— Я редко встаю до полудня.

Ну конечно. Как и положено многим праздным лордам, которые проводят ночи на пирушках. Ничтожная горстка богатого населения. И он был в их числе.

— Да, ваша светлость. Этого впредь не повториться.

Он упал на поверхность белых простыней, перекатываясь на свою сторону, давая понять, что отпускает ее. Пытаясь оторвать свой пристальный взгляд от его спины, Фэллон направилась к двери, таща за собой ведро и давая себе обещание никогда больше не заходить сюда. Не зависимо от того, как будет подлизываться Нэнси. Она двигалась быстро по ворсистому ковру. Звук его дыхания доносился из постели, давая понять, что он снова намерен уснуть. Это отозвалось в ней, и девушка задрожала, рука сильнее сжала ручку ведра. Никогда больше она не переступит порог этой комнаты!

Глава 7

Фэллон обогнула переулок, хватая ртом воздух и надеясь, что не опоздала, что Маргарит все еще ждет ее у той самой скамьи в парке. Девушка провела рукой по шляпке, проверяя, на месте ли вещица, закрывающая большую часть головы. Ей кое–как удалось уложить короткие пряди волос, даже не смотря на то, что она израсходовала все имеющиеся в ее распоряжении булавки, чтобы справиться с непокорными прядями.

К счастью, Маргарит ждала ее на их условленной скамейке, выглядела немного чопорной и смотрела на пруд. Ей очень шла ее шляпка, из–под которой виднелись черные пряди волос, обрамлявшие ее лицо. Ее лицо ожило, когда она заметила Фэллон.

— Я боялась, что ты не придешь, — заговорила Маргарит, как только Фэллон опустилась на скамеечку возле нее. Она положила свою сумку возле ног на траву. Внутри была одежда, в которую она облачится, чтобы снова войти в дом герцога.

— У меня были кое–какие проблемы.

А вообще все заняло достаточно много времени, чтобы найти нелюдное место, туалет, за пределами герцогской резиденции, чтобы переодеться для встречи.

— В твоей записке говорилось, что ты нашла новую должность, и ничего более. Я так волновалась за тебя все эти дни, – Маргарит нахмурилась. – Что случилось с твоим местом у Миссис Джемисон?

— Как обычно.

— О, Фэллон, — прошептала Маргарит. В ее голосе прозвучала и жалость и сочувствие. Не так уж это и отличалось от ответа Эви.

Миниатюрная и симпатичная, как хрупкая китайская кукла, которую однажды видела Фэллон в витрине магазина, которой пристало восхищаться, Маргарит была, несомненно, самым трогательным существом, какого когда–либо могла выпустить школа Пенвич. Все же она никогда не оказывалась перед трудностями, какие были у Фэллон, когда дело касалось того, чтобы сохранить работу. С ее талантом в целительском искусстве, она была желанным товаром. Как медсестра, она переходила от одной хозяйки к другой, ее присутствие ценили и уважали. Работодатели относились к ней с исключительной любезностью.

— Но не стоит беспокоиться, — быстро добавила Фэллон. Хотя Маргарит и Эви и приходили к ней на помощь все эти годы после того, как они окончили школу, Фэллон ненавидела мысль, что подруги думают, будто она все еще нежное существо, постоянно нуждающееся в спасении. – Я все уладила.

— Честно? – Маргарит вскинула темную бровь, ее глаза цвета виски сверкали.

— Я нашла более подходящую работу у герцога Дамона.

Золотистые глаза Маргарит расширились.

— Ты имеешь в виду герцога–демона, адского герцога? Ты не шутишь?

У нее сжался желудок. Девушка улыбнулась дрожащими губами.

— Ты слышала о нем?

В этом был какой–то смысл. Маргарит вращалась в более высоких кругах, чем Фэллон.

— Что он недавно вернулся в город? Да! И что он отъявленный негодяй и развязный человек? Да, это я тоже слышала. Я также слышала, что его репутация соперничает с репутацией его отца… – она наклонилась к ней и понизила голос. – Которого убил на дуэли ревнивый муж. Говорят, что ни одна женщина не спасется от него. И он предпочитает замужних женщин. Говорит, их труднее завоевать и все такое… Ты уверена, что ты находишься в безопасности, работая на такого человека?

— Ты столько слышала о нем?

Она пожала плечами.

