– Ну это ты, матушка, определенно с ума сошла! – рассмеялся князь и обнял жену. – Нет, наше время прошло, дорогая! Теперь нам остается только ждать и надеяться, что господь услышит наши молитвы и поможет Маше добиться успеха.

– Но меня беспокоит Алексей. – Зинаида Львовна с грустью посмотрела на Машу. – Твой жених вправе воспротивиться и не пустить тебя в Сибирь. Кроме того, как он воспримет известие, что ты собираешься вступить в брак с Митей? Конечно, мы сможем ему довериться и сказать, что это будет фиктивный брак, иначе тебя просто-напросто не допустят к Мите. Но как отнесутся к этому его родители? Они вот-вот вернутся в Петербург, и Алеша должен будет познакомить их со своей невестой... – Она покачала сокрушенно головой и развела руками. – Не представляю, как он поступит в этом случае. Да и сам факт, что ты много дней и ночей будешь рядом с молодым мужчиной один на один, – это тоже может не понравиться Алексею. Что ни говори, но Митя тебе не родной брат...

– Во-первых, с нами будет Антон, во-вторых, если Алексей Федорович не поймет меня, значит, я ошиблась в своем женихе и мне не стоит связывать с ним свою судьбу, – сказала Маша, как отрубила, и продолжала говорить, не заметив, что князь и княгиня быстро обменялись взглядами, а Зинаида Львовна даже вздохнула. – Я поступаю так, как считаю нужным. И это испытание не только для меня, но и для Алексея. Если он любит меня, то должен не только согласиться с моим решением, но и помогать всеми доступными для него способами. До этого он показал себя самым верным и преданным Митиным другом, надеюсь, он не отступится от него и дальше.

– Маша, – князь подошел к ней и взял ее руки в свои, – ты не представляешь, что творилось в моей душе все эти долгие месяцы! Жизнь казалась мне беспросветной и почти закончилась в тот момент, когда я узнал, что мне никогда уже не придется увидеть своего сына. Ты подарила нам с матушкой надежду, и даю тебе слово, мы сделаем все, чтобы помочь вам обоим. Продадим все до последней ниточки, по миру пойдем, но вас, детей своих, в беде не оставим!

* * *

– Маша, дорогая, но это невозможно! – потрясенно произнес барон, подошел к своей невесте и, обняв ее за плечи, привлек к себе. – Я никуда тебя не отпущу, и прошу тебя, откажись от этой сумасбродной затеи! Никто тебя не осудит, любой здравомыслящий человек поймет, что твоя поездка в Сибирь – форменное самоубийство!

– Алексей Федорович, – Маша подняла на него глаза, – я надеялась, что вы поймете меня, как никто другой. Вы – честный и искренний человек, так, пожалуйста, позвольте и мне быть честной и откровенной до конца. Я не смогу оставить князя и княгиню один на один с их горем, потому и просила отложить нашу свадьбу. Кроме того, я никогда не буду чувствовать себя счастливой, зная, что один из дорогих мне людей не свободен, что ему невыносимо тяжело и одиноко. Представьте себя на его месте, и вы поймете, каково вдруг оказаться выброшенным из привычной жизни, стать изгоем общества, человеком, которому навеки отказано в праве на любовь, счастье.

Алексей опустил руки и отошел к окну. Какое-то время он молча вглядывался в ночную мглу, потом повернулся и грустно улыбнулся:

– У меня уже нечто вроде приметы появилось, дорогая! Коли ты начинаешь величать меня по имени-отчеству и на «вы», значит, наша свадьба опять откладывается, и, насколько я понимаю, теперь уже на неопределенный срок.

– Алеша, – Маша закусила губу и жалобно посмотрела на него, – прости, но я тебе еще не все сказала. Я не просто еду навестить Митю, я намерена обратиться к милости Государя и просить его разрешения на наш брак...

Алексей побледнел, губы его задрожали, и он рывком отвернулся к окну. Маша подошла к нему и дотронулась до его плеча:

– Ты не дослушал меня, Алеша, это будет фиктивный брак, и он нужен мне для того, чтобы помочь Мите бежать!

– Бежать?! Ты в своем уме?! – закричал Алексей, и Маша впервые в жизни увидела, что он в ярости. – Только такая сопливая и безмозглая девчонка, как ты, может замыслить подобную чушь! Твоя самонадеянность не знает границ! – Схватившись руками за голову, он принялся ходить по кабинету взад-вперед, как маятник, повторяя раз за разом: – Бежать? Она поможет бежать! Она все сделает наилучшим образом! Только она и никто другой! – Он остановился напротив Маши и постучал кулаком себя по лбу. – А я-то, дурак, надеялся, что небезразличен тебе, что хоть немного ты любишь меня!

