Софи Джордан - Грехи распутного герцога

— Ты вошел в комнату, и я запаниковала, — она показала на ширму. — Когда ты начал говорить…

Фэллон резко остановилась. Даже во мраке комнаты он увидел, как краска прилила к ее щекам. Она долго смотрела на него ищущим пристальным взглядом.

— Мои извинения.

Она выбежала из комнаты, широкие юбки со свистом обвились вокруг ее лодыжек. Юбки цвета абрикоса, подумал он в гробовой тишине. Он когда–нибудь видел ее в цветной одежде?

Он снова произнес ее имя, глядя на открытую дверь, через которую она сбежала. Вопросы теснились в голове. Что она делала здесь? В этом доме? С его дедом?

Скрипучий голос его деда прорвался сквозь мысли.

— Значит это был ты.

Доминик повернулся и посмотрел вниз, на кровать, в такие же, как у него, глаза. Не раздумывая, он кивнул.

— Да.

— Я должен был предположить.

Его позвоночник напрягся.

— Почему это?

— Девочка лечила разбитое сердце. Она сказала, что ты не любишь ее, что ты не можешь любить.

— Я могу, — отчаянно сказал он, чувствуя себя оспариваемым, отрицаемым, и это ему ох как не нравилось. Тем более что он почти сразу понял, как только позволил Фэллон уйти из его жизни, что она должна вернуться. В его голосе послышалась резкость, и он сглотнул, чтобы улучшить тон. – И я буду.

— Тогда иди, — голос деда окреп, и чуть громче он добавил — У вас еще есть время.

Слова с силой ударили его в грудь, окрыляя его. Снова кивнув, он вышел из комнаты. Сначала шагом, а потом побежал.

Фэллон остановилась на нижних ступенях лестницы, проклиная свою злую долю при виде улыбающегося лица преподобного Симмонса, излучающего удовольствие от встречи с ней.

— Мисс О’Рурк, как приятно вас видеть! Вы сейчас разговаривали с нашим несчастным мистером Коллинзом?

Тут его лицо, излучающее удовольствие, вытянулось, принимая соответствующий ситуации огорченный вид, при этом он цокал языком.

Фэллон кивнула, спускаясь в холл, ее сердце билось слишком быстро, как у загнанной лошади, чтобы отвечать связной речью.

Доминик. Она с силой провела рукой по лицу, с отвращением отмечая, как она дрожит.

Что он здесь делает? Это было последнее место, где он когда–либо появился бы, учитывая его отношения с дедом. А она ведь чувствовала себя совершенно безопасно в Вэйфилде – последнем месте, где он хотел быть. И все же он был здесь. Наверху. С тем самым человеком, кого больше всего ненавидел, проявляя доброту, говоря такие слова, каких она никогда не думала услышать из его уст.

— И как себя чувствует джентльмен?

Девушка встряхнула головой, поднимая взгляд на молодого викария и пытаясь сосредоточить на нем внимание.

— Неважно. Он борется.

— О, но он наделен крепким телосложением, – священник покачал белокурой головой.

— Сейчас он уже слишком долго пытается быть сильным.

Он взял девушку за локоть и наклонился вперед, как будто чтобы доверить ей какой–то огромный секрет:

— Я полагаю, что ваше появление в жизни нашего больного возродило его, — карие глаза преподобного потеплели, когда он бродил взглядом по лицу Фэллон. Пальцы викария чертили маленький круг на внешней стороне предплечья девушки. – В вашем обществе многие угасающие души почувствовали бы себя бодрыми и обрели бы снова волю к жизни.

— Зубы Господни, женщина!

На одно мучительное мгновение Фэллон прикрыла глаза, одновременно и узнавая этот глубокий голос и морщась от его выбора слов. И это в присутствии местного священника – ни больше, ни меньше.

— Всякий раз стоит мне только отвернуться, какой–нибудь мужчина лапает тебя. Ты не можешь попытаться проявлять должную благопристойность?

Фэллон обернулась и гневно сверкнула глазами на Доминика: все угрызения совести оттого, что она случайно услышала его очень личную и долгожданную речь к его деду, исчезли от этих грубых слов.

— Лекция о пристойности от тебя?

Серые глаза мужчины вспыхнули, сверкнули чем–то, похожим на… восхищение?

— Мы не меня сейчас обсуждаем.

— Стыда у тебя нет, — прошипела девушка, жгучая обида опалила ее лицо.

