Керзон потер пухлые ладони и добродушно усмехнулся:

— А тебе и не надо ничего покупать и продавать. У тебя для этого есть Керзон. Твое дело сказать, сколько и чего.

Именно простота ситуации соблазнила Вадима. Все действительно просто: он дает деньги Керзону, тот где-то у кого-то (где и у кого, Вадим не знает и знать не хочет) покупает валюту и отдает Вадиму. Вадим провозит ее за границу. Там покупает что-то для себя, что-то, по указке всеведущего Керзона, на продажу. Вернувшись домой, отдает дефицит Керзону и получает от него деньги, которые, впрочем, снова отдает ему же для покупки валюты. Ну и так далее.

Вообще-то эта простая ситуация и называлась по-простому — фарцовкой. А на официальном языке — незаконными валютными операциями, и в Уголовном кодексе ей была посвящена конкретная статья. Но Вадиму это почему-то не пришло в голову. Он же никому не причинял никакого вреда, разве нет?

Одно его беспокоило. Восхитительная, увлекательная, азартная игра, целью которой было обустройство комфортабельного гнезда, заканчивалась. Еще оставалось несколько ходов, еще можно было продумать одну-две комбинации, но в принципе все уже было ясно.

И Вадим потерял к этой игре всякий интерес.

ГЛАВА 6

Керзон был неплохим психологом. Его комиссионные составляли, пожалуй, процентов триста, и он не хотел лишаться тучных заработков. Он поглядел на скучающую овечку, которую так выгодно стриг, и подкинул новую идею. Не пора ли завести машину? Вадим загорелся.

Первая машина в жизни мужчины — то же самое, что и первая женщина. Иногда даже важнее. И уж во всяком случае гораздо приятнее. Машина не капризничает, не говорит гадостей, не рыдает в подушку и не беременеет в самый неподходящий момент.

И начались новые приключения Вадима Глинского в неизведанной стране четырех колес. Он ходил на занятия в автошколу, долго размышлял о преимуществах различных марок и моделей. Что лучше — «Жигули», «Волга» или «Москвич»? Иномарку брать Керзон не советовал. Хлопот с ней не оберешься, запчастей не достанешь, бензин наш ей не нравится. Да и ни к чему светиться. Скромность украшает советского человека. Но гараж! Это обязательно. Причем теплый, хорошо оборудованный, с ямой и всякими такими причиндалами, повествование о которых звучало для Вадима китайской грамотой. Хотя он и оглянуться не успел, как через пару месяцев с головой ушел в автомобильные проблемы.

Такие грубые, диковатые слова, как «распредвал», «шаровые опоры», «маятниковый рычаг», наполнились высоким смыслом и звучали слаще самых дивных мелодий. Вадим узнал, что новый аккумулятор нельзя купить, не сдавши предварительно старый, что ярославская резина, несомненно, хуже московской, что в автосервисе надо иметь своего человека, иначе пропадешь.

Вадим полюбил своего бежевого «жигуленка» страстной и нежной любовью. Снова было о ком заботиться, было кому везти подарки! Вадим не остановился на таких пустяках, как панорамное зеркало заднего вида, коврики и гобеленовые чехлы. Он совершил настоящий подвиг. Приволок два комплекта итальянской резины — летний и зимний (о том, что резина бывает разной в зависимости от сезона, простой советский автолюбитель мог узнать разве что из иностранного фильма) — и немецкий аккумулятор. За перевес заплатил валютой. Об этом стало известно в Министерстве культуры и в Госконцерте. Но там было полно сумасшедших автомобилистов на самом высоком уровне. Вадима поняли. Никаких оргвыводов не последовало. Зато на его покрышки, а особенно на его аккумулятор, сбегался смотреть весь автосервис. Чудо западной технической мысли разглядывали даже без зависти, с немым священным восторгом.

Вадим ухаживал за своим верным другом, как сказочный витязь за Сивкой-Буркой: кормил отборным зерном, поил ключевой водой. И не было у него лучшего наслаждения, чем после концерта сесть в машину и поехать куда глаза глядят. Без всякой цели. Потому что ехать куда-то — это профанация. Куда-то можно и на метро добраться. Нет, ехать просто так, дать волю застоявшейся железной лошадке, прислушиваться к ее желаниям: а теперь куда? Не выбраться ли на просторы московской окружной, да не газануть ли под сто километров, слушая, как ровно стучит стальное сердце, как шуршит асфальт под новенькими покрышками…

Машина требовала денег, квартира требовала денег. Керзон запустил механизм и следил за его бесперебойной работой, не допуская не только остановки, но даже малейшей заминки.

Он не стал дожидаться, пока Вадиму наскучит возиться с покрышками и свечами. Керзон был глубоким знатоком человеческой души. Что может стоить дороже импортного унитаза и комплекта итальянской резины? Правильно, женщины! Игрушка, которая не скоро надоест. Некоторые посвящают ей всю жизнь. Да и менять их просто, если вдруг все-таки надоедает.

Вадим и сам чувствовал, что пора прервать вынужденный пост. Инстинкты, разбуженные Зиночкой, никуда не делись, они лишь замерли на время, заледенели от того шока, который он испытал, потеряв в одночасье жену и мать. О том, что, по сути, его жена убила его мать, он старался не думать.

Он был слишком молод, чтобы потерять всякий интерес к жизни. Может быть, если бы все шло само собой, Вадим бы медленно оттаял и, встретив хорошую девушку… Может быть, может быть. Люди выживали и сохраняли живую душу и не в таких переделках.

Но Семен Керзон не собирался пускать на самотек личную жизнь своей рабочей лошадки.

Керзон довольно ловко познакомил Вадима с милой девушкой, молоденькой, хорошенькой и, главное, не блондинкой. С некоторых пор у Вадима на блондинок была аллергия. С точки зрения Керзона, она была достаточно глупа, чтобы интриговать. Ему вовсе не хотелось бороться с бабенкой, которая вздумает перехватить инициативу и оттеснить Керзона от кормушки.

Впрочем, он совершенно напрасно так серьезно подбирал и обдумывал кандидатуру. Роман был недолгим.

Вадим провел с девушкой приятную ночь. Приятную — и только. Его тело совершало все необходимые движения, оно проделало весь полагающийся ритуал и получило все те крохи физического наслаждения, которое называется чистым сексом — без любви, без нежности, даже без любопытства.

А темноволосая хрупкая девушка плакала от счастья. Ее кумир, в которого она была влюблена уже несколько лет, мечта многих ее ровесниц, удивительный и неповторимый Вадим Глинский, был здесь, с ней, так близко… Он целовал ее, гладил ее волосы, прижимался к ней, и они сливались в невероятной, невозможной близости… В ту минуту она искренне верила, что Вадим испытывает те же чувства, что и она.

Утром Вадим проснулся оттого, что почувствовал на себе ее взгляд. Она смотрела на него с такой нежностью, с такой благодарностью. Но Вадим быстро закрыл глаза и притворился, что продолжает спать. Он слышал, как она встала, как тихонько возилась в ванной, потом ушла на кухню. Затрещала кофемолка, засвистел чайник. Вадим почувствовал раздражение. Чужой человек в доме. Пришлось проснуться, хотя он привык вставать гораздо позже.

Она встретила его неудержимо счастливой улыбкой.

— Я не знаю, что ты пьешь утром — чай или кофе, поэтому приготовила и то и другое.

Вадим добродушно улыбнулся. Присел к столу, на котором она сооружала бутерброды.

— Я люблю завтракать один, — спокойно, без раздражения сказал он.

Она положила нож — не стукнув, не звякнув. Лицо ее побелело и вытянулось, губы затряслись. Она медленно вышла из кухни, словно надеялась, что он позовет ее, вернет. Но он не позвал. Налил себе кофе, положил три ложки сахару и принялся тщательно его размешивать, всецело поглощенный этим занятием.

Она вышла тихо, не стукнув дверью. И больше он никогда ее не видел.

А вечером привел другую девушку, веселую, разбитную. Рыжеволосую, с молочно-белой кожей. Чем-то она ему напомнила пани Эльжбету. Утром он так же легко выпроводил ее, пообещав позвонить через пару дней.

Их было много — совсем юных, неопытных и постарше, зрелых. Они приходили и уходили. Не все были так деликатны, как та первая, темноволосая, глазастая.

Одни были в самом деле влюблены в него, другие хотели похвастаться близким знакомством со знаменитостью, третьим не чужда была корысть, и они без стеснения выпрашивали подарки.

Но Вадим не видел разницы. Все они были игрушками, довольно недорогими, все они доставляли ему некоторое удовольствие, примитивное, короткое, но все-таки удовольствие. Пару раз, впрочем, игрушки пробовали выйти из повиновения и занять в его жизни неподобающе важное место.

Одна девочка пыталась отравиться и оставила прощальную записку, в которой сообщила, что уходит из жизни, потому что любовь ее к нему безответна. Отравилась она неумело; Вадим понял, что не очень-то и старалась, просто хотела произвести впечатление. На записку никто никакого внимания не обратил: мало ли юных дурочек влюбляется в певцов, артистов, поэтов.

