– Наверное, свихнулась, – безнадежно произнесла Лиз, забирая рукопись у Сары.

В это мгновение Оливия подняла глаза от компьютера, увидела лицо дочери и поняла, что случилось. Она не могла слышать слов Сары, но Лиз выглядела совершенно подавленной, пока запихивала рукопись в сумку, будто в мусорную корзину. У Оливии заныло сердце при виде Лиз. Ей захотелось крепко обнять и хорошенько расспросить дочь. Однако Оливия сдержалась, разобралась с почтой и подождала, пока Лиз направилась мимо нее в каюту. Она собиралась спрятать рукопись в шкафу и уничтожить по возвращении домой. Оливия остановила дочь и указала на кресло рядом с собой.

– Можешь поговорить со мной минутку? – мягко спросила она, и Лиз улыбнулась, но только губами. Глаза говорили, что она удручена, хотя пытается ради матери выглядеть веселой. Она не хотела показывать, насколько расстроена. Но Оливия хорошо знала свою дочь, это был ее ребенок, в конце концов, хоть она и была вечно отсутствующей матерью. Оливия не была слепой, она видела, каковы ее дети и что для них имеет значение.

– Конечно, мама. О чем? Что-нибудь случилось? С бабулей всё в порядке?

– Всё хорошо. Я с ней разговаривала вчера вечером. В соседнюю с ней комнату заселился девяностолетний мужчина, она находит его симпатичным. Чем черт не шутит?

Обе рассмеялись. Но ведь Мэрибел в свои девяносто пять действительно была красива и жизнелюбива.

– Точно не знаю, что тебе сказала Сара, но могу догадаться. Я только что видела, как она возвращала тебе рукопись, и хочу напомнить, что Сара до мозга костей пропитана интеллектуальным снобизмом. Она с головой погрузилась в университетскую среду, и то, что она опубликовала, разошлось самое большее в шести копиях среди ее друзей. Она не имеет никакого понятия о том, что может быть коммерчески успешным. Пожалуйста, не принимай близко к сердцу то, что она наговорила. Покажи роман кому-нибудь другому, например, своему агенту.

– Она сказала, что не стоит ему это показывать и что я опозорюсь, если так сделаю. Это просто еще один из моих бесконечных провалов. Не расстраивайся, мама.

– Я не могу не расстраиваться. Дело касается тебя, а я тебя люблю, и что-то мне подсказывает, что она ошибается. Я обожаю мебель эпохи Людовика XV, и никто так не любит антиквариат, как я. Но продаю я серийный, дешевый товар, который расходится как горячие пирожки уже на протяжении пятидесяти лет. Я не говорю, что то, что ты написала, – это Людовик XV, но Сара разбирается только в этом. Возможно, ты написала замечательную коммерческую вещь, которая станет бестселлером. Сара этого не разглядит, даже если будет очень стараться. Тебе надо посоветоваться со специалистом по коммерческой беллетристике. Она к таким не относится.

– Она прямо сказала, что это хлам!

Губы у Лиз дрожали. Оливия взяла ее ладонь, поднесла к губам и поцеловала.

– Это значит, что ты была бы двоечницей на ее курсе в Принстоне. Но на Принстоне свет клином не сошелся.

Она крепко сжимала руку Лиз.

– Посмотри на эту яхту. За ее аренду мы заплатили кучу денег, и можем себе это позволить. Мы бы могли ее даже купить, если бы захотели, и всё это благодаря добротным серийным вещам, а не изысканному антиквариату. То, что я продаю, выглядит великолепно, людям нравится, и они приходят в наши магазины по всему миру за покупками. Коммерческая литература – это то, что продается, Лиз, а не то, что советует тебе писать Сара. Дашь мне почитать? Обещаю, что буду с тобой откровенна. У меня предчувствие, что книга может оказаться хорошей. Ты умная девочка, отлично пишешь. Еще я доверяю твоему чутью и заметила твой энтузиазм.

– Он у меня был, – сказала Лиз мрачно, и слезы скатились по ее щекам. – А что, если ты, как и Сара, скажешь, что рукопись ужасна?

– Тогда ты напишешь что-нибудь другое. Жизнь ведь на этом не кончается. Послушай, некоторые серии мебели, которые я разработала, оказались неудачными. Мы пробуем, ошибаемся, и надо иметь смелость пробовать снова.

– Вот смелости-то у меня и нет, – честно призналась Лиз. – Всякий раз, когда терплю неудачу, я боюсь пробовать снова.

– А ты постарайся не бояться. Ты гораздо талантливее, чем думаешь.

Оливия протянула руку за рукописью, но Лиз все еще колебалась.

