Анна Рэндол - Грехи негодяя

В точности такой же, какой он сам вытоптал у дома Аршуна, но потом тщательно замаскировал.

Клейтон медленно направился к вытоптанному участку, задерживая дыхание, чтобы услышать легчайший скрип снега под ногами врага или треск льда.

Если смотреть с этого места, почти весь дом был скрыт ветками лиственницы.

Почти весь дом, кроме окна Оливии.

Клейтон в ярости сжал кулаки. Кто-то наблюдал за ней!

От вытоптанного участка в сторону уходила цепочка следов. Клейтон пошел вдоль нее, сжав в руке нож. Следы были совсем свежие – края еще не покрылись льдом.

Он дошел до конца стены. Вот здесь!

Послышался скрип снега.

Клейтон замер на мгновение, потом завернул за угол и сразу увидел какого-то человека. Тот спокойно ждал. И он был огромен.

Незаметно подобравшись к великану, Клейтон схватил его за ворот тулупа. И тотчас же поднял нож так, чтобы острие оказалось как раз напротив того места, где кончался воротник тулупа громилы и начинался шарф. На голове у незнакомца была меховая шапка. Он отшатнулся от Клейтона и как-то нелепо взмахнул руками, пытаясь удержаться на ногах. Увидев нож у своего горла, громила замер и крепко зажмурился – словно ребенок, пытавшийся спрятаться от опасности.

Судя по всему, это был тот самый человек, которого Оливия называла своим «защитником». Но какого черта? Что он здесь делал? Явился, чтобы передать Оливии информацию? Или должен был получить сведения от нее?

Тут великан открыл один глаз.

– Ты собираешься…

– Убить тебя. – Голос Клейтона был тих и грозен.

Горло бедняги конвульсивно дернулось, и он пробормотал:

– Только не обижай ее. Она думает, что ты добрый. – Он открыл второй глаз, и теперь на Клейтона смотрели оба глаза – большие, темные, жалобные – ну чем не олень, попавший в ловушку охотника?

Не такой просьбы ждал Клейтон. Он-то думал…

Тут громила ловко выбил нож из его руки.

Черт возьми! Ведь он отвлекся лишь на долю секунды!

Клейтон уклонился от пудового кулака, тотчас потянулся за вторым кинжалом, но в этот момент поскользнулся.

И в тот же миг его шея оказалась в тисках – он стал задыхаться. Несколько секунд спустя перед его глазами замелькали черные точки, и он подумал: «Как обидно умирать, глядя на грязный шарф…»

В глазах великана вдруг появилось сомнение, его пальцы чуть разжались, и Клейтон почувствовал, как в легкие начал поступать воздух, правда, очень тонкой струйкой.

– Ты убийца. Николай сказал правду. Наверное, ты обманул ее.

– Не убиваю… невинных… женщин, – прохрипел Клейтон. Каждое слово давалось ему с трудом, но он был все еще жив, и, следовательно, оставалась…

В следующее мгновение Клейтон резко выбросил вперед ногу, так что удар пришелся в колено громилы. И оба рухнули в снег. Однако человек-гора не сделал попытки снова схватить его. Вместо этого он сел и стал отряхиваться. Шарф съехал с его лица, явив миру густые усы и клочковатую бороду.

– Так ты не убиваешь невиновных?

Клейтон достал нож из-за голенища сапога, но не предпринимал никаких действий.

– Никогда.

– Хм… Вот как?… – Последовала долгая пауза. – Почему тогда ты не увез ее домой? – спросил великан и, казалось, снова о чем-то задумался.

Этот человек напомнил Клейтону одного из его сокамерников – тот был такой же туповатый и добрый парень, к сожалению, связавшийся с шайкой воров. И этот парень поделился с Клейтоном куском хлеба.

Воспоминание смягчило сердце Клейтона, и он проговорил:

– Она пока не хочет уезжать. Как тебя зовут?

– Блин.

Клейтон встал, и Блин тоже захотел подняться. Однако Клейтон удержал его, положив руку ему на плечо.

– Почему же ты следил за ней сейчас, когда она в спальне?

Лицо над бородой стало пунцовым, но глаза смотрели честно.

– Я не смотрел на нее как на женщину. Мне просто надо было убедиться, что она в безопасности.

– В безопасности от кого?

Блин опустил глаза и стал водить пальцем по снегу.

– От тебя и от Аршуна.

