Митя потерся щекой о ее ладонь, потом притянул ее к своим губам и поцеловал:

– Прости меня, Машуня! – Он прошел к стулу, опустился на него и показал Маше на соседний. – Сядь рядом со мной, пожалуйста.

Маша послушно опустилась на стул, и Митя заговорил снова:

– Последние события настолько выбили меня из колеи, что я потерял над собой всяческий контроль. Ведь сегодня утром, когда увидел тебя на крыльце, чуть с ума не сошел. Думал, уже галлюцинации начинаются. Потом смотрю, Антон, шельмец, ко мне прорвался, шепнул, что ты назвалась моей невестой... Но все равно не верилось, что ты – это ты, девочка моя дорогая!..

Митя вновь потянулся к ней, попытался отыскать своими губами ее рот, но девушка вывернулась, поправила растрепавшиеся волосы и тихо сказала:

– Митя, я должна у тебя кое-что спросить, прежде чем все объяснить.

– Ну что ж, спрашивай. – Митя с явной неохотой отодвинулся от нее.

Маша с силой стиснула ладони и посмотрела ему в глаза:

– Почему ты согласился на брак со мной?

Митя пожал плечами и усмехнулся:

– Мордвинов спросил меня, желаю ли я жениться на своей невесте. Старому хрычу и в голову не пришло, что у кого-то может оказаться не одна невеста, а две...

– Но ты ждал Алину?

– Естественно, я ведь не знал, что ты вдруг оставишь своего жениха и бросишься в этакую авантюру.

– Ты был уверен, что она решится на подобное безрассудство, пойдет против воли родителей?

– Мне очень хотелось верить в это, – Митя отвернулся от нее, и теперь его голос звучал глухо, словно он сдерживал рыдания, – и мне легче было переживать весь этот кошмар, представляя, что она любит меня и вскоре, несмотря ни на что, станет моей женой. – Он вновь повернулся к Маше, и, хотя глаза его подозрительно блестели, губы кривила знакомая ехидная усмешка. – Тем не менее я ее понимаю и в какой-то степени даже оправдываю, но ты-то с какой стати вздумала приехать и осчастливить несчастного каторжника? Ведь ты не любишь меня и весь свет в окошке для тебя Алексей фон Кальвиц. Неужели ты рассталась с ним ради меня? Прости, но за последний год я перестал верить в души прекрасные порывы. Признавайся, тобой движут другие интересы, возможно, матушка что-то пообещала тебе взамен?

– Вероятно, в другой ситуации я проломила бы тебе голову, – спокойно сказала Маша, – только сейчас у меня совсем другие цели, поэтому давай повременим немного, но, когда ты окажешься на свободе, я припомню тебе все оскорбления и рассчитаюсь с тобой по полной программе.

Митя покачал головой и сделал удивленные глаза:

– Не хочешь ли ты сказать, что намерена превратить нашу семейную жизнь в сплошной кошмар и будешь помыкать мной?

– А семейной жизни, Митенька, не будет, – усмехнулась Маша, – будет только видимость ее, спектакль, который мы оба должны сыграть как можно убедительнее.

– Прости, но я не понимаю. – Митя приподнялся со стула. – Что за ересь ты несешь, дорогая?

– Митя, я должна тебе все объяснить, чтобы ты не слишком заблуждался насчет нашего брака. С первых минут он будет фиктивным, и надеюсь, теперь ты не станешь обвинять меня в меркантильности. И вбей себе в голову наконец, что я здесь с единственной целью: помочь тебе спастись из этого ада! Помнишь, я обещала тебе в крепости, что сделаю для этого все возможное и даже невозможное? И назвалась твоей невестой вынужденно, иначе бы меня к тебе не допустили. Зинаида Львовна рвалась в Сибирь, но не могла же я позволить ей ехать сюда.

– Та-ак, – протянул задумчиво Митя, – насколько я понимаю, мы не будем жить с тобой как муж и жена, а лишь изображать великую любовь, мир и согласие?

– Да, пока будем находиться в поселке, но это всего два-три месяца, не больше.

– Спасибо, успокоила! – усмехнулся Митя. – По-моему, это такая же утопия, как и побег, который в этих краях совершенно невозможен.

– Я уже слышала подобные утверждения не раз, – сухо сказала Маша, – но ты тем не менее отдал беглецам свою одежду и обувь. Зачем ты сделал это, если не был уверен в успехе побега?

– По крайней мере, они не загнутся от морозов в первую же неделю, – Митя насупился и сердито посмотрел на Машу. – Мне тоже предлагали бежать, но я не согласился. Во-первых, я очень хотел увидеть свою невесту, во-вторых, знал, что далеко беглецам не уйти. В случае поимки их ждет расстрел, а я почему-то хочу жить долго...