— Кем бы вы ни были, сэр, могу заверить, что я не лапал мисс О’Рурк, – несмотря на свои слова, мистер Симмонс отдернул ладонь от ее руки, как будто обжегся. Он развернул узкие плечи, вытягиваясь в полный рост, благодаря чему его глаза оказались лишь на уровне ее подбородка.

— Мисс О’Рурк… — преподобный остановился, чтобы с негодованием взглянуть на Доминика. – Фэллон. Кто этот человек?

— В первый раз вы сказали правильно. Для вас она – мисс О‘Рурк, – Доминик хлестнул мужчину мимолетным взглядом, а затем вновь посмотрел на Фэлон и взял ее за руку. Его теплые пальцы сомкнулись вокруг ее – твердо и неотступно, как тиски.

Глядя друг другу в лицо, они погрузились в совершенное безмолвие. Мистер Симмонс и целый мир исчезли на долгое время, когда их взгляды встретились и переплелись. Кровь стучала в ее ушах ревущим гулом, когда она потерялась в мрачной серой пучине – радужка его глаз была окружена особенно темной синей каймой. Затем он моргнул. И мгновение закончилось так же внезапно, как и началось.

Прежде чем девушка могла бы высвободить свою руку, он, не говоря ни слова, выволок ее из холла. Она бросила беглый взгляд за спину. Бледное, ошеломленное лицо преподобного выглядело почти забавно. Почти. Она могла бы выдавить улыбку, если бы не то самое, такое настоящее ощущение руки Доминика, сжимающей ее пальцы, или не легкий трепет от жара, что полыхнул в ней при прикосновении, напоминая мгновенной вспышкой все, что произошло между ними. Все, что она пыталась было оставить позади.

Он потащил ее за собой в какую–то гостиную, которую она никогда прежде не видела. Это было не так уж и удивительно. За свое недолгое пребывание в Вэйфилд–Парке ей едва ли пришлось увидеть все в огромном парке при доме или рассмотреть все бесчисленные комнаты. Мистер Коллинз с трудом вставал, чтобы проводить экскурсии.

Комната была чудесной. Вся желтая и кремовая с легкими вкраплениями голубого. Белые в полоску цвета слоновой кости портьеры были раздвинуты, чтобы пропускать полуденное солнце внутрь. Она бы провела больше времени, чтобы полюбоваться этой солнечной гостиной, если бы не герцог, оттеснявший ее до тех пор, пока она не оказалась прижатой к фортепиано, если бы не его тело – огромная стена жара перед ней.

— Что ты здесь делаешь? – потребовал он ответа, безжалостно сверля ее взглядом.

— Лорд Хант предоставил мне коттедж своей старой няни. Рядом со старой мельницей к востоку от Литтл Сомс. Он был свободен последние…

— Ты здесь живешь? – мужчина жестом как будто пытался проткнуть пол. – Он послал тебя жить здесь?

— Ну… не здесь, – девушка неуверенно обвела рукой комнату. – Неподалеку.

Тут Доминик вдруг улыбнулся, и она почувствовала, как будто кто–то вытолкнул ее из очень темного помещения вновь на теплый солнечный свет.

— Не знаю, поблагодарить мне его или поколотить при следующей встрече.

От этой улыбки ее желудок затрепетал. За то время, что она его знала, он так редко улыбался без насмешки или без похоти – она будто незнакомца увидела. С такой улыбкой он представлял большую угрозу, чем когда–либо ранее. Был гораздо более опасным, чем тот распутный герцог, каким она его поначалу считала.

— Фэллон, — шепнул он, поднимая руку, чтобы отвести локон с ее лба. Она противилась порыву прижаться к его руке, податься вперед вслед за его прикосновением. Было бы так просто сдаться, если бы она разрешила себе уступить всему тому, чему она сопротивлялась, убегая.

Бегство. Девушка тряхнула головой – ее необузданной натуре не нравилось это определение. Она не бежала. Она просто жила дальше своей жизнью. Той, в которой не было место ни для него, ни для жалкой роли любовницы, что он предложил ей – едва заметный уголок его мира.

Неважно, насколько она любила его, она не могла ради него отказаться от себя.

Но что если он изменился? – шептал тихий голос, слегка подталкивая надежду, погребенную в ее сердце. Ее взгляд медленно двигался по его лицу, в горле стоял ком, она вспомнила разговор между ним и его дедом, который подслушала. Давешнее ощущение, что перед ней незнакомец. Совсем не герцог, которого она знала. Он пришел. Говорил, что не придет, и все–таки пришел.

