– И вы не боялись? – зябко поежилась Элен. Зиги с бравым видом посмотрел на нее, и открыл, было, рот, чтобы вдохновенно хвастать дальше, но…

– Сказать по правде, Элен, – он обезоруживающе усмехнулся, – я чуть в штаны не наложил!

Эта фраза растопила последний лед: Элен внезапно стало с ним очень легко. Конечно, в его лексиконе присутствовали «соленые» словечки, но, насколько она знала, большинство американцев отличались грубоватостью. И, однако, в Бавьере было что-то такое, что неудержимо влекло к нему. Возможно, причиной тому была его почти такая же, как у французов, жизнерадостность, которая вкупе с его уверенной манерой поведения делала его очень и очень интересным. Он был честным и добродушным, в его компании она чувствовала себя в безопасности.

И именно в этот момент она заметила кольцо на его пальце.

– Ваша жена плохо переносит шторм? – поинтересовалась она.

Он внезапно опечалился и с грустью посмотрел на обручальное кольцо.

– Простите, – опустила глаза Элен. – Я не вправе задавать подобные вопросы.

– Конечно, вправе! – Лицо его осветилось теплой улыбкой. – Когда вам навязывается незнакомый мужчина, вы имеете полное право задать ему такой вопрос.

Элен с благодарностью улыбнулась.

– Моя жена в Нью-Йорке, – тихо пояснил он. – К сожалению, мы не очень ладим.

– Весьма сожалею.

– Иногда требуется время, чтобы понять, что вы не подходите друг другу. Нам вот понадобилось несколько лет. Сначала я во всем обвинял себя, считал, что уделяю ей мало времени. Потом постепенно свыкся с мыслью, что во всем виновата она. – Он сокрушенно покачал головой. – Сейчас я стал мудрее. Когда брак не ладится, виноваты либо оба, либо вообще никто не виноват. Я довольно поздно осознал это. – Он вновь печально улыбнулся Элен. – А как обстоят дела у вас?

Элен выразительно пожала плечами.

– Я овдовела. Потом была помолвлена, но, к сожалению, не понравилась его семье.

– Тогда в этой семье сплошные дураки, – хмыкнул Бавьер. – Но он, но крайней мере за вас боролся?

Элен только вздохнула.

– Ну, тогда он тоже дурак. Не могу себе представить ни одного мужчины, который бы за вас не боролся.

Элен внезапно разозлилась и почему-то решила вступиться за Найджела.

– Он не виноват, – холодно отрезала она. – Дело в том, что я сама разорвала помолвку.

Он с любопытством посмотрел на нее.

– А вы его все еще любите.

– Все уже кончено, – резко отозвалась она. – К тому же он женился на другой, так что все действительно закончилось.

– Я не собираюсь совать нос в ваши дела.

– Вот и хорошо.

– Ладно, давайте поменяем тему. Что привело вас в Нью-Йорк? '

– Бизнес.

– А чем вы занимаетесь? Актриса? Модель?

– Ни то ни другое. – Она рассмеялась. – Почему вы так решили?

– Вы красивы. Я всегда считал, что самые красивые женщины либо актрисы, либо модели.

– Я издаю журналы, – посерьезнела Элен. Он посмотрел на нее с явным уважением.

– Интересно, я их когда-нибудь видел?

– Не знаю. Это в основном журналы для женщин: «Ле Мод» и «Ла Мода».

– Да ну! Так это же журналы мод.

– Откуда вы знаете?

– Жена всегда покупает «Ле Мод», – объяснил он. – И всегда ругается из-за того, что его продают только на Таймс-сквер.

– Все скоро изменится, – ответила Элен. – Я намерена организовать американское издание журнала, и прослежу за распространением его европейских изданий во всех крупных городах Соединенных Штатов.

– Ну, в Нью-Йорке у вас дела пойдут, – заметил он с одобрением.

– Хотелось бы надеяться.

– Да вы в два счета покорите город! Вы борец. У меня чутье на людей.

Элен вспыхнула от удовольствия.

– А вы? – спросила она.

– Я тоже борец. Рыбак рыбака видит издалека. – Элен посмотрела на него и рассмеялась. Взгляд его голубых глаз был серьезным.

– Мне хотелось бы поближе познакомиться с вами, когда вы обоснуетесь в Нью-Йорке, – тихо сказал он.

– Мне тоже, – так же тихо ответила Элен.

Она с трудом поднялась. Он тоже встал. И тут палуба накренилась, и она оказалась в его объятиях.

Ее с головой накрыла горячая волна желания. Она взглянула ему в глаза. Они манили, суля океан наслаждений.

– Мне кажется, я знаю хорошее лекарство от этого шторма, – произнес он.

Элен скользнула под бледно-голубое атласное одеяло. Перевернувшись на спину, она ощутила под собой ласкающую прохладу простыни. Каюта освещалась единственным тусклым ночником на прикроватной тумбочке, а шторы на окнах были спущены, создавая впечатление полного уединения и приглушая шум дождя и моря.

В гостиной раздевался Зигфрид. Вот щелкнул выключатель, и он босыми ногами прошлепал по ковру.

Элен расслабленно растянулась на постели, распустила волосы. Они рассыпались по спине, и, если бы не одна предательская прядь, упавшая ей на грудь, в тусклом свете ночника их можно было бы принять за блестящее шелковое покрывало.

Он слегка замедлил шаг, затем снова двинулся вперед, стараясь поймать ее взгляд. Ее фиалковые глаза заскользили вниз по его загорелому мускулистому телу: грудь в завитках темных волос, узкие бедра, сильные чресла.

Привстав, она положила к себе на грудь его руку и закрыла глаза. Он принялся пальцами нежно массировать ей один сосок, а его влажный язык стал очерчивать круги по второму. Свободной рукой он провел по ее благоухающему телу, еще раз, еще… Постепенно усиливая движения, рука скользнула к лобку, и его палец быстро проник в лоно, проверяя влажность и готовность принять его.

Элен вздрогнула, блаженство сменилось сладкой болью. Еще мгновение и… но он уже перестал ласкать ее и медленно двинулся вверх. Осторожно раздвинув ей ноги, он прижался к ее бедрам. Обхватив его руками за шею, она потянула его голову вниз. Глаза Зигфрида были в дюйме от нее, и она успела заметить, что в какой-то момент он заколебался. Сердце Элен оборвалось. В его властном лице было что-то пугающее, в нем сконцентрировалась дикая сила, как у плотины, готовой вот-вот прорваться.

Вот он легонько отстранился, навис над ней и на мгновение замер. И вдруг обрушился всей своей мощью, резким толчком проникнув в ее влажные глубины. От этого сильного удара, такого долгожданного и такого внезапного, Элен выгнулась дугой. Но вот он уже вышел и принялся двигаться мелкими быстрыми толчками.

Она извивалась под ним, ногами плотно обхватив его торс, голова ее качалась из стороны в сторону. Темп вдруг замедлился, словно он боялся причинить ей боль.

– Быстрее! Прошу… – прошептала она в ужасе.

– Тс-с-с…

Он снова вышел, и она в панике решила, что все кончено, но вот он вновь погрузился в нее, и вздох облегчения вырвался из ее груди. Он томил ее снова и снова, то, ускоряя, то, замедляя темп. Тело Элен содрогалось каждый раз, когда ее наслаждение достигало кульминации, и снова и снова повторялся оргазм, до тех пор, пока он, что-то выкрикнув, не ворвался в нее с новой силой и не оросил струей горячего семени.

Мгновением позже их уже убаюкивал шум волн за бортом.

У Зиги Бавьера и Элен было много общего, но особенно роднило их то, что оба начинали без единого пенни в кармане и прокладывали свой путь из глубин нищеты и отчаяния. Поэтому и тот, и другой сразу же распознали те устремления, которыми руководствовался каждый из них. Элен мгновенно оценила его умственные способности, которые были зеркальным отражением ее собственных. Он был хитрым и честолюбивым и умел наслаждаться своим богатством и положением, однако они не вскружили ему голову. Напротив, на пути к успеху и власти он никогда не забывал о своих корнях. Ему нравился сам процесс наращивания капитала – работа, борьба и ловкость. Уже много лет назад он мог бы уйти на покой и жить в свое удовольствие, но он по-прежнему преумножал свое богатство, потому что испытывал удовольствие от того искусства и азарта, которые сопутствовали этому процессу. Ему был сорок один год, и он уже трижды становился миллионером и дважды банкротом.

«Человек, который однажды нажил состояние, потерял все и начал с самого начала, может ни о чем не беспокоиться, – любил повторять он. – Если успех не счастливая случайность, его можно повторить сотни раз».

И он доказал это. Каждый раз, едва лишившись состояния, он не только наживал его снова, но и изрядно преумножал. Сейчас состояние Бавьера приближалось к двадцати двум миллионам долларов, он играл на бирже и вкладывал значительные деньги в производство товаров длительного и повседневного пользования. Будучи достаточно мудрым, он держал пять миллионов в необлагаемых налогом муниципальных облигациях. Все остальные деньги он использовал, чтобы вести свою игру.

Его финансовые взлеты и падения уходили корнями в годы войны, когда он восемнадцатилетним пехотинцем прошагал из Франции в глубь Германии. На берег Соединенных Штатов он ступил вместе с последними вернувшимися с фронта солдатами. К тому времени, когда он вернулся, парадов уже не устраивали и героев не чествовали. В стране уже вовсю чувствовались нехватка жилья и безработица. Джанкарло Яконо, его бывший работодатель, похлопывал его по спине перед отправкой в Европу и говорил: «Запомни, Зиги-мальчик, что у тебя здесь остались друзья», – и горячо обещал: «Когда ты вернешься, твоя работа будет ждать тебя».

Но когда Бавьер вернулся, его рабочее место уже занял один из многочисленных племянников Яконо, а его девушка вышла замуж. Будущее никогда еще не казалось ему таким беспросветным. На борт «Корабля свободы» во Франции он ступил с двадцатью тысячами долларов, запрятанных в сапоги. К моменту прибытия корабля в Бруклин он был полностью разорен.

Сколько бы лет ни прошло, Бавьеру никогда не забыть адский поход по Германии. Изо дня в день он и солдаты его взвода встречали только косые взгляды, ругательства, смерть, страдание, голод и отчаяние. По мере продвижения взвод Бавьера постепенно таял: кто подорвался на минном поле, кто погиб от падавших с неба бомб. Каким-то чудом, возможно благодаря сильной воле, ему удалось остаться в живых. Он честно исполнял свой долг и пытался не обращать внимания на тяготы войны: новые сражения, постоянная угроза смерти, безвкусные холодные пайки и вечный недосып.

Бавьер быстрее других распознал необходимость развлечений – возможно, потому, что сам страшно хотел хоть на какое-то время забыть обо всем этом, а может, потому, что нутром почуял представившийся ему шанс.

Долго ждать не пришлось. Когда рядом с ним упал сраженный пулей молоденький прыщеватый паренек из Айдахо, он вынул у него из кармана колоду карт. Потом бесконечно обменивал свои сигареты и пайки на очередные колоды и вскоре стал единственным на многие мили человеком, у кого были карты. Затем из куска подобранного железа он смастерил небольшую рулетку. Сначала над ним посмеивались, но он твердо знал, что час пробьет. Так оно и получилось. В мокрых лисьих норах и промозглых, продуваемых всеми ветрами палатках, где он устраивал карточные игры и рулетку, всегда было полно народу. Приходилось даже записываться на неделю вперед. Кочующее казино стало самым главным развлечением солдат и самым охраняемым секретом в дивизии. Бавьер прекрасно знал, что, не будучи уверенным, в платежеспособности клиента, допускать его до азартных игр нельзя. Тем более что любой и каждый мог той же ночью подорваться на мине. Поэтому, прежде чем открыть свое предприятие, он поговорил с Гектором Каррасом, здоровенным парнем, тоже родом из Бруклина, который до призыва в армию работал младшим сборщиком налогов в печально известной семье Занматти. Сорганизовавшись и поделив доходы пятьдесят на пятьдесят, они довели организацию азартных игр в дивизионе до неслыханного совершенства. Ко времени окончания военного похода доля Бавьера от заработанных денег составляла свыше двадцати тысяч долларов, которые он тщательно запаковал в пластиковый пакет и сунул себе в сапоги.

Выяснилось, что Бавьер и Каррас поплывут обратно в Нью-Йорк на одном военном корабле. Его пассажирами в массе своей были усталые и злые солдаты. Корабль был переполнен, всем хотелось домой, а путешествие должно было занять почти полторы недели.

И снова Бавьеру представился удобный случай организовать прибыльное развлечение.

На борту находился здоровенный солдат по имени Луис Гонсалес, который постоянно хвастался, что до призыва в армию был боксером-профессионалом. Каррас тоже когда-то провел несколько профессиональных раундов на ринге. Каррас с Бавьером предложили Гонсалесу устроить состязание, и тот согласился. Они переговорили с сержантом своего взвода, а тот, в свою очередь, переговорил с командиром части. Последний охотно согласился на такое развлечение – но чтобы солдаты держали пари? Да ни за что на свете!

Тогда Каррас с Бавьером подкупили четырех штатских, и те обошли солдат, предлагая пари. Все охотно согласились и сделали ставки. Бавьер решил поставить на Карраса все свои двадцать тысяч долларов. Риск, конечно, но если Каррас выиграет…