– Ты намерен всю жизнь прозябать в этих цепях, среди этих голых сопок, среди этой вони и грязи?

– Знаешь, это гораздо лучше, чем валяться в той же самой грязи, но с дыркой во лбу... Мне тут достаточно порассказали, как беглецов в Читинском остроге расстреливают. Ружья у солдат старые, заржавленные, охрана в основном состоит из инвалидов, они толком и стрелять-то не умеют и, прежде чем умертвить беднягу, превратят его во что-то вроде сита... – Митя насмешливо посмотрел на нее. – Увы, гнить на кладбище в таком виде мне совсем не улыбается!

– А так ты будешь гнить заживо в своем руднике, среди вшей, клопов и крыс... И неизвестно еще, что хуже – моментальная смерть или это медленное умирание без малейшего проблеска надежды! – закричала Маша сердито, но тут же спохватилась и заговорила тише: – Опомнись! Скоро потеплеет. Бежать нам помогут Кузевановы. Я предварительно с ними договорилась. Они доставят оружие, лошадей. Мы уйдем по Амуру, там нас никто не будет искать...

Митя с интересом посмотрел на нее и улыбнулся:

– Ну, хорошо, рассказывай, господин фельдмаршал, раскрывай карты, как ты собираешься надуть Мордвинова. Учти, генерал любит дурачком представляться, но он тут хитрее всех и бестия, каких поискать. И хозяйке тоже не сильно доверяй, они все здесь приучены к доносительству. Прасковье Тихоновне твоей не только ты за постой платишь, но и Мордвинов за догляд приплачивает. Думаешь, тебя к первой попавшейся поселили?

– Не может быть. – Маша растерянно посмотрела на Митю и повторила: – Не может быть, она так меня защищала перед поручиком и унтер-офицером.

Митя пожал плечами:

– Она и мне показалась неплохой женщиной, но кто их знает, этих казаков. Они ведь все здесь наполовину то буряты, то маньчжуры. А с азиатами, по своему опыту знаю, всегда надо держать ухо востро. Да, – он внимательно поглядел на Машу, – а чего это тебе вздумалось бежать по Амуру? Или подтолкнул кто на это?

– Не знаю, просто я много думала о том, как лучше организовать побег. Потом разговаривала об этом с Кузевановыми. А вчера и Прасковья Тихоновна упомянула, что это край дикий, малоизученный... Вряд ли кто догадается, что мы решимся пойти именно в том направлении...

– Ну, Мария, ты меня удивляешь все больше и больше, – улыбнулся вдруг Митя, – то крепость с ходу форсируешь, то Сибирь, а теперь уже к Амуру подбираешься!

– Митя, – Маша нервно посмотрела на дверь, – у нас еще будет время более подробно поговорить о наших планах. Расскажи лучше, как ты здесь живешь, чем я могу помочь тебе и твоим товарищам?

– Помоги, если можешь, провизией, кормят здесь отвратительно. Каторжная норма не так уж и велика – шесть медных копеек в день. И всего лишь половина моих товарищей имеет возможность покупать себе продукты за стенами острога. Мы делимся с остальными чем можем, но этого крайне недостаточно. Нам разрешают тратить дополнительно на питание не более пятидесяти копеек. Цены здесь, конечно, смехотворные, фунт масла стоит всего две-три копейки, но наших денег явно не хватает. Две недели назад у некоторых заключенных началась цинга. Мордвинов, правда, велел заваривать хвою и поить ее настоем всех подряд, но пить ее и врагу не пожелаешь. Если сумеешь, достань чесноку. Его свободно можно купить у китайцев. Твоя хозяйка наверняка знает, как это делается, да и собственные запасы, видно, имеет. Холодец-то у нее с чесночком был. И еще, – Митя смутился, – уголовных клопы заедают. Достань скипидару, если сумеешь. Они им натираются. Мы с ними в хороших отношениях, подкармливаем, когда можем, а они летом картошки добудут, в золе испекут и нам несут... Уголовным гораздо проще, чем государственным. После работы им позволяют заниматься собственными делами, выходить из тюрьмы, а кандалы на них надевают лишь после второго преступления. Но наш острог тем и славится, что здесь много опасных злоумышленников, клейменных за побеги, притом неоднократные. А в остальном они обычные люди, которые мерзнут, хотят есть и пить, они, как и мы, носят ножные кандалы, и в руднике их тоже приковывают к тачке, и урок у них и у нас – одинаковый: хоть умри, но три пуда руды должен отвезти к бутарам.

– Хорошо, – сказала Маша тихо, – я постараюсь выполнить все твои просьбы и помогу твоим товарищам, чем смогу.