Другая заявила, что беременна. Вадим обратился к Керзону. Тот подумал, пошевелил губами, что-то подсчитывая, и назвал сумму. Не маленькую, но и не большую. Вадим назначенную сумму выдал, и больше беременная девица его не беспокоила.

Если бы Вадим читал Библию, то он знал бы, что примерно три тысячи лет назад один человек уже шел этим путем (правда, возможностей у него было больше): накопил несметные богатства, построил роскошные дворцы, объезжал не только горячих чистокровных коней, но также боевых верблюдов и слонов; тысячи красивейших женщин всех племен побывали на его ложе. Звали этого человека Соломоном, и после всех побед и наслаждений, выпавших на его долгую жизнь, он пришел к неутешительному выводу, заключенному в коротких словах: «И это пройдет».

Однажды, сидя в ресторане с Керзоном и двумя Девицами, Вадим испытал сильнейший приступ дежа вю. Все это уже было, и не один раз. Гомон подвыпивших посетителей, сигаретный дым, слоями плавающий в душном воздухе. Цыплята табака, распластанные на тарелках, бутылка шампанского и непременная ваза с виноградом — иллюстрация из «Книги о вкусной и здоровой пище». Две девицы, одинаково длинноногие, в коротеньких юбочках, визгливо хохотали и хлопали густо накрашенными ресницами.

Все это было, было, было! Он ходит по кругу, как слепая лошадь.

Вадим встал, извинился в самых изысканных выражениях и пообещал через минуту вернуться. Вышел из ресторана, сел в машину и уехал.

Он мчался по ночной Москве и не чувствовал никакой радости от легкого хода машины, от скорости, от своей молодости, популярности и комфорта столь ладно устроенной жизни.

Он ворвался в квартиру, будто за ним гнались. Направился прямиком к бару, который обустроил по самой последней европейской моде. За стеклянной дверцей вдоль зеркальной стенки стояли подсвеченные ряды разнокалиберных бутылок с яркими этикетками. Сам Вадим к спиртному не прикасался, держал для знакомых, иной раз наливал рюмочку чего-нибудь экзотического для очередной девицы. Сейчас он выбрал емкость побольше и налил, не глядя. Выпил залпом. Прислушался… Да, он поступил правильно. Сразу стало хорошо. Он вырвался из порочного круга. Он снова был самим собой и хозяином жизни.

Вадим повторил прием чудодейственного лекарства и с блаженной улыбкой упал в кресло.

Проснулся он утром в том же кресле, с невероятной головной болью и поганым привкусом во рту. Но это его не смутило, он принял небольшую дозу того же лекарства и в отличном настроении отправился на репетицию.

Вечером он снова напился в одиночестве. Ему не нужна была компания. Пошлые тосты, шутки, пустая болтовня. Его не интересовал процесс, важен был результат: как можно быстрее достичь блаженного состояния, в котором он мог управлять своим прошлым, помнить только то, что ему нравилось, и забывать все остальное.

Изменения происходили столь медленно, что довольно долго ни он сам, ни окружающие ничего не замечали. Но глаза потухли, отекли подглазья, на щеках выступила сеточка сосудов, от носа к губам пролегли брезгливые складки. Вадим стал раздражительным и капризным. А также высокомерным и ленивым. Хорошенькое сочетание. Он раз и навсегда объявил, что репетиции нужны только бездарностям, а он, с его голосом, его музыкальной памятью, вполне может петь с листа. Между тем голос его не то чтобы слабел, даже самые отчаянные и злобные завистники не могли сказать, что диапазон уменьшился, но, когда-то живой, теплый, волнующий, этот голос стал плоским, жестким, сухим, словно присыпанным пылью…

Но поскольку «веселие на Руси — питие еси», особых проблем не возникало. Конечно, шептались за спиной, что пьет, что голос теряет, что капризен и скандален стал до невозможности. Да ведь все пьют! Все не ангелы. Как-то и сходило.

Первый звонок прозвенел на гастролях в Германии. Вадим и поостерегся бы, но уж больно соблазнителен был мини-бар в номере люкс. А поскольку все расходы по его проживанию и пропитанию взяла на себя принимающая сторона (он все еще был экономен, во всяком случае за границей, и любил пройтись по сверкающим ненашенским магазинам), Вадим от души приложился к соблазнительным бутылочкам. Да и было что праздновать. Концерт прошел успешно, отзывы в прессе самые приятные, журналисты и телевизионщики так и рвутся за интервью, а это тоже денежки, и неплохие…