– Пожалуй, – удовлетворенно ответила она и, скосив глаза, посмотрела на свой живот. – Скорее всего, Жюльенна, ты права.

Последние три недели промелькнули для Элизабет как одно мгновение. Если адюльтер был в Гонконге совершенно обычным делом, то уход жены от мужа – событием из ряда вон выходящим. То, что Элизабет ушла из дому, для многих было потрясением, но немало людей были и просто шокированы ее необычным поступком. Леди Гресби решительно вычеркнула Элизабет из списка гостей, приглашаемых в ее дом, – да и не одна она поступила подобным образом. Лей Стаффорд был чрезвычайно смущен, случайно столкнувшись с Элизабет в «Гонконг-клубе». Многие из тех, кого Элизабет числила в друзьях, теперь откровенно избегали ее и при встречах уклонялись от разговоров. Впрочем, ей было наплевать. Она жила своей жизнью, а самые близкие друзья оставались ей верны.

– Адам сказал, что ты просишь у него развода. – Алистер встретился с Элизабет за обедом в «Парижском гриле». – Стоит ли так поступать? Зачем спешить, Элизабет? Ведь речь идет об очень серьезном шаге.

– Да, шаг серьезный. Но ведь и вынашивать ребенка, зачатого не от Адама, – тоже дело непростое, – мягко сказала она.

Алистер побледнел, его лицо даже вытянулось от неожиданности.

– Извини... Я не знал. – Он поковырял вилкой лежавший на тарелке кусок утки по-пекински и спросил: – Может, в таком случае для тебя было бы лучше переехать к Эллиоту? Тогда все смирились бы с ситуацией.

– Мне нет дела до других. Пусть думают что хотят, Алистер, – с какой-то неожиданной для себя твердостью ответила Элизабет. – Меня это мало беспокоит. Если уж на то пошло, то и другим не следовало бы совать нос не в свои дела.

– Не следовало бы, – согласился Алистер без особой убежденности в голосе. Он принадлежал к тем людям, которых часто называют аккуратистами: любил, чтобы все было чинно и благородно, чтобы комар носу не подточил. Ему не нравилось, когда в человеческих отношениях присутствовала какая-нибудь двусмысленность, неопределенность, незавершенность. И, будучи не в состоянии убедить Элен выйти за него, тоже испытывал внутренний дискомфорт.

– Как у тебя с Элен? – спросила Элизабет, понимая, о чем задумался Алистер.

Он пожал плечами.

– Так же, как всегда. Я люблю ее. Уверен, что и она меня любит. Но почему-то не хочет выходить за меня замуж.

– Может, потому, что прошло еще не так много времени со дня смерти ее мужа? Она вдовствует всего два года.

– Дольше, – поправил ее Алистер. – Скоро уже три. Она часто напоминала мне об этом, а теперь и говорить перестала. Судя по всему, она общается с Адамом чаще, чем со мной.

– Да, Адам умеет быть внимательным и участливым слушателем.

– Вот-вот, – сказал Алистер и удивленно посмотрел на Элизабет. – Ты видишься с ним? Я имею в виду – не просто иногда сталкиваешься, а бывает, что вы договариваетесь о встречах?

Элизабет кивнула. Им с Адамом нужно было все как следует обсудить, а ей не хотелось приходить в дом, где она прежде жила с ним. И Адам предложил ей пообедать в «Пенинсуле». С тех пор они там встречались почти каждую неделю.

– Как Адам отнесся к мысли о разводе? – спросил Алистер. – Он рад?

– Напротив. – Ее взгляд стал печальным. Она ни с кем не желала обсуждать свои отношения с Адамом. Но Алистер был ее хорошим знакомым и хотя бы поэтому заслуживал, чтобы она чуточку приоткрыла ему неизвестное для остальных. – Он все еще тянет, надеется, что я вернусь к нему.

– А ты не собираешься возвращаться?

Ее зелено-голубые глаза встретились с его глазами. Элизабет выдержала его взгляд не мигая.

– Нет, Алистер. Я люблю Рифа. И хотя по некоторым причинам не живу с ним, тем не менее все мое будущее неразрывно связано именно с Рифом.

Алистер вздохнул.

– Как бы я хотел, Бог свидетель, чтобы и Элен думала, что ее будущее неразрывно связано со мной, – усталым голосом произнес он. – Ведь если японцы будут и дальше зариться на остров, не исключено, что всем женщинам и детям предложат покинуть колонию. И если Элен уедет, может случиться, что я никогда больше не увижу ее. Она ускользнет, как вода между пальцев. Я этого не вынесу, Элизабет! Видит Бог, не вынесу!