– Прекрасно! – Митя радостно потер ладони. – А теперь рассказывай, как вы жили этот год без меня. – Он опять придвинулся к ней, взял ее руки в свои ладони и слегка сжал. – Все, и без утайки, и про матушку и про батюшку. Кстати, почему отец не приехал с вами на станцию?

– Владимиру Илларионовичу внезапно стало плохо, когда он узнал, что я была в крепости и видела тебя. Поэтому мы не рискнули взять его с собой.

– Он что, серьезно болен?

– Нет, сейчас он чувствует себя несравнимо лучше, то есть в декабре, когда я прощалась с ними, он выглядел молодцом, честное слово! И легче ему стало после того, как он поверил, что сможет вскоре встретиться с тобой.

Митя недовольно нахмурился, но ничего не сказал и лишь попросил продолжать рассказ.

В следующие полчаса Маша поведала ему во всех подробностях о своих попытках заполучить разрешение на поездку и о приключениях, пережитых ею во время слишком долгого путешествия.

Митя слушал ее, не прерывая, только в удивлении приподнимал брови да улыбался иногда изумленно, в особенности когда она рассказывала о поединке с волками и встрече с молодым бурятским тайши. Маша вынула из саквояжа три орлиных пера и протянула княжеский знак Мите. Он молча повертел его в руках, отложил в сторону и задумчиво сказал:

– Возможно, это пригодится нам в будущем.

Машино сердце дрогнуло от радости. Кажется, Митя уже не так решительно настроен против ее плана, и, вполне возможно, вскоре удастся окончательно убедить его в необходимости побега.

Маша продолжила свой рассказ, но кошки скребли у нее на душе. О двух событиях она так и не рискнула сообщить Мите. Это был случай с графом Лобановым и сцена в доме Недзельских. О последней она упомянула лишь вскользь, заметив, что кольцо Алине вернула и просила ее хотя бы написать письмо своему бывшему жениху.

При этих словах Митино лицо повело как будто судорогой, он закусил губу, но, заметив ее испуганный взгляд, улыбнулся и тихо сказал: «Когда-нибудь ты узнаешь, что было в том письме, которое она все-таки написала». Он еще сильнее сжал ладони Маши, и девушка поняла, что письмо было не слишком приятным, если не сказать хуже. Но почему тогда он ждал свою прежнюю невесту с таким нетерпением? Неужели он до сих пор любит Алину и ей совсем не на что надеяться?.. Маша поспешно отвела взгляд в сторону, испугавшись, что глаза выдадут ее.

Митя притянул ее ладони к своим губам и несколько раз ласково поцеловал, потом поднял на нее затуманившиеся глаза и виновато улыбнулся:

– Это все, чем я могу тебя на сей момент отблагодарить! Посмотри, – он распахнул ворот рубахи и показал висящий на шее образок. – Честно сказать, я всегда помнил о твоем обещании, но даже представить не мог, что ты сюда пожалуешь. И сегодня, когда вдруг увидел тебя на крыльце, а потом здесь, в доме, в домашнем платье, в этих пушистых носках, румяную с мороза, сердце у меня так и сжалось, сразу твои слова про каторжанина вспомнил... Думаю, ну зачем я нужен этой милой девочке? Гляди, какие у меня руки! Разве можно такими руками обнимать молодую жену в первую брачную ночь? – Он усмехнулся, заметив, с каким неподдельным ужасом Маша рассматривает его ладони – все в ссадинах, старых и совсем недавних шрамах, с обломанными, кое-где почерневшими ногтями. – Страшно стало?

Маша молча покачала головой и вдруг прижалась к его рукам щекой, а потом совершенно неожиданно принялась целовать их, не чувствуя, что слезы ручьем бегут по ее щекам.

Митя обхватил этими шершавыми, с загрубевшей кожей ладонями Машино лицо, приподнял его и с веселым удивлением заглянул ей в глаза:

– Ну что ты, дурочка, расплакалась, это не самое страшное, что в твоей жизни еще встретится. Давай лучше поговорим о нашей будущей свадьбе. Мордвинов обещал разрешить ее после завершения поста. До этой поры ты будешь сравнительно свободной особой и даже сможешь вернуться назад, если вдруг передумаешь венчаться со мной. Да, а как мы расторгнем впоследствии наш брак? В России вряд ли это получится.

– Я надеюсь, в Америке мы без особого труда сделаем это. Говорят, на Аляске есть несколько православных церквей.

– А как ты думаешь вернуться в Россию?

– Я не собираюсь возвращаться в Россию, – Маша опустила голову, – но это не значит, что я каким-то образом стесню тебя, помешаю тебе устроить свою жизнь.