Я бы никогда не подумала, что эти двое могли быть родственниками, настолько они были непохожи друг на друга.

— Виталий, давай поговорим.

— Поздно, — мужчина упивался свой властью, которое вправе было подарить только оружие. — А ты на колени.

— Простите?! — я даже опешила от услышанного.

— Сосать сейчас будешь у нашего красавца.

— Что? — в два голоса произнесли мы.

— Что слышали, — Слюсаренко был просто счастлив.

— Виталий, угомонись, — начал Герман, пытаясь встать.

— Рот закрой и сядь, а то заставлю, чтобы ты ее оттрахал при мне. Думаешь, не сделаешь? Оттрахаешь, как миленький. Ты же хочешь, чтобы она осталась жива? Или грех на душу возьмешь? Решай. Я не шучу.

Герман молчал.

Я с надеждой смотрела на мужчину, начиная понимать, что все это не кошмарный сон, все это происходит со мной, здесь и сейчас. На лице Германа читалась борьба. Он не принимал ни одного из предложенных вариантов.

— Итак, что ты выбираешь из двух зол. Я считаю до десяти, — Виталий поигрывал пистолетом, глаза мужчина опасно блестели. Он явно хотел, чтобы Герман отказался и тогда он бы возложил вину на мужчину, якобы тот не смог перебороть себя.

Я еще раз взглянула на Германа. В его глазах светилась решимость. Он явно готовился к броску. Вот только к чему он приведет? Моей или его смерти?

А Виталий уже начал свой отчет, все ближе и ближе приближаясь к той черте, после которой возврата уже не будет. Он ликовал. Он упивался своей властью. Он чувствовал себя королем Марокко. Я видела подобное выражение лица у Игоря, тот тоже любил чувствовать себя вседержителем мира.

— Я сделаю это, — мой голос тихий и напряженный прозвенел, словно набат в горящей деревне.

— Ты сделаешь что? — со змеиным шипением поинтересовался у меня Виталий.

Время как будто замерло, а воздух в беседке остановился. Даже паук, свивший под потолком свою паутину, и тот перестал перебирать лапками, ожидая моего ответа.

— Я сделаю ему минет, — кивнула головой в сторону Германа.

— Вот, я всегда говорил, что все бабы шлюхи. И это очередное подтверждение, — противно заржал Слюсаренко.

А мне было абсолютно на него плевать. Просто в какой-то миг мне стало жалко совершенно другого мужчину. Я поняла, что для него неприемлемы оба варианта. Он не собирался уступать. Он надеялся на силовое решение проблемы. Я видела, как бугрились мускулы под рубашкой у мужчины. Свой пиджак он снял еще в зале. И тогда я решила, что надо обязательно избежать кровопролития. Любой ценой.

— Нет. Она не будет этого делать, — Герман еще раз попытался встать. Слюсаренко не даром заставил мужчину усесться в кресло, а сам остался стоять. Подняться незамеченным было практически невозможно.

— Сидеть. Я сказал сидеть, — пистолет в руках депутата опасно задрожал. — Еще чуть-чуть и я нажму на курок и прострелю ей ногу, — мужчина повел пистолетом в мою сторону. — Ты знаешь, я хорошо стреляю. Не так как ты, но покалечить девчонку хватит способностей. Ты же не хочешь, чтобы она хромала всю жизнь.

В глазах Германа плескалась ярость.

— Ты ответишь мне за это, — прошипел мужчина.

— Потом, братик, потом. Может быть. А пока — на колени, — последнее относилось уже ко мне.

Я, дабы предвосхитить дальнейшее пререкание между мужчинами, медленно начала опускаться на колени.

На Слюсаренко я не смотрела, видя лишь глаза Германа. В них плескалась нескончаемая мука. А я понимала, что депутат не блефует. Он уже закусил удила, и пока не добьется своего, не перестанет издеваться.

Я опустилась на колени, но не предприняла ничего более.

— Что же, сучка, ждешь? Быстрее делай свое дело. Чем быстрее сделаешь, тем быстрее провалишь отсюда, — милостиво сообщил мужчина.

Чувствовала, что я для Слюсаренко совершенно не интересна, ему следует унизить брата, который совершенно не ожидал такого подвоха. Почему-то была на сто процентов уверена, что подобное превосходство депутата над братом было первый и последний раз.

Я подползла на коленях чуть ближе и провела руками по брюкам мужчины, чувствуя пальцами, как напряжены все его мышцы.

— Что ты тянешь? Быстро отсосала и свалила, — оклик заставил вздрогнуть.

Теперь я не могла смотреть в глаза Герману, понимая, что через несколько секунд стану орудием в руках Слюсаренко. И мужчина возненавидит меня за случившееся.

Но лучше поступиться малым, своей гордостью, чем валяться в больничной палате с прострелянной ногой. Уж в намерениях Слюсаренко я не сомневалась. Такой выстрелит и не поморщится. Это между мужчинами терки, а я всего лишь разменная монета. Про меня завтра же забудут. А мне лечиться в больнице, а у меня скоро диплом и новая жизнь.

Я медленно потянулась к пряжке ремня Германа, боясь, что мне ударят по рукам. Однако нет. Не ударили. Принялась открывать. Но то ли пряжка была тугая, то ли я сильно нервничала, но у меня все никак не получалось расстегнуть брюки.

— Что ты возишься, быстрее давай, — в голосе Слюсаренко слышалось нетерпение. Он явно понимал, что время уходит, и кто-то обязательно может помешать насладиться триумфом над соперником.

— Сейчас, — буркнула под нос, чувствуя, что, наконец, пряжка поддалась.

Дальше расстегнуть брюки не составило труда. Под брюками были белые боксеры. Не ожидая понуканий, я оттянула резинку трусов, чтобы обнажить плоть. Естественно, ни о каком возбуждении речи не было. Я даже немного тому обрадовалась. Ведь мужчину не приводила в восторг происходящая ситуация, а значит он не такой урод, как Слюсаренко.

Я дотронулась до мужского естества, одновременно стягивая ниже трусы. От моего прикосновения плоть начала чуть подрагивать. В какой-то миг я ощутила, что хочу сделать мужчине приятное. И не потому, что меня к этому принуждают, а потому что он мне понравился. Я поняла это в какие-то доли секунды. Ведь совершенно немного надо чтобы узнать, приятен человек или нет. Этот был приятен, даже очень.

Стоило мне только наклониться и лизнуть головку, как на моих глазах член начал увеличиваться в размерах, в итоге мои пальцы еле-еле обхватывали древко. А дальше я медлить не стала и вобрала в рот вершину плоти, чувствуя на языке солено-мускусный привкус.

— Ого, с каким рвением она сосет, видимо ей это дело очень нравится, — принялся комментировать Слюсаренко. — Надо будет и мне попробовать.

Я затылком ощущала пристальный взгляд депутата. Наверняка он безумно радовался своей победе. Я же не отвлекалась, желая как можно быстрее доставить удовольствие мужчине.

— Ты ее не тронешь, — сдавленным голосом, чувствуя приближение оргазма, произнес Герман. — Иначе я тебя убью, — последние слова совпали с семяизвержением.

— А девочка-то огонь, как лихо справилась. Ты вроде никогда раньше спринтером не был или жизнь поломала?

Я почувствовала на языке последние выплески семени. Мужчина же не проронил ни звука, кроме слов, обращенных в адрес депутата. Чего это ему стоило, я не знаю. Я лишь ощущала закаменевшее от напряжения тело и острый оргазм, являющийся для него наказанием.

— Заткнись. Ты своего добился. А теперь пусть она идет, — прорычал Герман, ухватившись за подлокотники кресла настолько сильно, что побелели костяшки на руках.

— Конечно. Пусть идет. Вон к нам уже спешит целая делегация, — сквозь увитую виноградом беседку были видны приближающиеся люди.

— Пошла вон отсюда. И пришли кого-нибудь еще, — меня прогнали, словно собаку. Впрочем, этому я даже была рада.

Я со всех ног бросилась в сторону ресторана, по пути чуть не столкнувшись с каким-то мужчиной.

В общий зал я не пошла, а пробралась в свою каморку, где свернулась комочком, до меня в полной мере стала доходить ситуация, в которой я оказалась.

Кажется, слезы полились сами собой. Я ведь даже не собиралась плакать. Видимо, накопилось.

Да что же у меня за судьба такая не счастливая? Другие в моем возрасте уже семьи имеют, детей нянчат, мужьям супы да борщи варят, а я лишь чужие плевки подтираю, да оскорбления терплю. Неужели в прошлой жизни у Бога вишенку с торта украла? Или может быть это мне воздаяние за грехи предков, которых я знать не знаю, и ведать не ведаю? Моя мать всю жизнь терпела побои отца, а теперь вот я переношу все то же самое на своей шкуре. А ведь думала, что со мной такого не произойдет, что я подобного не допущу. А оно все иначе оказалось. История повторяется, вот только уже в моем исполнении. Думала, что окажусь в большом городе, а там другие люди, лучше, чище, честнее. А все оказалось точно так же как и дома, только масштаб больше и люди не в калошах ходят, а в туфлях модельных. Внутри же точно такие же гнилые и испорченные.