– Пожалуйста, дай ее мне. Если эта литературная зазнайка смогла ее прочесть, значит, и мне можно. К тому же я считаю непозволительным то, что она тебе сказала. Может быть, она завидует, потому что не обладает такой фантазией, как ты.

– Поверь мне, мама, она не завидует. Просто считает, что это дрянь.

– Держу пари, что она ошибается, – решительно произнесла Оливия, но Лиз всё равно не давала ей рукопись. – Знаешь, я ведь могущественная женщина. Люди во всем мире меня боятся. А ты? Почему ты меня не слушаешься?

Лиз рассмеялась:

– Потому что ты моя мама, и я тебя люблю, и знаю, что ты не страшная. Просто притворяешься.

Оливия тоже рассмеялась:

– Только не рассказывай об этом моим конкурентам. Говорят, они до смерти меня боятся. Ну, давай сюда книгу.

Лиз наконец вытащила рукопись из сумки и со страдальческим выражением лица отдала матери.

– Если она вызовет у тебя отвращение, не говори мне, какое – легкое или сильное. Мы ее вместе выбросим за борт или устроим ритуальное сожжение, или что-нибудь в этом роде.

– Посмотрим. Я постараюсь быть откровенной, но тактичной. Думаю, в издательском мире едва ли считается хорошим тоном называть книгу нечитабельной. Может, скажем при ней, что думаем о ее гардеробе? Она носит вещи вроде тех, что раздают бедным.

Лиз опять рассмеялась.

– И, судя по всему, не бреет ноги. Ей повезло, что твой брат безумно ее любит. Многие мужчины не сочли бы волосатые ноги, пластиковые сандалии и походные шорты уж очень привлекательными. Может, Джону стоит проверить зрение? Надо ему об этом напомнить… – задумчиво сказала Оливия и поднялась, держа в руках книгу Лиз.

– Спасибо, мама. Ничего, если она тебе не понравится. Теперь я к этому готова и не буду шокирована. Я действительно была полна энтузиазма, пока не показала ее Саре. Я думала, что создала что-то особенное и уникальное, но теперь вижу, что ошибалась.

– Не спеши признавать поражение, – остановила дочь Оливия. – Если ты веришь в эту книгу, не сдавайся, борись за нее.

– Я не смогу за нее бороться, если она плохая.

– Сколько было плохих отзывов на творчество Шекспира? Или Диккенса? Или Виктора Гюго, Бодлера, Пикассо? Всех великих ругали. Давай не будем спешить сдаваться. И независимо от моего мнения, ты всё равно должна позвонить агенту, когда вернешься. Он лучше других знает, что продается.

– Я года три с ним не говорила. Он, наверное, забыл, кто я такая.

– Не думаю, у тебя ведь были отличные рассказы. Ты талантлива, Лиз. Тебе просто надо быть понастойчивее и не сдаваться.

И заговорщически понизив голос, Оливия добавила:

– А Сару мы заставим извиниться за свои слова.

Потом она поцеловала Лиз в щеку, отнесла рукопись к себе в каюту и положила в шкаф. Мать не хотела, чтобы Лиз забрала рукопись прежде, чем она ее прочитает. Оливия была рада, что дочь в конце концов согласилась, и собиралась вечером сесть за чтение. У нее болело сердце за Лиз. Сара поступила жестоко. Оливия задавалась вопросом, завидует Сара Лиз или действительно признает только высокую литературу, а популярную беллетристику презирает. В любом случае Оливия хотела сама взглянуть на рукопись: у нее было предчувствие, что книга получилась.

Когда Оливия вернулась на палубу, там уже завтракала молодежь. Девушки собирались поплавать, а Алекс погонять в новом месте на аквабайке. Как только он об этом сообщил, бабушка с серьезным видом похлопала его по плечу:

– Ты не забыл, что задолжал мне одну поездку?

– Конечно, нет, бабушка, поедем, как только позавтракаю.

Оливия подсела к внукам, и те рассказали про фильмы, которые смотрели накануне вечером. Она не слышала ни про один и заявила, что начнет смотреть кино с ними, чтобы быть в курсе. Идея детям очень понравилась.

Сара читала литературный журнал, а Лиз улыбалась поверх голов молодежи. Она была благодарна матери за ее добрые слова. Лиз не сомневалась в правоте Сары и ожидала, что мать поддержит ее мнение. Она уже не верила, что написанная ею история может оказаться увлекательной. Она, как обычно, погрузилась в свои фантазии и потерпела фиаско. Ей это было знакомо. Удача в любом деле воспринималась ею как сюрприз, а не как закономерность.

