Она тогда, по его мнению, в чем-то провинилась. И он предложил ей попросить у него прощения, потом это самое прощение заслужить и вернуться под хозяйское крыло. Еще похлопал так рядом с собой на кровати, на которой возлежал в тот момент.

А Амину аж перекосило. После тех слов она смотрела на него, а видела Шахина. Полгода ее черной реабилитации закончились.

Она собрала вещи и ушла из той шикарной квартиры.

Виктор, в отличие от Саши, даже не пытался преследовать и выяснять. Пропала — ее дело.

Он был уверен, что ничего лишнего никому она не взболтнет, да и не знала-то она толком ничего лишнего. А больше его ничего не заботило. В ту же квартиру совсем скоро была поселена новая девочка, получившая подарки не хуже.

Амина же, вернувшись из этого «запоя», поклялась, что больше никогда…

Никогда продлилось до Мира. И стало куда более пугающим. Он поймал ее в силки лучше, чем Виктор. Отношения с ним заставляли чувствовать стыд больший, чем отношения с Сашей.

Амина чувствовала себя загнанным зайцем… И не с кем было поговорить.

* * *

— Аббас-бей…

— Слушаю.

— Это Амина. Амина Джафарова. То есть Краевская…

Аббасу она позвонила на третий день после ужина у Бабаевых.

Было очень страшно, до одури.

У него изменился голос, у нее, наверное, тоже.

Больше всего страшно было, что им не о чем будет поговорить. Так ведь бывает, когда раньше близкие люди становятся чужими. Но их эта беда миновала.

Он своим красивым бархатистым низким голосом долго рассказывал ей о том, как жил после их побега, упуская те моменты, которые могли ее расстроить, но о которых она и так знала и за которые извинялась, как только могла. Она рассказывала о своей жизни после. Не особо-то таясь, но тоже избегая тех мест, которые способны были расстроить уже его.

Амина благодарила его за переданные через Краевских гранаты и клялась, что когда-то они непременно свидятся.

Он же просил, чтобы не просто свиделись — чтобы он когда-то увидел, как его зернышко танцует. Очень он это любил…

Положив трубку, Амина чувствовала, будто затянувшаяся вроде как рана вновь раскрывается, начинает кровоточить… Она словно вернулась в свое мятежное детство, вновь переживая все те ужасы и все то счастье.

Краевская понимала — она окончательно запуталась. Бесповоротно.

И так же прекрасно понимала, что нуждается в чьем-то совете. Но чьем?

Старшие Краевские через две недели должны были возвращаться домой. Как бы Амина их не уговаривала — остаться еще на месяц они не могли. Им предстоял последний вояж — втроем в Одессу, к морю, а потом неделька в Киеве и поезд до Краснодара.

Обещанную давным-давно экскурсию по Баттерфляю провел для них Мир.

Инициатором, как ни странно, выступила Амина. Зачем? Хотела посмотреть, как они будут на него реагировать. Опять-таки зачем? На этот вопрос Амина не отвечала даже себе.

Дамир оказался отличным экскурсоводом. Да и показать, по правде, было что. Вместе с деньгами в Бабочку пришли явные улучшения. Починили сцену, обновили систему вентиляции, открыли летнюю террасу, которая с дня на день должна была заработать сезонным кафе. Нужные разрешения у них имелись, кухня тоже, но чаще всего она простаивала, как и официанты. Амина занялась рекламой открытия в соцсетях. Идея должна была выгореть.

Как оказалось, в тандеме, да при поддержке Имагина, они были способны на чудеса. И это с одной стороны жутко радовало Амину, а с другой… А с другой Бабочка менялась. И если раньше они обе — Амина и Бабочка, были похожи. Обе оказались в яме, из которой никак не могли выбраться. То теперь Амина чувствовала, что Бабочка ее перерастает. Бабочка выходит из своего кризиса. А она? А она всеми силами пыталась в нем остаться.

— Амиша, и ты тут танцуешь? Упасть же можно… — Людмила Васильевна с наивным, живым интересом разглядывала тумбы, на которых приходится выплясывать гоу-гоу, чем вызвала невольную улыбку и Амины, и Мира.

— Амиша больше не танцует… Почему-то… — Дамир приподнял бровь, глядя на младшую Краевскую.