Заплаканной и скукоженной меня в подсобке нашел Ашот Ваникович.

— Девочка, что с тобой? Тебя обидели? Изнасиловали? Ударили? — вопросы сыпались как из рога изобилия.

Я же молчала, как партизан, понимая, что любое мое слово может быть истолковано превратно. Помочь мне не помогут, а вот навредить могут. Ашот Ваникович мое молчание истолковал по-своему.

— Деточка, ты случайно полицию не вызвала?

— Нет, — замотала я головой.

— И правильно сделала. С такими людьми лучше не шутить. Сама понимаешь. Ты не думай, я тебе помогу, если что надо. Ты только шум не поднимай. Хорошо? — в голосе мужчины был сплошной мед и обещание райских кущ.

Я, конечно, была молода, но не глупа как пробка и сама понимала, что мое благополучие в ближайшее время зависит всецело только от моего умения держать язык за зубами. В противном случае со мной могло произойти все что угодно, начиная от автокатастрофы и заканчивая свалившимся на голову кирпичом. За меня заступиться некому.

— Не буду, — уверила мужчину.

В принципе, со мной ничего страшного не случилось. Ну, напугал. Так не впервой встречаться с пьяными дебошами клиентов. Ну, оскорбил. Так Игорь оскорблял десятки раз. Терпела. А по поводу всего остального, так я сама вызвалась. Да, под дулом пистолета, но ведь решение все равно было всецело моим. Так что, можно сказать, что практически сухой вышла из воды. А гордость? Что гордость? Ее можно и за пазуху засунуть. Там целее будет.

— Ты это хорошо решила. Ты это правильно. Молодец, девочка, — затараторил Ашот Ваникович. — Ну, я пойду. А то там гости. Надо следить. А ты полежи. Отдохни. Поспи. Утро — оно вечера всегда мудренее.

А то я не знаю.

Я решила, что воспользуюсь советом начальника и посплю, пока есть возможность. Завтра будет новый день, а с ним могут появиться новые проблемы.

А они и появились в лице неизвестного мужчины, принявшегося ломиться ко мне в дверь.

Я спросонья как была одета в ночнушку, так и открыла дверь.

— Ты вчера обслуживала банкет? — не поздоровавшись, спросил у меня мужчина.

— Я, — смысла скрываться не было. Ведь любой мог сообщить о том.

— А в беседке ты была? — мужчина силился определить, похожа ли я на ту девушку или нет. Я же мужчину сразу узнала. Именно на него я налетела, убегая из беседки. Мне запомнилась кожаная куртка, которая была совершенно неуместно в это время года. Лицо мужчины я не запомнила, а вот куртку почему-то да.

— Я, — испуганно произнесла в ответ.

— Это тебе за молчание, — и мне протянули конверт.

— Что в нем? — я посмотрела на руку мужчины.

— Деньги, — ухмыльнулся незнакомец.

— От кого? — почему-то меня заинтересовал этот вопрос.

— А то ты не догадываешься?

— Оставьте себе, — и захлопнула дверь перед носом мужчины.

— Эй, открой. Ты что себе позволяешь? — незнакомец явно не ожидал от меня подобного поведения.

Я молчала, привалившись к двери.

— Скажите своему хозяину, что я и так никому нечего не скажу. А сейчас я устала и хочу отдохнуть. Всего доброго, — сердце билось как птица в клетке. Только что пытались купить мое молчание, а вместе с ним и меня.

Я слышала, что за дверью незнакомец потоптался-потоптался и ушел. Видимо так хотел деньги отдать. Интересно, он себе оставит или хозяину отдаст? Впрочем, это не моя забота. Пусть что хочет, то и делает.

Устало прошла вглубь комнаты и улеглась на свою раскладушку, чтобы задуматься о своей судьбе. Что-то в последнее время слишком много всего на меня навалилось. А тут еще окончание учебы тяжелым грузом давило на плечи. По хорошему, мне бы бросить все и на недельку куда-нибудь уехать. Только вот куда? Да и не за что. Про взятку за молчание я даже не думала.