Клейтону очень не понравилось, что его поставили в один ряд с графом. Подумав же о том, что Аршун мог открыть охоту на Оливию, он похолодел.

Если она все же не революционерка, то наверняка нарушила планы графа, а тот этого не потерпит. Аршун попытается нанести удар, чтобы восстановить свою репутацию.

А он, Клейтон, оставил ее одну…

Его взгляд метнулся к окну, но с этой стороны дома его не было видно. «Но я же видел ее в окне всего несколько минут назад», – успокоил себя Клейтон.

Кроме того, лучший шанс отыскать Аршуна – поймать того, кто придет за ней.

Однако Блин не в счет. Этот человек не причинил Оливии вреда, когда она осталась одна на рынке. Да и сейчас он не сделал ничего дурного.

Но были и другие революционеры.

– Ты видел графа?

Блин энергично покачал головой:

– Нет-нет, после того как ты взорвал его дом, не видел. – Громила вцепился обеими руками в свою широкую бороду – очевидно, ужасно нервничал.

– Ты здесь давно? – спросил Клейтон.

Блин пожал плечами – такими широкими, что на каждом без труда поместилось бы по мешку муки.

– С тех пор как вы ушли с солдатами.

«Иными словами… больше четырех часов», – подумал Клейтон.

– Когда ты собирался увидеться с ней?

– Я вообще не собирался этого делать. Она еще на рынке велела мне идти домой.

Черт бы их всех побрал! Чем дольше Клейтон разговаривал с этим человеком, тем больше ему верил.

Но если он верит Блину, то должен поверить и в то, что Оливия не революционерка. А в этом он почему-то не был уверен. Зато точно знал, что великан обморозится, если и дальше будет сидеть в снегу в рваных валенках.

– Пойдем! – Клейтон рывком поднял его на ноги.

– Куда?

– В дом. Я найду место, где ты сможешь погреться.

Кустистые брови Блина сошлись на переносице.

– Почему?…

Потому что этот русский скорее всего невиновен. И следовательно, он, Клейтон, перед ним в неоплатном долгу – ведь тот много дней охранял Оливию. Даже думать не хотелось о том, что могло бы с ней иначе случиться.

– Потому что так захотела бы Оливия, – ответил Клейтон.

Клейтон не был религиозным человеком и никогда не думал о наказании за прошлые грехи. А вот теперь почему-то задумался об этом. Впрочем, ненадолго.

Поднимаясь по лестнице, он услышал голоса в комнате Оливии. Поэтому и занялся тем, что лучше всего умел, – стал шпионить. Он намеревался приоткрыть дверь, соединяющую их комнаты, посмотреть, с кем говорила Оливия, а потом прикрыть дверь и расположиться рядом, чтобы все слышать. Вдруг скажут что-нибудь интересное…

Он хотел многое узнать. Хотел убедиться, что Оливия в безопасности и удостовериться, что она никому не передает информацию. Следовало также понаблюдать за ее общением с людьми. Тогда будет легче определить, есть ли фальшь в ее общении с ним, Клейтоном.

Но сейчас ему было не до этого. Потому что портниха, щелкнув языком, сняла с Оливии очередное платье.

– Нет, и здесь переделки займут слишком много времени, – заявила она.

Все в Оливии – от прикушенной нижней губы до бархатистой кожи цвета сливок и меда – заставляло Клейтона корчиться словно от боли. Ничего подобного он не испытывал уже много лет.

Утром на рынке Клейтон решил, что утратил контроль над собой – точно зеленый юнец, впервые обнявший женщину. Но тогда он был зол и переполнен подозрениями.

Теперь же его ничто не отвлекало, и он не мог отвести глаз от нежных округлостей грудей, видневшихся над корсетом. У него даже ладони вспотели, когда его взгляд скользнул по плавному изгибу талии. А когда ей на щеку упал тугой завиток, который она сдула со лба, Клейтон ощутил пульсацию в паху.

– Да, довольно-таки прохладно. Думаю, через несколько дней порт полностью замерзнет. – Катя и Оливия, оживленно болтавшие обо всем на свете, теперь заговорили о Санкт-Петербурге.

– Море замерзает? – спросила Оливия.

– Совершенно. Люди путешествуют на санях по льду из Санкт-Петербурга в Кронштадт. Хотя однажды граф ждал очень долго и…

Разговор был весьма остроумным, и постоянно слышались взрывы веселого смеха.