— Леди Данфорд заставляет меня читать ей колонку сплетен, перед тем, как я займусь ее лечением. Это, кажется, расслабляет ее.

— Я буду в безопасности.

Маргарит недоверчиво покачала головой. Всегда в Пенвиче она была самой осторожной. Она из них всех в последнюю очередь могла попасть в неприятности.

— Как ты можешь быть в этом уверена?

Фэллон опустила свой взгляд на потертый край своего плаща, поигрывая им в руках. Недалеко отчаянно кричали гуси, поскольку их дети забросали крошками хлеба. Фэллон боялась, что Маргарит никогда не поймет и не одобрит ее отговорки.

Сделав глубокий вздох, она произнесла:

— Он не знает, какой у меня пол.

— Что?

Фэллон подняла голову.

— Он не знает, что я женщина.

Глаза Маргарит впились в нее.

— Не понимаю тебя.

— Он видит то, что я позволяю ему видеть, – она облизала губы, ожидая осуждения Маргарит. – И то, что я показываю ему, это образ мужчины.

— Мужчины? – Маргарит произнесла это слово так, словно оно было ей неизвестно раньше. На какое–то долгое время она в замешательстве смотрела на Фэллон.

Фэллон пихнула сумку у ног.

— Я стала Френсисом.

Маргарит посмотрела на сумку Фэллон. Указав на нее, она спросила:

— Что там?

— Одежда, – Фэллон скривилась, признаваясь в этом неохотно. – Ливрея моего лакея.

Маргарит приложила руку к своему сердцу, словно оно готовилось выпрыгнуть из груди.

— Зачем?

Фэллон стала приглаживать шерстяную юбку.

— Думаю, мои причины должны быть очевидными. Вот уже на протяжении двух лет мы встречаемся на скамейке в этом парке, – она обвела рукой парк. – Ты знаешь все, через что мне пришлось пройти.

— Но ты никогда не намекала, что собираешься сделать такое! Не кажется ли тебе, что это уже крайние меры?

— Ты помнишь, когда мы были в Пенвиче?

Глаза Маргарит погасли. Она возможно и не попадала в такие неприятности, как Фэллон и Эви, но ее пребывание в Пенвиче было отнюдь не легким. Такая миленькая, какой была в те годы Маргарит, она служила предметом насмешек старших девушек. Фэллон и Эви не могли постоянно за ней присматривать. Над ней издевались, ее еду крали. Страдая от недоедания и восприимчивая к болезням, большую часть времени она провела в местной больнице, где и появился ее интерес к лечебной практике и целительству. Временами Фэллон боялась, что она погибнет, как и многие девочки в Пенвиче. Фэллон проглотила комок в горле.

— Мы делаем то, что нам приходится делать, чтобы выжить. Мы все.

— Я помню, — мягко проговорила она, несомненно, ее память тоже вернулась к прошлому, вспомнила девочек, какими они были, как боролись за свою жизнь. – А если твой обман раскроют? – ее золотистые глаза остановились на Фэллон. – Что тогда? Они могут арестовать тебя… даже могут отправить в психушку. Скажут, что ты сумасшедшая… не в своем уме.

— Я просто притворяюсь слугой. Я не исполняю роль принца Альберта. Кроме того, — она усмехнулась, — кто сказал, что меня поймают? Я достаточно высокая. Я никогда не была изнеженной, чересчур женственной, миловидной девушкой, – она внимательно посмотрела на Маргарит. – Не такая, как ты.

— Да, не женственная, но все равно ты настоящая женщина. И, исходя из того, что я слышала об этом герцоге, он настоящий знаток женственности. Он разнюхает твой обман. Помяни мое слово. Тебя поймают.

— Но он еще не раскусил меня. И, кроме того, он предупредил меня, чтобы я не лезла к женской прислуге его дома.

— Что? – слово вырвалось тихим смешком. Маргарит покачала головой, крупная прядь упала на ее плечо и вспыхнула иссиня–черным цветом в лучах солнца.

Фэллон помахала рукой, давая понять, что тема исчерпана.

— Достаточно обо мне. Теперь я хочу услышать о тебе.

Все, что угодно, чтобы отвлечься, перевести внимание на что–то, чтобы не слышать этот шепот в голове, настаивающий на том, что Маргарит права, что все дело было во времени. Он разнюхает ее обман.