Алекс, позавтракав, повез Оливию кататься на аквабайке, и она опять получила от этого огромное удовольствие. Девушки и Лиз совершили заплыв до ближайшего пляжа. Обедали поздно, когда Филипп и Джон вернулись с рыбалки. На этот раз они поймали несколько очень приличных рыбин и были весьма довольны. Повар приготовил часть улова на обед, все попробовали и хвалили.

Оливия предложила после обеда сойти на берег и обследовать Эльбу, но никто не проявил интереса. Молодежь загорала и купалась. Сара и Джон по своему обыкновению пошли вздремнуть, Аманда же уткнулась в книгу и ни с кем не общалась. Филипп отправился на рыбалку с одним из членов команды. Когда девушки и Алекс наплавались, Оливия опять с удовольствием уселась играть с ними в балду. Пока они играли, на палубу вышел Джон и стал делать наброски окружающего пейзажа. Его рисунки были очень хороши, работал он самозабвенно.

В тот вечер поужинали рано, так что можно было снова отправляться в путь. Предстоял ночной переход до Сардинии, куда планировалось прибыть к утру. На этот раз все женщины собирались пройтись по магазинам.

Ни с того ни с сего Филипп и Джон за ужином стали рассказывать истории из своего детства, и Лиз к ним присоединилась. Они вспомнили поездку в Диснейленд, которая состоялась в отсутствие Оливии, арендованный дом в Аспене, где жили во время весенних каникул, собаку, которую они нашли, но потом вернули хозяевам, подшучивания над соседом и неизбежно следовавшие за этим извинения. Истории были забавные, одна перетекала в другую, но Оливию огорчило, что ее не было ни в одном рассказе, в отличие от Джо и Мэрибел. Она отдавала себе отчет в том, как мало внимания уделяла семье и сколько упустила. К концу ужина она выглядела по-настоящему опечаленной. Это был самый действенный способ показать, насколько она не оправдала их ожиданий и сколь мало проводила времени с детьми. Теперь ей было очень горько это слушать. Алекс заметил выражение ее лица и после ужина, понизив голос, обратился к ней:

– Бабушка, ты себя хорошо чувствуешь?

Он был обеспокоен. Это был чуткий юноша, и он очень любил свою бабушку.

– Прекрасно!

Оливия не хотела говорить, что ее так огорчило. Алекс обнял ее. На палубе включили музыку, и все немного потанцевали. Потом яхта опять тронулась в путь. Девушки принесли новую игру, которую Оливия раньше никогда не видела, и рассказали правила. Тем временем Филипп с Джоном играли в кости на деньги, и к ним присоединились Сара и Лиз. Филипп победил, выиграв целых двадцать долларов, а за Оливией остался один раунд новой игры. Аманда опять ушла в каюту читать. Джон спросил брата, как она себя чувствует. Тот ответил, что прекрасно, и Джон не стал развивать эту тему.

Это был еще один замечательный вечер. Взрослые разошлись по каютам раньше. Молодежь задержалась, а с ней и Оливия – за компанию и присмотреть за детьми. Она опасалась, что кто-то упадет за борт. В конце концов Софи и Кэрол отправились смотреть «женское кино» про любовь, а Алекс остался поболтать с бабушкой.

– Бабушка, ты себя хорошо чувствуешь? – спросил он снова. С внуком ее связывали даже более нежные отношения, чем с внучками.

– Прекрасно.

И тут она решила говорить с ним откровенно. Он был достаточно взрослым, чтобы понять.

– Я очень многое упустила, когда мои дети были маленькими, потому что всё время работала, и теперь мне от этого грустно. Но историю не повернуть вспять и ошибки не исправить. Надо об этом помнить. Лучше сразу всё делать как надо, потому что шанс дается только один.

– Я думаю, ты поступала правильно. Ведь все довольны.

– Надеюсь. Но им не хватало общения с матерью. И я тоже лишила себя многого. Твои дедушка и прабабушка проводили с ними больше времени, чем я.

– Но если бы ты столько не работала, у нас не было бы всего этого, – сказал он, с улыбкой обведя рукой вокруг.

Оливия рассмеялась:

– Это правда. Но это не самое важное, – заметила она.

– Ну да, – согласился он. – Но всё равно яхта классная. Мне она очень нравится. Спасибо, что ты нас сюда пригласила.

– Мне здесь тоже хорошо, – сказала она, радуясь, что внук доволен. Они все отлично проводили время, а Аманда просто была собой и наслаждалась поездкой ровно настолько, насколько вообще была способна наслаждаться чем-то. Она не была командным игроком, в отличие от остальных, сплоченных Грейсонов.

– А что ты? В жизни всё получается так, как тебе бы хотелось?