Джулиана Грей - Грехи

– Сладкая моя, я уверен, Джейсон вовсе не, подразумевал ничего подобного. Он врач и привык хранить врачебную тайну, соблюдать конфиденциальные отношения между врачом и пациентом и все такое прочее. После развода с Рондой ему не с кем поговорить. Ну, ладно, перестань смотреть как побитый щенок. Пойдем спать, я соскучился по тебе за эти три ночи.

– Мне не хочется, А.Р.

Скутер вздохнул. Итак, опять ничего нового. Когда в последний раз ей хотелось?

– Разве я не могу побыть с тобой?

– Пока…

– Я не трону тебя, черт возьми!

– Почему бы тебе не поспать на кушетке, если ты собираешься кричать на меня?

– Черт, зачем мне вообще спать? Может, мне лучше просто пойти на дежурство и поездить по городу остаток ночи? Так мы вообще не будем под одной крышей и тебе не придется бояться, что я прикоснусь к тебе!

– Да, по крайней мере, мне не нужно бояться, что ты отправишься к этой Эпперсон, – грубо сказала она.

Скутер опустился на ступеньку подвала и закрыл лицо руками.

– Ты никогда не дашь мне забыть об этом, да?

– А.Р., твой собственный сын видел тебя. Он видел, как ты с этой женщиной занимался блудом на озере среди бела дня. Разве может кто-нибудь из нас это забыть?

– Джуниор вроде бы не настроен против меня. После ее убийства он пришел ко мне и рассказал о том, что видел прошлым летом. Я все объяснил ему, и он согласился, что это была моя ошибка. Почему ты тоже не можешь этого понять?

– Потому что это не было простой ошибкой, совершенной сгоряча, как это делают дети. У тебя с ней был роман, ты был влюблен в нее, А.Р.

– Мне не следовало никогда рассказывать тебе, но я считал, что должен быть честным с тобой, поступить, как учит церковь, – покаяться в грехе и облегчить вину. Но никто не сказал мне, что я должен буду расплачиваться за это всю оставшуюся жизнь.

– Вранье! Ты рассказал мне только потому, что Джуниор застал тебя. Ты испугался, что я все узнаю. Но запомни одно, А.Р., я не хочу быть униженной, не хочу, чтобы мои друзья знали, что ты спал с это… шлюхой. Иди, копайся в ее убийстве, ты просто хочешь удостовериться, что никто не знает про вас.

– Я должен выполнять свою работу; Элти. Меня не волнует, что известно людям, – сказал Скутер, внезапно почувствовав себя более старым, чем был на самом деле. – Иди спать, я лягу на кушетке.

Элти не сдвинулась с места, а только сложила руки на плоской груди.

– Ты не собираешься звонить Джейсону?

– Нет, позвоню ему завтра. Я вдруг почувствовал что слишком устал и ничего не соображаю.

Почему он не позвонил Джейсону? С протяжным вздохом Скутер напечатал имя покойного на верхней части бланка…

– Проклятие, Джейс, мне очень жаль.

И помолчав, продолжил:

– Как понимать, что ты говорил с кем-то? Кто-то признался тебе в чем-то? Кто-то был свидетелем убийства? С кем ты говорил, старина?

Сдавив переносицу большим и указательным пальцами, он проклял свою судьбу, потом свою жену, потом Банни – бедная маленькая Банни – и наконец приступил к составлению рапорта об убийстве доктора Джейсона Гранта.

Доктор был, но все вероятности, разбужен тем или теми, кто вломился в его жилище между полуночью и пятью утра. Эрон Грант, сын покойного, сказал, что разговаривал с отцом незадолго до полуночи. Они договорились порыбачить пару часов до того, как у доктора Гранта начнется прием в девять утра. Эрон сказал, что, когда приехал к отцу, задняя дверь дома была открыта, а отец лежал на полу в кухне мертвый, с двумя огнестрельными ранами в груди. Хотя ясно, что ничего из дома не похищено, так же ясно, что доктор Грант застал врасплох его или их во время нападения на его собственность.

– Проклятие! – выругался Скутер, снова швырнув карандаш в стену. Он давал клятву защищать жителей Сент-Джоуна, а вместо этого защищает только самого себя. Пять человек мертвы, а его беспокоит собственная репутация. Он сжал голову руками и заплакал – такого с ним не бывало с того дня, когда он пообещал жениться на Элти.