Она действительно давно уже не выходила с бабочками на сцену. Почему? Не хотелось. Перегорела что ли… Может, переросла, а может, постарела даже.

Не было больше того кайфа, который она испытывала раньше, купаясь в лучах софитов и теряясь в громе местной музыки.

Мир имел свои предположения относительно того, что она заменяла этими своими ночными сумасшествиями, но предпочитал деликатно молчать на этот счет. Какая разница, если теперь большинство ее ночей — его?

Перебираться к нему она напрочь отказалась. Как он ни пытался — уперлась рогом и ни в какую. Но Мир собирался продолжать давить. Понимал, что после отъезда Краевских станет проще. Хотя и не мог сказать, что ждал их отъезда, как манны небесной.

Нет. У них сложились довольно таки интересные отношения. Если Амина задерживалась, первым делом Краевские звонили ему. И вот если он заверял, что их драгоценная дочь под пристальным присмотром, то спали спокойно. Амину это раздражало, но свои претензии она почему-то высказывала исключительно Бабаеву. А он за это время привык с ними жить.

Кроме того, Людмила Васильевна звонила ему время от времени, справляясь, как у них дела. И если своей матери он ни в жизни бы не докладывался, то с Краевской все было иначе. Он просил советов и заряжался верой от этой мудрой женщины. И нет, свою мать он считал не менее мудрой, просто она и капли не знала об Амине из того, что знала Людмила.

С Николаем они тоже несколько раз разговаривали. Тут, конечно, речь о телефонных беседах не шла. Просто у Мира была одна просьба, которую озвучить он мог только мужчине.

Сказал все как есть — начистоту.

Николай тогда нахмурился, губы сжал, кулаки тоже…

— Ты хорошо подумал? — посмотрел серьезно. Мир кивнул. — Тогда делай, что должен.

— И будь, что будет…

А больше ему и не нужно было. Заручиться поддержкой и убедить их поддаться на уговоры Амины насчет поездки на море. Ему нужна была эта неделя. Очень…

Вот так и жили.

Мир — полнясь уверенностью и стремясь к цели, Амина — в сомненьях. И в попытках их развеять.

* * *

— Тихо, милый… Тихо, — Настя Имагина сидела на лавке в парке, покачивая ногой коляску, в которой раньше мирно спал, а теперь решил проснуться Владимир Глебович Имагин. Их с Глебом молодой богатырь, будущий то ли танцор, то ли хоккеист, то ли пловец… — Я слушаю тебя, Амина.

Настя оторвала взгляд от коляски, теперь смотря на сидевшую рядом Амину.

Отметила, что она сильно изменилась. Не столько внешне, сколько взгляд и поведение. Во всяком случае, раньше Настя и предположить не могла, что их такая опытная, умная, видавшая жизнь главная бабочка обратится к ней за советом.

— Наверное, это не очень тактично, но… твоя мама… она же так и не вышла замуж после смерти вашего отца?

Настина мать — единственный близкий пример ситуации, подобной той, в которой оказалась сама Амина.

Вопрос Настю, наверное, удивил, но ее эмоции всегда было сложно прочитать. Даже Амине. Она всегда оставалась довольно замкнутой. Впрочем, как и Краевская. Но если Настя никак не маскировала эту свою закрытость, но Амина прятала ее под показушной громкостью и язвительностью.

А еще Настя никогда не жеманничала, не ломалась на ровном месте и честно отвечала там, где могла ответить, а если нет — просто молчала.

— Нет, не вышла… Я понимаю ее. Представить не могу, что я делала бы, случись что-то с Глебом.

Амина кивнула. Вот и она так думала. Думала долго. Искренне считала тех, кто подобные мысли хотя бы допускал — предательницами. Пока сама не попала в силки. Хотя и после попадания продолжает так думать. Настя не представляла, что сделала бы… Амине же приходилось решать, а не представлять.

— Но…

— Что «но»? — вопрос получился немного саркастичным. Ведь в принципе, нужный ответ Краевская уже получила.

Любая здравомыслящая действительно любящая своего единственного мужчину женщина поступит именно так — будет любить и дальше. Пока сама может. Пока сама дышит.