– Алеша, – Маша прижала руки к груди, – я ведь сказала, что это будет фиктивный брак...

– Кого ты обманываешь, девочка? – с горечью сказал ее жених. – Вы с Митей любите друг друга, и все это детские сказки и про фиктивный брак, и про твое чувство долга по отношению к Гагариновым. Если бы ты любила меня по-настоящему, то нашла бы способ, как утешить их в горе здесь, в Петербурге, а организовать Митин побег может любой преданный вашему семейству человек, если его преданность к тому же подкрепить приличной суммой денег...

– Не будь столь циничным, Алексей, ты лучше меня знаешь, кого на самом деле любит Митя.

– Любит – разлюбит, – пожал плечами барон и усмехнулся, – особенно если рядом будет молодая жена, да еще такая красавица! И если даже ваш брак будет изначально фиктивным, что помешает ему перерасти в настоящий?

– Я помешаю! – окончательно рассердилась Маша. – Обещаю тебе, мы поженимся с тобой сразу же после того, как Митя окажется в Америке, где его никакой жандарм не достанет!

Алексей подошел к девушке вплотную, взял ее руки в свои и поднес к губам, быстро поцеловал и долго, пристально вглядывался в ее потемневшие, тревожные глаза, потом опустил ее руки и тихо сказал:

– Маша, я должен возвратить тебе твое обещание выйти за меня замуж, но это не значит, что я перестал любить тебя. В твоей воле вспомнить когда-нибудь о данном тобой слове, а я буду ждать до тех пор, пока не пойму, что ты навсегда для меня потеряна, хотя совсем не уверен в том, что это уже не произошло!

– Алеша! – Маша заплакала, потянулась к нему, и барон не выдержал, вновь обнял ее и принялся покрывать поцелуями ее мокрые от слез щеки, что-то шепчущие губы...

Наконец он оторвался от нее и виновато улыбнулся:

– Прости, я не должен был целовать тебя. Теперь я не имею никаких прав на это... – Он наморщил лоб, словно пытался вспомнить нечто важное, вздохнул и вновь пристально посмотрел на Машу. – Честно сказать, я совсем не уверен, что твоя id?e fixe когда-нибудь осуществится и ты поможешь Мите бежать, но запомни: через полтора года в августе «Рюрик» будет курсировать в районе предполагаемого устья Амура. Запомни координаты: 53–54 градуса северной широты, 142–143 градуса восточной долготы. Митя сразу поймет, что они означают. – Он опять смерил Машу долгим взглядом и усмехнулся. – Авось и я окажусь вам полезным. – Он быстро прошел к выходу из кабинета, потом вдруг остановился и спросил: – А ты подумала о том, что если ваш брак окажется все-таки фиктивным и вы расторгнете его после побега, то каким образом мы сумеем пожениться? Ведь не только Мите, но и тебе дорога в Россию будет закрыта, ты тоже станешь государственной преступницей. – И, заметив, что Маша неподдельно озадачена его заявлением, добавил: – И это еще раз доказывает, что вся твоя затея обречена на провал! И спаси тебя господи от безрассудных поступков и гибели, на которую ты сама себя обрекаешь! Более я ничего не могу тебе пожелать! – Алексей толкнул дверную створку, в последний раз окинул ее мрачным, тяжелым взглядом и вышел из кабинета.

А Маша медленно опустилась в кресло и разрыдалась.

13

И опять потянулись бесконечные дни ожидания ответов на прошения разрешить девице Марии Резвановой отправиться на поселение в Сибирь к ее жениху – ссыльнокаторжанину Дмитрию Гагаринову.

Наконец был получен первый ответ из канцелярии обер– полицмейстера и первый же отказ. От обер-прокурора тоже отказ, и оба без каких-либо объяснений и мотиваций подобных решений. И тогда Маша осмелилась написать письмо самому императору и настроилась во что бы то ни стало добиться встречи с ним. Это было ее последней надеждой, о чем она и написала Николаю:

«Ваше Величество, позвольте припасть к Вашим стопам и просить, как милости, разрешения следовать в ссылку за государственным преступником, моим женихом Дмитрием Гагариновым, и там обвенчаться с ним, чтобы навсегда соединить свою судьбу с его судьбой и никогда с ним не разлучаться. Я льщу себя надеждой, что Вы не оставите без ответа письмо несчастной, у которой нет никаких надежд, кроме надежды на милость и доброту Вашего Величества.

