночь в лоб, прокралась в спальню, легла.

Долго еще смотрела в потолок, думая о том, насколько Амина упряма, вздохнула тяжело, а потом все же заснула, надеясь на то, что жизнь сама все расставит по местам.

Амина тоже легла на кровать, долго крутилась, пытаясь заснуть, но что-то мешало.

Лицо этой «что-ты» стояло перед закрытыми глазами, а губы то и дело теплели от воспоминаний об их ночных приключениях, и в улыбке растягивались.

Амина давно такого не ощущала, да и в последний раз подобные ощущения ничем хорошим не закончились, поэтому она прекрасно понимала — пора прекращать играться с огнем. Пора прекращать позволять ему больше, чем стоило. Пора…

Да и Людмиле она ни капельки не соврала — прекрасно знает, чего хочет. И отношения с Дамиром — это совсем не то. Она хочет взлета Бабочки, собственного шоу в ней. Хочет Краевских к себе насовсем. Хочет, чтоб фотография в коридоре висела всегда…

Амина на секунду замерла.

И то, что сегодня она о ней даже не вспомнила, как вошла — это ведь ничего не значит… Абсолютно.

Хотя значит — что прекращать нужно еще быстрей. Прямо завтра. И пусть ей снова будет объявлена война, она переживет. И не такое переживали…

* * *

Решительных решений в ту ночь было принято много.

Амина решила прекращать.

Мир решил ни за какие деньги не отступать.

Людмила решила действовать, а не только убеждать.

Николай Митрофанович решил поить перед сном жену с Аминой теплым молоком с медом, чтоб ночами по квартире не бегали.

Сара решила, что сына срочно пора женить. И свадебная незнакомка, казалось, может ей в этом помочь.

Сабир решил не вмешиваться.

Лала решила… Тоже что-то решила. Как и Наира с Кяримом, Глеб Имагин с Настей.

Но самое важное решение в ту ночь приняла судьба. Она решила испортить планы всем…

Глава 11

Самолет по направлению из Баку в Киев приземлился в Борисполе.

Шахин был налегке — не надолго ехал, всего на день, может, два.

В руках только телефон да портмоне, одет в светлый костюм с идеальными стрелками на ровных серых брючинах, пиджак на две пуговицы и даже галстук темного бордового цвета.

Кто-то сказал бы лондонский денди, а он считал себя бакинским. С детства любил красиво одеваться, чтобы волосы были всегда опрятно уложены, не допускал грязи под ногтями, впрочем, как и грязи в своей жизни.

При этом грязью считал то, что не устраивало лично его. Имел право и возможности — сначала благодаря родителям — отец был именитым бакинским проектировщиком, потом благодаря уже себе — Шахин выбрал другую профессию, не слишком одобряемую отцом, но принятую им. Он решил заняться только зарождающейся в их стране отраслью — шоу-бизнесом. Создал собственное продюсерское агентство вместе с детскими друзьями, постепенно отвоевал в нем главенствующее место. Пользуясь финансовой поддержкой отца и теми связями, которыми тот обладал, начал постепенно поднимать свой бизнес. Это заняло лет пять, и теперь Шахин искренне и с гордостью считал себя акулой. Практически монополистом. Молодые и неопытные, но талантливые мечтали попасть к нему под крыло. Он делал все для того, чтобы оставаться именно таким — единственным на рынке. Защитой для своих и опасностью для чужих. К сожалению, в последнее время становилось все трудней.

Именно поэтому весточка из Киева так взбесила.

Шахин посчитал это ударом ножа в спину. Ударом от своего же. Он не был знаком с Дамиром Бабаевым лично. Знал его только из рассказов Руслана — его ближайшего друга. Знал, как хорошего парня, своего, надежного…

И этот свой, надежный, хороший попытался так их опрокинуть.

И дело ведь даже не в группе. Ребята, конечно, примчали к Шахину, лично выражаю всю свою злость по поводу происходящего, но их гнев волновал продюсера не больше, чем слезы нищенки, которая раскачиваясь просит подать на пропитание ей и ее несуществующим детям. Взволновало, а если быть совсем уж честным — взбесило Шахина не это.

Взбесило то, что какой-то киевский баран считает себя в праве так поступать с ним.

Шахин давно усвоил, что подобных прецедентов допускать нельзя. Позволишь унизить себя одному — так же поступят сотни. Поэтому сначала поручил разобраться во всем Руслану, а когда тот развел руками, мол, не смог, решил заняться этим сам.

Хотя если быть честным, у него была еще одна причина для того, чтоб прилететь и лично пообщаться с Дамиром.

Причина эта была всего намеком, всего парой слов друга, которые тот бросил неизвестно — сознательно или по неосторожности. Руслану вполне могло показаться, но Шахин не мог не проверить…

У выхода из аэропорта Шахина ждала машина, он запрыгнул в нее, дождался, пока оператор пришлет все смс-ки о приветствии в новой стране, о тарифах и прочей лабуде, покрутил телефон в руках, думая, как лучше поступить — звонить сразу же или подождать, а то и нагрянуть нежданно? Решил все же предупредить.