– А что, ситуация ухудшилась? – спросила Элизабет, чувствуя, что, когда речь идет об Элен, она не в состоянии ничем утешить Алистера.

– Сейчас они выжидают, но я не уверен, что это будет продолжаться до бесконечности. В прошлом месяце их экспедиционный корпус высадился в Биас-Бей. Это в тридцати пяти милях к северо-востоку от Гонконга. Захвачен Кантон. В некотором смысле можно сказать, что мы, в сущности, окружены со всех сторон.

– Да еще немцы в Европе наступают полным ходом. Русские вторглись в Финляндию... – грустно сказала Элизабет.

Она оглядела роскошный интерьер ресторана. Было очень непросто поверить в то, что половина мира в этот момент находится в состоянии войны. Здесь же на белоснежных льняных скатертях блестело серебро, трио музыкантов исполняло приятные слуху мелодии. Тут на закуску предлагали устриц по-сиднейски, копченую осетрину, клубнику, шампанское и коньяк полувековой выдержки.

– Я знаю... – сказал он, будто прочитав ее мысли, – это кажется нереальным. Но, увы, война обязательно доберется и сюда, Элизабет. Это лишь вопрос времени.

– Скажи, а не съездить ли нам в Австралию? – спросил у нее Риф, когда они лежали в постели в его апартаментах в Виктории.

– В Австралию?! – Она обернулась и посмотрела на него. Ее волосы чуть касались плеча Рифа. – Почему именно в Австралию? Тебе туда нужно по делам, или Форт-Каннинг хочет туда тебя переправить?

– Ни то ни другое, любимая, – ответил он, удобно кладя ладонь на заметно увеличившийся живот Элизабет. У них не было никаких секретов друг от друга. Она знала о его разведывательной работе гораздо больше того, чем ему бы следовало ей сообщать. – Туда выезжает с концертами Роман. Его оркестр будет выступать в Сиднее, Мельбурне, Аделаиде и Перте. Думаю, мы могли бы встретиться с ним именно в Перте, где закончится турне.

Она села в постели и посмотрела на Рифа.

– Это было бы превосходно! Сто лет не слышала хорошего оркестра!

Он облокотился на подушки. Риф испытывал такую сильную: любовь к Элизабет, что у него даже побаливало сердце.

– Он как раз хотел бы послушать твою игру. Глаза Элизабет расширились от ужаса.

– Ты, должно быть, шутишь?! Роман – один из величайших дирижеров современности. Что же я смогла бы для него исполнить?

– Баха, Шуберта, Бетховена – все, что угодно, – с улыбкой ответил Риф. – Только не говори мне, что ты не сможешь ему сыграть. Ведь месяцы упражнений под руководством Ли Пи что-нибудь да значат.

Она улыбнулась. Ее ужас был вызван лишь неожиданностью услышанного. Она очень трезво оценивала собственные возможности и была вполне готова сыграть такому человеку, как Роман Раковский. При одной только мысли об этом холодок пробежал у нее по спине.

– Роман Раковский! – с чувством священного ужаса и почтения произнесла она. – Даже не верится!

Риф притянул Элизабет к себе.

– Не смей произносить его имя с таким обожанием, иначе я могу передумать и увезу тебя куда-нибудь подальше от Австралии. – Он тронул рукой ее грудь. – Знаешь, Лиззи, она еще немного увеличилась. Сколько еще ждать?

– Как минимум полгода, – томно произнесла она, прижимаясь к его телу. – Ты восхитителен, – прошептала она, касаясь губами бронзовой кожи Рифа. – Просто великолепен...

Они прибыли в Перт в самый канун Рождества, заранее решив отметить его в Австралии. Риф был уверен, что, если бы они остались в Гонконге, Адам попросил бы Элизабет хотя бы один день провести с ним. А она по доброте душевной не смогла бы ему отказать. Все вышло отлично: она сказала мужу, что собирается в Австралию. Элизабет была обрадована, узнав, что Элен пригласила Адама провести Рождество с ее детьми и Алистером.

Мелисса, теперь уже по собственной инициативе, отправилась на Новую территорию: ей осточертело видеть вокруг любопытные глаза жадных до сплетен друзей и знакомых. Каждый день для нее превращался в небольшое сражение. И она соскучилась по одиночеству.

– Так странно увидеть рождественские елки, искусственный снег и Санта-Клауса в жару и при ярком солнце, – сказала Элизабет, когда они прогуливались по Перту. Они заглядывались на украшенные витрины магазинов, пытаясь найти какой-нибудь рождественский подарок для Романа. Риф слегка сжал ее ладонь.

– Все забываю, что ты еще никогда не была на Рождество в южном полушарии. Завтра мы отправляемся на пляж. Вот когда ты и вовсе потеряешь ориентацию во времени.

Они прошли мимо газетного киоска. Лежавшие на прилавке английские газеты месячной давности привлекали заголовками: «Ну же, Гитлер! Мы готовы встретиться!»

– Что-то нам принесет грядущий год? – неожиданно погрустнев, спросила Элизабет.

Он успокаивающе похлопал ее по руке. Как-никак был праздник, и Рифу не хотелось думать о Гитлере, о японцах, о мраке, в который медленно и неотвратимо погружался мир.

– Ребенка, – ответил он, намеренно делая вид, что не понял ее. – Нашего ребенка.

Ее грусть прошла, как и надеялся Риф, она покрепче ухватилась за его руку.

– Медсестра в клинике говорит, что буквально через несколько недель он уже будет шевелиться. Интересно, что это за ощущения?

– Скорее всего незабываемые, – с улыбкой ответил Риф.

Они проходили мимо очередной витрины. На серебристо-сером фоне была выставлена бронзовая голова изящной работы.

Риф прищурился и оценивающе посмотрел на скульптуру. Затем внезапно остановился.

– Ну, хватит глазеть на витрины, – сказал он, притягивая Элизабет поближе. – Ты взгляни!

Она подошла и прочитала имя, выгравированное золотыми буквами: ВОЛЬФГАНГ АМАДЕЙ МОЦАРТ.

– О... – тихо выдохнула она. – Это прекрасно, Риф...

– И будет отличным подарком Роману. Пойдем, наши поиски увенчались успехом.

– Превосходная вещица! – Роман Раковский не мог отвести взгляда от подарка. Его глаза радостно блестели. Он бережно вытащил бронзового Моцарта из шуршащей оберточной бумаги.

Они сидели в пустом концертном зале Перта. Элизабет и Риф были под впечатлением исполнения оркестра: Раковский репетировал с коллективом концертную программу, исполняемую в этот вечер. И вот в зале остались лишь они трое. Элизабет постоянно ощущала присутствие «Стейнвея», который стоял на сцене чуть в стороне. Роман, в свою очередь, подарил им небольшую картину, изображавшую Давида с пращой в руке. Юноша бесстрашно смотрел вдаль, где могли находиться филистимляне или Голиаф.

– Картина показалась мне символичной, – сказал Роман, и его голос гулко наполнил пустой зал. – Маленький герой, который противостоит превосходящей силе. Мне это напоминает ситуацию в Гонконге.

– Изумительная картина! – искренне сказала Элизабет. – Художник очень удачно подобрал краски.

Весь облик Давида дышал чистотой и смелостью, и от этого ком вставал в горле.

Роман Раковский оказался совсем не таким, каким его себе представляла Элизабет. Он походил больше на медведя; его светлые волосы лежали огромной непослушной копной. У Романа была привычка проводить рукой по волосам, объясняя что-то музыкантам. Для дирижера высочайшего международного уровня он был очень молод, но Элизабет поняла, как ему удалось достигнуть столь высокого мастерства. В его облике была исключительная серьезность и сила. Казалось, волны исходящей от него энергии воздействуют на слушателей.

– Ну, что ты думаешь, мой друг? – спросил он, спускаясь со сцены в зал после репетиции. Он по-братски обнял Рифа, с которым давно не виделся, и сейчас был очень рад встрече. – Оркестр звучит несколько иначе? – Он обернулся к Элизабет, его лицо было доброжелательным и приветливым. – Сейчас тон задают струнные, если вы обратили внимание. Мы приглушили басы, они у нас не доминируют, как в других оркестрах. Для исполнения классической музыки это именно то, что нужно, вы не находите?

Обняв за плечи Элизабет и Рифа, он повел их в правый угол сцены, где у него был припасен термос с горячим кофе.

– Это наши трудности. – Он, извиняясь, пожал огромными плечами. – Выпили бы шампанского за встречу, но, увы, придется подождать до вечера. Я могу это себе позволить только после выступления.

У Романа был низкий приятный голос, звучащий с затаенной усмешкой. Элизабет сразу же прониклась к нему безотчетной симпатией.

Когда они выпили кофе, Роман внимательно посмотрел на нее и улыбнулся, при этом у его глаз образовались лучики морщин.

– Сцена в вашем полном распоряжении, – сказал он. – Устраивайтесь поудобнее и играйте. Можете сыграть, что хотите.

Казалось, Элизабет охватил всеобъемлющий ужас, парализовавший ее волю. Но стоило Роману прикоснуться к ее руке, как она сразу же вспомнила, зачем приехала. Когда она взошла на сцену, у нее не только прибавилось уверенности, но и возникло чувство, что именно тут, на сцене, и есть ее настоящее место.