— Но я вижу ее одиночество, Амина. Невыносимое одиночество. У нее есть Андрюша. У нее есть я. Теперь есть Володя, но как только мы расходимся по своим жизням, она остается совершенно одна. В ее мире пусто. Там не с кем поговорить. Там нет плеча, на которое можно опереться. Там нет любимой шеи, в которую можно уткнуться, надышаться родным человеком и заснуть. Там пусто и тихо. Мне очень жаль, что все именно так. Я очень люблю нашего папу. Я верю в то, что так она полюбить больше не сможет, но… Любить ведь не обязательно «так»… Любить можно иначе…

Амина отвернулась, начиная быстро моргать. Расплакаться не хотелось. Стыдно это.

— И еще, Амина, — Настя не знала толком, к чему Амина задала свой вопрос, но интуитивно чувствовала, что ее ответ сейчас очень важен. — Мир тебя любит.

— С чего ты взяла? — главная бабочка вновь повернулась к Насте, заглядывая в глаза.

— Помнишь, ты мне когда-то говорила, что только слепая может не видеть, как Глеб на меня смотрит?

Амина помнила. Там действительно все очевидно было.

— В вашей ситуации так же. Не делай глупостей, прошу тебя. Он очень хороший человек.

— Потому что с твоим Глебом дружит? — Амина съехидничала, но не зло, просто чтоб ком из горла прогнать.

— Нет. Потому что тебя рассмотреть смог, — но куда там? Один ком прогнала, а другой тут же встал, — и полюбить…

Что ответить — Амина не знала. Кажется, зря она все это затеяла. Ой зря. Хотела ведь, чтоб Настя развеяла ее сомненья, а получилось, что только еще больше заставила засомневаться.

— Покажешь ваше «произведение»? — поэтому Краевская кивнула на коляску, в которой сейчас вполне мирно мурлыкали.

— Это ребенок, Амина, а не «произведение». Да и если произведение, то какого искусства, стесняюсь спросить?

Но жадничать Настя не стала. Извлекла на свет божий Владимира Глебовича.

— Возьмешь? — сделала, как казалось самой Амине, слишком щедрое предложение, но от таких не отказываются.

Поэтому Амина кивнула, аккуратно забирая из маминых рук младенца.

— А на кого он похож? — маленький улегся на руки новой для него женщины… и тут же заснул.

— На моего папу. И на Глеба. Поровну. А на меня — совсем нет…

Настя вздохнула тяжело. Не то, чтоб была недовольной, но ей не нравилось вечно проигрывать Глебу в игре «а чьи это глазки?», «а чьи это ушки?» и тому подобное. Заканчивалась эта игра обычно Настиными обидами и показательными уходами из комнаты вместе с ребенком и со словами «кто рожал — того и глазки!».

— Второй твой будет, — Амина же, глядя на маленького Глебыча, почему-то заулыбалась. Все же дети — это счастье.

— Возможно, — Настя пожала плечами, тоже глядя на собеседницу. — Тебе идет ребенок, Амин. Подумай об этом…

Амина думать об этом не хотела. Благо, современные технологии позволяли избежать такой возможности на все сто процентов.

Разошлись они с Настей, думая кардинально отлично.

Настя чувствовала, что скоро их с Глебом ожидает приятное известие — и касаться оно будет Амины с Миром.

Амина же чувствовала, что никаких приятных известий никому не светит. Настина мама знает больше дочери и на своей шкуре ощутила то, о чем Имагина может только рассуждать. Значит, выбор ее сознательный и… правильный.

Глава 20

— Вы завтра в два летите, да, Амине-ханым?

— Да…

Последнюю ночь перед отъездом в Одессу решено было провести у Мира. Чемоданы были собраны, организационные вопросы в клубе решены, поэтому Дамир отказался слушать любые протесты, которые, конечно же, были.

Но стоило им переступить порог квартиры, как Амина успокоилась. Они мирно поужинали, потом мирно посидели у большого окна, потушив свет, включив тихую музыку, потом же не менее тихо устроились на кровати, чтобы предаться страстному… сну.

Но почему-то предаться никак не получалось. То Амина не могла улечься по-человечески, то Миру, когда ей это все же удавалось, не хватало места на вроде бы широкой кровати, приходилось укладываться заново.

В процессе тех самых укладываний было решено предаться и еще чему-то страстному на дорожку.

После этого, конечно, улечься оказалось проще.

— А ты что будешь делать?