— Фэллон, — повторил он ее имя. Нежность в его взоре совершенно отличалась от всех тех нахальных взглядов и распутных, пустых улыбок, которые он дарил ей в прошлом.

Девушка почувствовала, как что–то неспокойное пробуждается внутри. Надежда. Это, несомненно, опасно для того, кто не имел никаких оснований ее испытывать.

— Нет, — пробормотала она, опасаясь, что на этот раз не сможет уйти от него. Не сейчас. Только не снова. Не тогда, когда он смотрел на нее с лаской во взоре. Не тогда, когда совсем недавно он проявил сострадание, которого она и не ожидала от него.

— Я рада, что ты приехал повидать своего дедушку. Искренне рада, – Фэллон попыталась проскользнуть между мужчиной и фортепиано. – Не буду мешать цели твоего визита.

Его рука поднялись, пленяя и задерживая ее:

— На этот раз ты не сбежишь.

— Доминик, сейчас тебе нужно время, чтобы побыть с дедушкой, а я просто буду в…

— Проклятье! Я приехал вовсе не ради себя.

У Фэллон перехватило дыхание.

— Я приехал сюда ради тебя. Ради нас. Мне нужна… — произнес он хрипло, — ты.

Она снова дышала, возможно, впервые в жизни с тех пор, как умер отец. Она дышала, жила, глубоко вбирая воздух в легкие. Мужчина улыбался, усмешка давалась ему легко, хотя в глазах мерцал проблеск тревоги.

— Даже мой дед согласен с этим.

Грудью он слегка задел перед ее платья, и ее соски под тканью вытянулись, отвердели. Ее захлестнуло, обожгло унижение.

— Ты нужна мне, Фэллон.

Девушка облизнула губы:

— Я не могу… Я не буду твоей любовницей.

Он поймал остаток ее слов ртом. Она застонала, ладонями в одно и то же время отталкивая и притягивая мужчину за жакет. С его поцелуем все снова нахлынуло. Его вкус, его жар. То самое волшебство. Язык Фэллон сплетался с его, когда мужчина наклонил ее над фортепиано.

Она сжимала его плечи, пальцами зарываясь в ткань его жакета, изнывающая, отчаянная, готовая карабкаться на него, забраться внутрь него. Ей было все равно, что твердая древесина вонзается в спину. Она была полностью занята Домиником, ведь его рот как раз прильнул к ее.

Горячие слезы сочились из–под прикрытых век, и в эту минуту она знала: всё, это конец. Она выбыла из сражения. Она любила его. И была согласна быть с ним – на его условиях.

Доминик резко выпрямился, его губы двигались около ее рта, когда он произнес:

— Будь моей женой.

Фэллон резко отстранилась от его губ, в тишине ее затрудненное дыхание, казалось, разрывало воздух. Ладони ее гладили его широкую грудь.

— Что?

Он снова улыбнулся той самой улыбкой, и на этот раз в его глазах мерцало лишь горячее желание. Пальцы ее ног сжались.

— Я не хочу потерять тебя. Хочу провести каждый день до конца жизни с тобой. Когда я думал, что могу никогда не увидеть тебя снова… я чувствовал больше, чем предполагал, что смогу когда–либо почувствовать.

Его руки сжались, держа девушку.

— Мне было плохо, Фэллон. Я мучился, – он остановился, медленно закрывая глаза. – Это просто. Без тебя мне больно. С тобой… — он тряхнул головой и наклонился за следующим поцелуем.

— Но брак? Ты ведь герцог.

Его губы изогнулись в усмешке.

— Я знаю. Надеюсь, ты не собираешься обернуть это против меня?

Девушка фыркнула, и медленная улыбка расплылась по ее лицу. Она понимала, что прежде всегда так и поступала — чувствовала неприязнь к нему и любому другому лорду из одного только принципа.

— Да, но я… — ее голос затих в неуверенности, кто же она теперь. Не служанка. Больше не тень, блуждающая по коридорам Пенвича, ожидая проблеска солнечного света, страстно мечтая о месте, которое могла бы назвать домом.

— Женщина, которую я люблю, — закончил он за нее. Девушка почувствовала, что ее глаза широко распахиваются, когда он продолжил:

— Остальное не важно.

— А ты – мужчина, которого я люблю.

Он обхватил ладонью ее щеку, мозолистыми подушечками пальцев интимно потирая ее кожу: