– Быстро назад, Мария Александровна!

В доли секунды она преодолела обратный путь, уже не слишком заботясь о равновесии и опасных проломах. Затылком она чувствовала гораздо большую опасность, ждавшую их по ту сторону моста.

Не успела она шагнуть на твердую поверхность, как Митя схватил ее за руку и затолкал в узкую каменную расселину, грозно при этом прошипев:

– Только посмей высунуться, голову оторву!

Маша пригнулась, все еще не понимая, что происходит вокруг. Антон сунул ей в руки ружье и тоже прошептал – видно, боялся, что их услышат:

– Сидите тихо! – И, заметив ее недоуменный взгляд, пояснил: – Сам Мордвинов решился нас встретить, а за компанию казачков с собой прихватил.

«Господи! Сам комендант? – ужаснулась Маша в душе. – Но откуда он здесь взялся? Прасковья Тихоновна сказала, что он ускакал в Читу. Неужели так быстро вернулся, что успел броситься в погоню и даже опередить нас?»

Маша с трудом перевела дыхание. Несомненно, их здесь ожидали. Но кто им сообщил, куда они направляются? Она почувствовала, что струйка пота скатилась у нее вдоль позвоночника, холодная, неприятная, как и ужас, охвативший ее с головы до ног. Неужели Цэден? Неужто их так ловко, подло обманули, провели, как маленьких детей?

Она задохнулась от гнева, положила ружье на камень и прицелилась. Пусть будет что будет, но прежде, чем она попадет в руки старого ублюдка и его сатрапов, она снесет череп этому отвратительному негодяю, жалкому шпиону Георгию Гурджиеву – предателю и вероотступнику.

Но выстрелить она не успела, кто-то сгреб ее за шиворот и стащил с камня. И тут же она услышала, как над ее головой словно птичка цвикнула, и Митя с яростью крикнул:

– Ложись, сумасшедшая, не слышишь, стреляют!

Маша вжалась в камни. А Митя, подхватив ее ружье, перекинул его Антону, а сам, пригнувшись, бросился к лошадям. Чертыхаясь, отвел их за выступ скалы и тут же вернулся, сжимая в одной руке ружье, в другой – топор.

В ту же секунду Маша услышала глухие удары и не удержалась, выглянула из-за камня. Цэден, размахивая шашкой, пытался перерубить одно из бревен, за которое крепились цепи, удерживающие мост. Митя подбежал к нему, передал топор и нырнул в заросли, как раз вовремя. Вслед ему прогремел выстрел. Ответили два ружья – Митино и Антона, но казаки не остались в долгу. Выстрелили уже залпом, взметнув рядом с Цэденом несколько пыльных фонтанчиков. Но бурят как работал топором, так и продолжал работать, словно вокруг ничего не происходило.

Из своего убежища Маша не видела, что творится в лагере противника, поэтому слегка приподнялась на локтях, но на другой стороне ущелья было пусто, видно, казаки тоже попрятались за камни.

Цэден тем временем перерубил бревно, и мост перекосился, завис правым углом над пропастью. Теперь он стал непригодным для переправы, и вряд ли среди казаков найдется смельчак, который пожелает рискнуть собственной шкурой, чтобы преодолеть его, однако ротмистр перебежал ко второму бревну, удерживающему противоположный край настила. Но если в первом случае его прикрывали кусты, то теперь он был весь на виду, и казаки тут же воспользовались этим и открыли по нему огонь. Им ответили Митя и Антон. И Маша поняла, что за птичка пролетела над ее ухом. Теперь подобные «птички» засвистели и над головами ее спутников. Казаки продолжали беспорядочно и почти без остановки палить в их сторону. Митя и Антон отвечали, но реже: берегли патроны. Эхо от выстрелов металось по ущелью и, многократно отражаясь от скал и усиливаясь, создавало дьявольское нагромождение звуков – истинную какофонию, невыносимую для человеческого слуха.

Внезапно Цэден вскрикнул и выронил топор. Одна из пуль вошла в топорище, отколола приличную щепку и вонзилась ему в ладонь.

Из своего укрытия Маша видела, что руку Цэдена заливает кровь, и бросилась к нему.

– Не стрелять! – донеслось до нее с противоположного края ущелья, и тот же голос, более громко, и это, несомненно, был голос Мордвинова, прокричал: – Мария Александровна! Позвольте переговорить с вами!

Маша оглянулась назад, увидела потемневшие от бешенства Митины глаза, кажется, он пытался остановить ее, но она предпочла его не услышать, отвернулась и прокричала коменданту в ответ:

– Согласна, но сначала я перевяжу раненого!