Фэллон поднялась и отошла в сторону, как только экипаж остановился перед городскими дверями, копыта лошадей подняли пыль при остановке. Отложив в сторону бочонок с маслом, которым смазывала скрипучие железные ворота, девушка открыла ворота для визитера. Любопытно, кто выйдет из экипажа. Еще одна леди – не находя слов, чтоб назвать женщин как–то иначе – пришла к герцогу? Лакей спустился и открыл дверцу экипажа, оттуда вышел хорошо одетый джентльмен. Высокий и худощавый, он надменно посмотрел на дом, его ноздри задрожали, словно он учуял что–то омерзительно пахнущее.

Использую трость с медной головкой, он зашагал вперед, даже не бросив на нее мимолетного взгляда. Словно она была статуей и просто для него открыла ворота. Но это же было то обращение, которое стоит ожидать слуге. Чем больше ее не замечают, тем лучше для нее. Опустив голову, она удовлетворенно улыбнулась, радуясь, что ей удается хранить свою тайну.

Любопытное чувство неловкости возникло у нее в животе, когда гость стал стучать во входную дверь. Его широкая спина, прямая, несгибаемая напомнила другого лорда. Того, кто никогда не заботился, перекладывая свои заботы на плечи других. Виконт Хант. Благоразумно это или нет, виконт ожидал, что Па сделает все, чтобы он ни попросил. Па был просто О' Рурк. Не человек. Не мужчина. Не отец, борющийся за свою дочь, стремящийся дать ей дом, быть всем для лишенного матери ребенка.

Тряхнув головой, чтобы избавиться от горьких мыслей о человеке, который довел ее отца до гроба, она медленно закрыла ворота. Незнакомец стучал дверным молотком. Он снял шляпу, выставляя на обозрение свою голову, покрытую пышными белыми волосами. От него исходило раздражение, и девушка поняла, как этот человек недолюбливает герцога. Лакей открыл парадную дверь. Джентльмен вошел внутрь, не произнеся ни слова, и дверь со щелчком захлопнулась за ним.

Она долго смотрела на дверь после его исчезновения. Любопытство продолжало одолевать ее. Почему ее должно заботить то, что этот человек не питал любви к герцогу?

Нет, она не приняла слова мистера Адамса близко к сердцу и не воспылала чувством преданности к своему работодателю. Виноват был даже не его обнаженный торс, картина которого вспыхнула у нее в голове ночью. Одна в своей комнате, когда она закрывала глаза, звук его голоса прокрадывался в ее сознание, заполняя ее слух своим горячим обещанием. Я могу доставить тебе удовольствие. Этого, с пылающими щеками поклялась она себе, просто никогда не должно произойти.

Глава 8

— Вставай, ты, последний содомит! (житель Содома, Содом и Гоморра – названия городов, по библейской легенде разрушенные и испепеленные Богом за распутство их жителей — прим. редактора)

Доминик накрыл голову подушкой, повторяя себе, что этот резкий голос, ворвавшийся в его сознание, просто ночной кошмар. Его голос. Он не мог быть здесь. И всё–таки, даже убеждая себя в обратном, Доминик понимал, что в его спальне сейчас стоит именно он. Письмо Руперта Коллинза добралось до Доминика даже через два континента. И когда он обнаружил, что нога его внука ступила на английскую землю, он не стал дожидаться приглашения.

Доминик почувствовал, как конец трости приземлился в опасной близость от его бока. Кровать содрогнулась от очередной попытки деда привести внука в чувство:

— Я сказал, вставай!

Издав стон, он скинул подушку и посмотрел на последнего человека, которого хотел бы видеть. Но он знал, что если вернётся в Англию, то ему снова придётся увидеть лицо этого ублюдка. Рано или поздно. Его дед никогда не обманывал ожиданий.

Конец трости добрался до его рёбер.

— Вставай!

В этот момент взгляд старика наткнулся на татуировку Доминика. Указывая на неё трясущимся пальцем, он с дрожью в голосе спросил:

— Ты носишь символ Сатаны?

Доминик удивился:

— Что? Это?

— Этот знак символизирует зло.

Скривив рот, он ответил:

— Значит, я должен его носить.

Морщинистые губы его деда превратились в тонкую полоску. Он был лишь своей собственной тенью. И не был похож на ужасающий образ из юности Доминика.

Доминик отбросил трость с кровати и откинулся на подушки с преувеличенным вздохом.

— Итак, ты до сих пор жив.