На ежегодном празднике в «Кантри Клаб» Сент-Джоуна обычно присутствовало около трехсот человек. Это был один из тех редких случаев, когда здесь собирались семьи, а не только члены клуба. Как правило, семьи приезжали вместе, а затем расходились – дети шли в бассейн или комнату для игр, а родители отправлялись выпить или сыграть партию в гольф. Однако в этом году семьи не образовывали обособленные группы, а объединялись с какой-нибудь другой семьей. Все обсуждали последнюю трагедию – убийство доктора Джейiона Гранта.

Когда семья Кэссиди вошла в зал, до них долетели обрывки разговора о смерти врача.

– Говорят, в него стреляли трижды:

– Правда? А я слышала, что только дважды. Но в любом случае, интересно, зачем вору понадобилось тратить столько времени? Я имею в виду, почему просто не выстрелить и убежать? На его стороне был элемент внезапности.

– Говорю тебе, Скутеру пора принять крутые меры против преступности. Бог знает почему мы позволяем какому-то Тому, Дику или Гарри приезжать сюда. Должен быть какой-то способ защитить туристов.

– Мы же не знаем, был ли это приезжий?

– Неужели ты думаешь, что это мог быть один из нас?

– Не из нас, дорогая. Но это вполне мог быть кто-то из Сент-Джоуна. У нас слишком много бедных. Разве ты забыла, что всего четыре недели назад какой-то парень был арестован за нарушение границ владений Джейсона? Не исключено, что это один и тот же человек.

Эрика вздрогнула.

– Это жутко, правда? – обратилась она к родителям.

– Да, – согласился Лоуренс. – Но следует все видеть в истинном свете. Один грабитель еще не означает, что мы все в опасности.

– Верно, – поддержала его Линда. – Джейсон жил одиноко на своем участке. – Она энергично потерла руки и оглянулась по сторонам. – Сегодня здесь чувствуется непорядок, да? Мне хотелось бы, чтобы праздник отменили. Сегодня у всех не праздничное настроение.

– Да, но этому есть разумное объяснение. Это День памяти, и, думаю, Ронда была права, настаивая, чтобы его не отменяли. Джейсон хотел бы, чтобы все по-дружески собрались вместе и помянули его.

Эрика больше не обращала внимания на разговор, она увидела Боу с сестрой и родителями. Когда он обернулся к ней, она улыбнулась ему, слегка помахав рукой вместо приветствия, и пришла в волнение, когда он подмигнул ей и, сказав что-то семье, направился к ней.

Боу вежливо поздоровался с ее родителями и, улучив момент, отвел девушку в сторону, чтобы сказать, как она прекрасна.

– Каждый раз, как я вижу тебя, ты становишься все прекрасней, Блю.

Она смутилась от произнесенного им ее второго имени, прозвучавшего довольно интимно, и от самого комплимента.

– Спасибо, – ответила она, с улыбкой глядя в его темные, глаза, и кивком указала на его семью. – Петит тоже прелестна, мне нравится ее новая прическа.

Боу посмотрел туда же и покачал головой. Его сестра была настолько же маленькой, насколько он был большим. Ей соответствовало ее имя Петит – маленькая. Все ее черты были мелкими, исключением были глаза, которые казались огромными бутонами и выглядели еще крупнее благодаря гладким, коротко постриженным черным волосам, обрамлявшим крошечное личико. Сегодня на ней были абрикосового цвета шорты гармонирующие с желтой рубашкой, удачно оттенявшей ее красивую оливковую кожу под стать ее семнадцатилетнему возрасту. Очевидно, одежду выбрала для нее мать, так как сама Петит редко одевалась во что-нибудь иное, кроме изодранных джинсов, изношенного бумажного свитера или грубых черных мотоциклетных шорт и пляжной майки-топ. Заметив на ней сережки, Эрика улыбнулась. Бунтарством Петит были огромные серьги, которые болтались в ее ушах и отражали ее склонность к эксцентричности: с левой мочки свисал двухдюймовый скелет, а правое ухо похвалялось миниатюрным гробом.

Боу кивнул:

– Одежду выбрала мать, полагаю, ты сама догадалась. Но, придя сюда, Петит зашла в дамскую комнату и вышла оттуда с этими штуковинами в ушах. Мама чуть не потеряла сознание, но она старается избегать скандалов. Дело в том, что нет рычагов, с помощью которых можно управлять Петит. Если ей не разрешают гулять, она вполне наслаждается тем, что остается дома и включает на полную громкость хард-рок. Если у нее забирают стерео, она сочиняет песни и распевает их во все горло, так что весь дом дрожит.

– Она другая, все верно, – засмеялась Эрика, – но мне она нравится. В ней есть индивидуальность в лучшем смысле этого слова.