Она склонилась над Цэденом. Он сидел на земле, прислонившись к камню, зажимал рану краем мундира и виновато улыбался:

– Глупо получилось, и рана-то пустяковая, а крови как от барана.

Маша оторвала от нижнего края своей рубахи длинный лоскут, перевязала им руку «амура» и только тогда прошептала:

– Простите меня, ради бога! Я позволила себе усомниться в вас и подумала, что вы нас сюда намеренно завели.

Вместо ответа Цэден тоже прошептал:

– Не отказывайтесь от разговора с Мордвиновым. Вероятно, он предложит вам сдаться. Постарайтесь потянуть время, торгуйтесь, придирайтесь к его условиям, а когда он окончательно расслабится, настроится на то, что вы готовы броситься в его теплые объятия, ударьте ногой по тому бревну, что я не дорубил. Там совсем тонкая перемычка осталась. – Он тяжело вздохнул и с сожалением посмотрел на топор с отслужившим свое топорищем. – Топор вот жаль. Чем теперь дрова для костра колоть будем?

Маша улыбнулась ему, встала с колен, подошла к краю ущелья и крикнула Мордвинову:

– Что вы хотели от меня услышать, Константин Сергеевич?

Мордвинов поднялся из-за камня и, слегка прихрамывая, подошел к противоположному краю моста.

– Я хотел бы, Мария Александровна, обратиться к вашему здравому смыслу. Вы не можете не знать, что своим поступком поставили себя вне закона. Ваш муж также усугубил свое положение побегом. Но мы с графом Лобановым испытываем к вам подлинное благорасположение и потому призываем вас сложить оружие и сдаться, уповая на милость Государя императора. Граф Лобанов согласен забыть о недоразумении, которое произошло между вами, и не сообщать о побеге генерал-губернатору. – Мордвинов широко открытым ртом несколько раз глотнул воздух и уже тише произнес: – Поймите, Машенька, я искренне сочувствую вам, и у вас нет повода упрекать меня в дурном отношении и необоснованных преследованиях...

– Поводов, конечно, нет, если не считать, что вы приставили ко мне шпиона, по вашему приказу убили Янека Спешневича, усыпили меня и посадили в клетку моего мужа!

– Я на службе у Государя, и это входит в мои должностные обязанности. Но я обещаю вам, Мария Александровна, что не дам ходу вашему делу и никто, кроме меня и графа, об этом не узнает, однако это только в том случае, если вы и ваши спутники откажетесь от сопротивления, бросите оружие и сдадитесь.

– А что будет с ротмистром Гурджиевым, генерал? – спросила Маша вкрадчиво и быстро оглянулась на бурята. Тот отполз за камень и уже лежал на животе с ружьем на изготовку.

– С Георгием будет сложнее, но думаю, мы сможем и для него найти смягчающие его вину обстоятельства. Хотя, согласитесь, предательство – тяжкий грех и должно быть наказано. Но в случае вашего согласия добровольно вернуться в Терзю мы постараемся в докладе генерал-губернатору представить это как задание, которое он получил лично от меня.

– Ой, что-то вы мягко стелете, Константин Сергеевич! – рассмеялась Маша. – Я признаю, что вы многое сделали не только для меня, но и для заключенных в остроге. Но, к сожалению, вся ваша доброта и забота ничто по сравнению с вашим стремлением выслужиться перед начальством. По правде, я относилась к вам с большим уважением и испытывала настоящие муки совести, когда думала о том, что обманываю вас. Но сейчас я подобных чувств не испытываю и соглашаться на ваши условия не намерена. И убеждена, что мои спутники придерживаются того же мнения.

– Вы поступаете крайне опрометчиво, дорогая Мария Александровна, – произнес Мордвинов с угрозой, тем не менее продолжая улыбаться. – Вы еще не знаете, что вас ожидает в случае отказа принять наши предложения. На всех дорогах стоят казачьи кордоны, а Онгонур, куда намеревался привести вас Гурджиев, заняли солдаты. Вам некуда деваться, рано или поздно вы попадете в руки солдат, и тогда отношение к вам будет совершенно другим, чем сейчас. И не только вашего мужа, но и вас закуют в цепи и посадят в клетку.

– А вы сначала попробуйте нас поймать! – выкрикнула Маша и что было сил ударила ногой по узкой перемычке, соединяющей два конца деревянной балки, удерживающей цепи. И едва успела отскочить в сторону, с ужасом наблюдая, как деревянное сооружение с грохотом рушится в пропасть.

Мордвинов с громкими проклятиями отпрянул от края ущелья. Тотчас же со стороны казаков прогремел одиночный выстрел, но в долю секунды Цэден метнулся из-за камня и прикрыл ее своим телом. Маша вскрикнула, услышав глухой удар. Это пуля вошла в грудь ее «амуру». Он стал медленно оседать на землю, и Маша не сумела поддержать его вмиг отяжелевшее тело.

Цэден со стоном упал на камни. Еще гремело в долине эхо ружейного выстрела, а ротмистр уже лежал, скорчившись, на земле, зажимая обеими руками рану в груди, – кажется, смертельную рану. Вслед за этим раздалось еще несколько выстрелов. Пули ударили в камень, за который Маша пыталась оттащить Цэдена. Кусочки гранита разлетелись в разные стороны, а один из них прочертил у нее на лбу кровавую полоску. Но Маша не почувствовала боли, а лишь прикрыла, защищая, глаза ладонью, и тут Митя, а следом и Антон подползли к ней на помощь, подхватили раненого за ноги и под мышки и, прячась за камнями, отнесли его в укрытие.

– Потерпи, Цэден, ради бога, потерпи! – умоляла его Маша, пока мужчины не слишком ловко укладывали раненого среди камней.

Цэден был еще жив. Но пульс уже почти не прощупывался, и огромное пятно крови проступило на его мундире. В крови были и руки Маши, и руки Мити, и более всего Антона. Он бережно поддерживал Цэдена под спину и жалобно кривился, словно собирался заплакать.

Раненый открыл глаза, на губах у него выступила розовая пена. С трудом шевеля губами, он произнес:

– Простите, что все так неудачно получилось! – Он опять прикрыл глаза и едва слышно проговорил: – Расстегните мундир...

Маша почти ничего не видела от слез, застилающих глаза, и никак не могла справиться с пуговицами, так как петли намокли от крови.

Митя мягко отстранил ее и достал из-за пазухи раненого три слипшихся от крови орлиных пера. Все-таки не сумела уберечь Цэдена «солнечная» птица!..

Ротмистр медленно поднял руку, словно собирался перекреститься, а возможно, дотронуться до перьев священного орла. Но сил уже не хватило, рука упала на грудь; Цэден, захрипев, вытянулся и, открыв глаза, в последний раз взглянул на небо. Грудь его испустила короткий судорожный вздох, и Цэден умер.

Митя скрипнул зубами, притянул к себе Машу и попросил:

– Только не плачь! Он сделал все, чтобы помочь нам! Правда, теперь шансов на спасение у нас почти не осталось! Но мы должны постараться выбраться из этой западни. Нам некогда хоронить Цэдена, поэтому придется завернуть его в одеяло и взять с собой. Теперь у нас один путь: возвращаться на заимку Прасковьи Тихоновны. Возможно, так мы сможем обмануть Мордвинова. Он думает, что мы будем пробиваться в Китай. А мы пойдем на восток, где нас искать не будут.

На противоположном краю ущелья галдели, изредка постреливая, казаки, сердито ругался Мордвинов. А на этой стороне беглецы обернули тело Цэдена одеялом и, прячась за камнями, перенесли его к лошадям, удивившись его необыкновенной легкости. До этого никто из них не замечал, насколько бурят был тщедушен и мал ростом.

Маша завернула перья в платок и передала Мите. Он положил их за пазуху и вскочил в седло. Через мгновение беглецы покинули место, где они понесли очередную тяжелую утрату. Им предстояло вновь вернуться на тропу контрабандистов и постараться опередить своих преследователей, которые рано или поздно найдут переправу через каньон и устремятся за ними в погоню. На стороне беглецов будет лишь небольшое преимущество во времени, и насколько успешно они им воспользуются, зависело теперь от них самих и от воли Провидения, пока не очень спешившего прийти к ним на помощь.

Все трое хорошо понимали, что исчерпали все авансы, выданные им госпожой Фортуной, и оставалась надежда только на собственную смекалку и выдержку, все их предыдущие мытарства были лишь прелюдией к более продолжительным и опасным испытаниям.

35

Солнце клонилось к западу. С далеких снежников прилетела струя холодного воздуха. И это напоминание о близкой ночи заставило людей все чаще покрикивать на лошадей. И те торопились, словно понимали, что надо скорее добраться до спасительного леса, укрыться в надежной чаще среди валежника и нагромождения камней. Прошло полдня с момента сражения у подвесного моста, постепенно подкрался вечер, но они пока не встретились с казаками. Вероятно, решение идти на восток было правильным. Но надеяться на то, что легко удалось обвести Мордвинова вокруг пальца, тоже не стоило.