А его, Клейтона, там не было.

Он нахмурился и бросил взгляд на свою руку, стиснувшую дверную ручку. Похоже, он вел себя как дурак. Ведь наблюдать все равно нечего. А подслушивать можно и с закрытой дверью. Женщины говорили достаточно громко.

Портниха стала надевать на Оливию другое платье, и Клейтон передумал, не стал закрывать дверь. Он замер, затаив дыхание. А женщины восторженно ахнули.

В тонком шелковом платье цвета слоновой кости Оливия выглядела так, словно ее окунули в сливки. Корсаж был расшит мелкими жемчужинами. Длинные элегантные рукава скрыли бинты на запястьях. Широкий вырез выгодно подчеркивал изящную линию плеч.

Вот она, красавица, дочка богатого фабриканта. Девушка, однажды заставившая отца сменить обивку в карете, чтобы была в тон ее платью. Девушка, которая выбросила новые туфельки, потому что ей показалось, что в них мало золотых нитей. Девушка, в досаде морщившая нос, когда видела, что он, Клейтон, ест что-то простое – например, кашу.

Он должен был ее презирать, однако…

Господи, как же ему хотелось коснуться пальцем каждой жемчужинки на ее платье, вплести новую нитку крупного жемчуга в ее шелковистые волосы и увидеть на ней великолепные жемчужные серьги.

Взглянув на себя в зеркало, Оливия покачала головой:

– Нет, я пойду в голубом атласе.

Тут Клейтон выпустил дверную ручку и для верности отступил на шаг от двери. Ему ужасно хотелось ворваться в комнату и спросить, в своем ли Оливия уме. Ведь слепому ясно, что это замечательное платье.

Словно прочитав его мысли, княгиня проговорила:

– Но шелк цвета слоновой кости создан специально для тебя, Оливия.

– Я все равно надену голубое.

– Если тебя смущает цена, – неуверенно сказала Катя, – то поверь, для меня это ровным счетом ничего не стоит. Я с огромной радостью куплю его для тебя.

– Я ценю твою доброту, но в этом нет необходимости, – заявила Оливия. Однако Клейтон заметил, как ее пальцы погладили восхитительную ткань. – Меня вполне устроит самое простое платье.

А ведь прежде Оливия не могла отказать себе в подобном удовольствии. Более того, она часто требовала у отца новых нарядов. Правда, когда он впервые увидел ее на фабрике, на ней было дешевое платье. И она неоднократно упоминала о плохо сидевших на ней платьях, которые ей ужасно не нравились.

Оливия изменилась – нет смысла это отрицать. Но действительно ли она стала лучше? Или ему просто хотелось видеть ее такой? Может, он просто искал оправдание своим чувствам?

Не исключено, что такую же власть его мать имела над отцом. Клейтон никогда не мог понять, почему отец постоянно разрешал ей вернуться, принимал ее. Как-то раз ее привез к дому бывший любовник, но отец все равно позволил ей войти. И если чувства, которые он сейчас испытывал, имели ту же природу…

Нет! Он тогда отца не одобрял, и сейчас ничего не изменилось. Здесь было что-то иное…

Клейтон снова осторожно заглянул в соседнюю комнату. Оливия не поддалась на уговоры Кати и портнихи, и ее наконец оставили в одиночестве.

Оливия встала и с наслаждением потянулась: руки подняты высоко над головой, спина выгнута. Потом она медленно сняла платье и корсет, оставшись в одной сорочке. После чего столь же медленно наклонилась, взялась за подол и стала поднимать его. Вот уже ее ноги обнажились до коленей…

Клейтон на мгновение зажмурился, потом открыл глаза. Он слышал, как шумит в ушах кровь. Проклятие! Если он хочет сохранить рассудок, то должен немедленно отойти от двери. Мысль о том, что Оливия могла делать одна, обнаженная, заставила его задрожать.

Ткань поднялась еще на несколько дюймов, и Клейтон увидел нежную кожу бедер.

«Закрой глаза, идиот! – приказал он себе. – Она имеет право на уединение, неужели не понимаешь?»

Еще полдюйма.

Но тут она выпустила из рук подол, и ткань закрыла ее ноги до лодыжек.

– Тебе понравилось представление?

Клейтон успел вовремя – хотя и совсем не грациозно – отпрыгнуть в сторону, чтобы не получить по физиономии распахнувшейся дверью.