– Или в худшем, – сказал Боу, но не очень убежденно. Чувствовалось, что он души не чает в своей маленькой взбалмошной сестренке, и Эрика ощутила прилив нежности к нему, увидев гордость, светившуюся в его глазах.

Боу оглядел зал:

– Какая-то странная атмосфера царит, да? Больше похоже на поминки, чем на праздник. Твои родители, наверное, закатят истерику, если мы пойдем прогуляться?

Эрика усмехнулась:

– Мои родители вообще редко закатывают истерики. Я только скажу им, что мы уходим.

– Я подожду тебя у выхода.

Боу смотрел, как она идет по залу, и ощутил, что его грудь распирает от гордости. Она была его девушкой, носила его значок, он видел это. С гривой рыжих волос, образующих сияющий огненный нимб, и с длинными стройными ногами, она_{черт возьми, была самой хорошенькой из всех, кого он когда-либо видел. Боу заметил, как она засмеялась чему-то, что сказал ее отец, оглянулась на него и снова засмеялась. Черт, о чем они говорят? Он мысленно пожал плечами. Не так уж это важно. Эрика выглядела счастливой. Единственный человек, отважившийся смеяться перед лицом страха и уныния. Молодой человек посмотрел на других присутствующих. Большинство из них лицемеры. Особенно Мэрилу Робертс и Фиби Пирсон. Черт побери, они ведь не любили старого дока Гранта, говорили, что он был диверсантом, засланным с севера, с целью насылать на врагов какие-то смертельные болезни. Боу, во всяком случае, совершенно точно знал, что Пирсоны никогда не водили своих детей к доктору Гранту. Ходили за тридевять земель в Джефф-Сити к какому-то модному педиатру. И единственной причиной, почему Мэрилу Робертс не делала то же самое, были сплетни, которые она упустила бы, если бы не выдумывала болезнь за болезнью, чтобы иметь возможность совать нос в чужие дела. Только посмотрите, как они обе прикладывают к глазам тонкие кружевные носовые платочки. Слава Богу, его мать не была такой лицемеркой.}

Боу машинально перевел взгляд на мать, разговаривавшую с Элти Уитком, и мягко и нежно улыбнулся. Возможно, ее юбки были слишком облегающими и на несколько дюймов короче, чем диктовал этикет, а ее прическа, возможно, была несколько экстравагантной, но, по крайней мере, все это не быдо вульгарным, поддельным. И такой же искренней была сейчас ее скорбь. Мать была самым добросердечным человеком во всем городе, способным прощать ошибки соседям, даже когда их злобные языки сплетничали о ней. «Ты должен жалеть их, Боу. Если бы они не были так несчастны, им не нужно было бы говорить плохо о других». Именно так она и поступала. Даже по воскресеньям, когда «добрые» жители Сент-Джоуна сторонились ее в церкви, ей удавалось не замечать этого. Единственная, истинная христианка, часто думал он о ней.

Боу перевел взгляд на сестру, увидел на ее лице привычную недовольную гримасу и, нахмурившись, неодобрительно покачал головой, когда она отошла в угол и вытащила из сумочки сигарету и зажигалку.

Черт возьми, Петит, неужели не понятно, что ты единственный человек во всем мире, который может причинить боль матери?! Если она и прощала все на свете ошибки, включая и ошибки своих детей, то последние нее еще больно ранили ее. Даже его отец не смог бы больше обидеть Бобби Боухэнон… во всяком случае, ее душу. О, он мог продолжать ставить ей синяки, но однажды произошла странная вещь – ее перестало заботить, что делает ее муж, он, казалось, был лишен наказания. Но Петит могла обидеть мать до глубины души и делала это слишком часто, как будто получая от этого удовольствие. Вот как сейчас, подумал Боу, заметив, как она встретилась взглядом с матерью, задрала подбородок и выпустила струю дыма.

Он не чувствовал, что Эрика снова присоединилась к нему, пока она не коснулась его руки.

– Что случилось? – спросила она. Он только искоса взглянул на нее.

– Подождешь меня минутку, Блю? У меня есть сестрица, которой нужно свернуть шею.

– Боу, не будь с ней слишком жестоким, – заступилась за нее Эрика, глядя через зал на Петит, – у нее трудный возраст.

– Да, поговорю с ней о том, как стать еще круче. – И он пошел, сжав кулаки.

Эрика видела, как Боу схватил сестру за руку и отобрал висевшую на губе сигарету, но неожиданно перед ней появились Кэрри и Брет, заслонив собой конец сцены.