Господь, Ваша воля и закон помогут нам и научат, как исправить ошибку, допущенную моим женихом. Я всецело жертвую себя человеку, без которого не могу далее жить...

Ваше Величество, простите смелость Вашей покорной просительницы и не откажитесь сочувственно отнестись к ее просьбе. Соблаговолите, Государь, милостиво разрешить мне отправиться в изгнание вместе с Дмитрием Гагариновым. Я отказываюсь от всяческих привилегий, положенных мне в силу моего дворянского происхождения, и готова полностью следовать его судьбе.

У подножия Вашего престола молю об этой милости... Надеюсь на нее...»

В начале марта, за месяц до отъезда Алексея в экспедицию, им сообщили, что Николай Павлович собирается в Вязьму, где готовились большие армейские маневры. И Маша решила незамедлительно ехать туда, чтобы подать Государю свою просьбу. В Петербурге подойти к нему было немыслимо, и она рассудила, что в Вязьме он будет доступнее и она найдет способ приблизиться к нему...

Через неделю она была в Вязьме, несмотря на то что лошадей было очень трудно достать: множество высших чинов армии двигались в том же направлении. Но Маша платила сверх прогонов и щедро давала на чай, поэтому, несмотря на весеннюю распутицу, постоянно обгоняла полковников и генералов, которые также скакали в Вязьму и порой отчаянно сердились, что какая-то девица вновь перехватила у них лошадей.

На подъезде к самой Вязьме Маша непонятно почему вообразила, что ее не пустят в город, и от страха и волнения у нее вдруг сильно забилось сердце, потемнело в глазах, а тело покрылось холодным потом. Но шлагбаум на въезде в Вязьму подняли, в город ее пропустили беспрепятственно, и Маша посчитала это добрым предзнаменованием, полностью уверовав в то, что ее предприятие завершится успехом.

Поначалу она решила остановиться в гостинице, но та была переполнена военными, и она не сочла приличным поселиться в ней. К счастью, Маша встретила здесь давнего своего знакомого, полковника Генерального штаба Григория Окуневского, часто гостившего в Полетаеве и даже пытавшегося ухаживать за ней. Он предложил Маше отдельную квартиру, которую подготовил для французского консула, но тот по какой-то причине не приехал.

Квартира была страшно дорогой, и пробудь она там день или месяц, все равно должна была заплатить четыреста рублей. И все-таки Маша согласилась взять ее, так как она находилась в двух шагах от дворца и рядом с домом великого князя, чьим сыном и был князь Василий.

Устроившись в квартире, Маша послала Антона, сопровождавшего ее в этой поездке вместе с горничной Катей, передать письмо другу и однокашнику Владимира Илларионовича еще по Пажескому корпусу графу Мюллеру, бывшему в свое время метрдотелем Александра Павловича и до сей поры служившему его брату.

Маша помнила его как чрезвычайно обстоятельного, вежливого до тонкости человека. И он не обманул ее надежд, с первых же минут встречи предложив ей всяческую поддержку и участие. Зная Машу маленькой девочкой, он был поражен приятными изменениями в ее внешности и заявил, что преклоняется перед ее смелостью и решительностью. И тут же предупредил ее, что Государь в последнее время не в духе, поэтому подойти к нему сейчас с просьбой было бы крайне непредусмотрительно.

Но уже на следующий день Мюллер появился с радостной вестью: ему удалось договориться с графом Александром Лобановым, любимцем Николая, и тот готов выслушать Машу.

Полковник Окуневский вызвался проводить ее к дому, где остановился граф, но тот оказался поистине неуловимым. В первый их визит он был на маневрах, во второй – обедал с Государем. Десять раз за два дня Маша подходила к его квартире и лишь в одиннадцатый застала его у подъезда, разговаривающим с офицерами. Распрощавшись с ними, граф повернулся и сделал шаг в сторону крыльца. Маша решительно заступила ему дорогу и поклонилась:

– Ваше сиятельство, прошу выслушать меня!

Граф с удивлением посмотрел на нее:

– Что вам угодно, сударыня?

– Граф, мне сказали, что я должна обратиться к вам, чтобы узнать, как подать просьбу Его Императорскому Величеству.

Граф поднял свои густые брови домиком и весело хмыкнул. Он был довольно красивым мужчиной, но его несколько портил длинный нос и тонковатые губы, которые он тем не менее скривил в достаточно благожелательной улыбке: