– Знаешь, кто ты? Ты королевский геморрой.

Светофор переключился, и девушки сошли с тротуара, но, дойдя до середины дороги, Эрика остановилась и драматически ударила себя в грудь:

– Не могу поверить, что будущая жена будущего преподобного Брета Пирсона может так выражаться.

Кэрри усмехнулась, глядя на водителей машин, стоявших у светофора, и перебросила через плечо длинные белокурые волосы.

– Пойдем! На нас смотрят, – сказала она и потянула Эрику за руку.

– На нас всегда смотрят, – нисколько не стесняясь, ответила та.

– Эрика!

– Я не сделаю ни шага, пока ты не скажешь мне, так ли фантастичен секс, как об этом говорят. Для меня это важно.

Лицо Кэрри вспыхнуло, но она продолжала смеяться.

– Тогда выясни это сама на следующей неделе, когда Боу приедет домой из колледжа.

– Может, я так и сделаю, – ответила Эрика, не торопясь следовать за подругой, когда светофор снова переключился и один из водителей нажал сигнал и крикнул им: «Сумасшедшие девчонки!»

Десять минут спустя они вышли из модного магазина, и каждая несла, перекинув через руку, пластиковый пакет с платьем.

– Куда теперь? – спросила Кэрри. Эрика пожала плечами:

– Мне все равно. Можно пойти к тебе и показать платья сперва твоим родителям или сначала пойти ко мне. Выбирай сама.

– Пойдем ко мне. Сейчас время ленча, а твоя мама не готова.

– Боже, что за логика! Знает ли Брет, какой помощницей для него ты собираешься стать?

– А знает ли Боу, какая ты? – тут же парировала Кэрри.

– Конечно, нет. Мы оставались с ним вдвоем всего три раза, и это было почти два месяца назад. Но теперь, когда он возвращается домой, у меня будет целое лето, чтобы не спеша познакомить его со всеми своими достоинствами.

Они подошли к небольшому красному автомобилю, который родители подарили Эрике на восемнадцатилетие. Кэрри ждала, пока подруга откроет машину, и, опершись на переднее крыло, покачала головой.

– Не понимаю.

– Чего ты не понимаешь?

Эрика бросила свой пакет на узкое заднее сиденье и уселась за руль. Через несколько секунд, устроившись рядом с Эрикой, Кэрри ответила на вопрос.

– Ты всегда была такой благопристойной, училась на твердые четверки, водила дружбу только с прилежными учениками, читала книжки у себя в комнате, когда можно было смотреть Эм-Ти-Ви, и вдруг – гром и молния! – ты появляешься с самым красивым парнем Сент-Джоуна, покупаешь элегантные платья и расспрашиваешь о сексе. Что с тобой?

– Со мной ничего, – добродушно ответила Эрика, заводя мотор и направляя автомобиль в поток машин. – Я всегда все раскладывала по полочкам. Что я могу еще добавить? Я Телец, а мы, Тельцы, все правильные.

– Ах, значит, ты хочешь сказать, что подошла очередь секса.

– Возможно. Я еще не знаю. Порядок может быть нарушен, но он должен быть правильным. Подумай об этом. На первом месте порядок, на втором изменение. Вообще-то я люблю читать, а что касается парней, – с кем еще я могла встречаться, кроме прилежных учеников? Брет и Дэнни Лайтнер были единственными симпатичными ребятами в школе с тех пор, как мы перешли в девятый класс.

– Дэнни – гомик, а Брет тебе совсем не нравится.

Эрика закатила глаза и рассмеялась.

– Дэнни не гомик! Боже, Кэрри, до чего ты ограниченная. Где ты набралась таких мыслей?

– Ты когда-нибудь видела его с девушкой? – с вызовом спросила Кэрри.

– Ты же знаешь, что нет. Но это еще не доказывает, что он гомик. Он собирается быть священником, католическим священником.

– Это еще раз подтверждает мою теорию, что он гомик. Безбрачие неестественно. Господи, ты только вспомни все эти истории о священниках, путающихся с маленькими мальчиками.

Эрика покачала головой, но больше не шутила и не смеялась – ее раздражало нетерпимое отношение Кэрри к тем, кто не соглашался с ее философией.

– Ты фанатик, Кэрри Робертс, к тому же добродетельный фанатик. Боже, я поражаюсь, что мы стали друзьями. Не забывай, я принадлежу к англиканской церкви.

Кэрри не обижалась – в этом смысле она была исключительным человеком. Слишком толстокожа и самонадеянна, подумала Эрика.

– Ну, дорогуша, ты еще и протестантка. Наверное, Брет охотнее принял бы нашу дружбу, если бы ты, как и мы, была южной баптисткой, но даже он признает, что без заблудших и грешных в этом мире от него, как от священника, было бы мало пользы. – Ее темные глаза сверкали озорством, и, несмотря на раздражение, Эрика рассмеялась:

– Ты откровенна, Робертс.

– Это глупо?

– Нет, но не спеши развивать дальше эту теорию. Я бы ни за что не простила твоей высокомерной нравственности, если бы не понимала, что у тебя нет другого выхода, – ты находишься между родителями и Бретом. Я знала, что, когда вы стали встречаться в восьмом классе, он хотел положить конец ссоре, которую устроили твои родители.

– Ты любишь меня и знаешь об этом.

– Ну да. Это единственный порок в моей в остальном такой безупречной жизни.

– Ха-ха-ха, – произнесла Кэрри.

– Ладно, вернемся к твоему другу. Когда он возвращается из Спрингфилда?

– Завтра. Он сказал, что придет к моему дому завтра вечером после встречи с родными.

– Ага, вот чем объясняется цвет твоих щечек, – возбуждением при мыслях о предстоящей встрече.

– Ты прекратишь?! К чему вся эта сексуальная болтовня? Тебя в самом деле интересует Кин Боухэнон?

Эрика пожала плечами:

– Не знаю. Я хочу сказать, что он интересный и веселый парень, но мы не очень хорошо знаем друг друга. Однако целуется он как человек, рожденный специально для этого. – Направляясь по скоростной магистрали к Бар-Бер-Кин Эстейтс, она искоса взглянула на Кэрри. – Почему бы вам с Бретом не встретить нас на проспекте завтра вечером? Ты можешь предложить Брету посмотреть, как Боу делает это. Может, он чему-нибудь научится.

Кэрри засмеялась, но, когда она повернулась к подруге, в ее глазах читалось сомнение.

– Что? – спросила Эрика в ответ на невысказанный вопрос.

– Ничего. Мне просто хотелось бы, чтобы ты лучше относилась к Брету.

– Но, Кэрри, это не означает, что он мне не нравится, он просто не в моем вкусе. – Она сжала губы, чтобы скрыть улыбку, и добавила: – И еще я думаю, что его благочестие и предупредительность – это все притворство, он, наверное, бесподобен, когда погашен свет.

Кэрри не ответила, обиженно надулась, сложила руки на плоской груди и отвернулась к окошку.

Эрика не могла сдержать поддразнивающий сдавленный смешок.

– Прости, я больше не буду подшучивать над тобой. Создается впечатление, что сегодня я сексуально озабочена, да?

Не в силах больше дуться, Кэрри взглянула на подругу:

– Еще бы! Клянусь, я не уверена, что тебе безопасно проводить лето с Боу. Твоя мама знает, что ты задумала?

– Нет, но она, в отличие от твоей, не стала бы поднимать шум, – мои родители без предрассудков.

– Ха! Это, вероятно, величайшее преуменьшение последнего десятилетия. У мамы начинается учащенное сердцебиение каждое утро, когда твоя мать делает пробежки в этом своем обтягивающем спортивном купальнике.

Эрика, усмехаясь, покачала головой, притормозила и осторожно подъехала к тротуару у дома Кэрри. Когда же она снова заговорила, ее тон был сдержанным.

– У меня в мыслях не только секс, но и все, что я еще не успела сделать в жизни. Наверное, меня заставила задуматься смерть Синди Ричвальски. Существует так много всего, чего мы не пробовали. А что, если с нами произойдет такое? Ты можешь представить, что будешь мертвой через два года?

При упоминании об убийстве молодой женщины, с которой ни одна из девушек не была близко знакома, Кэрри запустила пальцы в свои длинные волосы, ее лоб наморщился, а рот брезгливо скривился.

– Я ничем не могу помочь, но думаю, она сама напрашивалась на это.

– Ты шутишь! Ужасно! Как ты можешь даже произносить такое? Меня не заботит, кем она была или какой образ жизни вела, но ни одна женщина не заслуживает, чтобы ей проломили голову бейсбольной битой.

– О, я понимаю, это ужасно, но она путалась с такими подонками. Знаешь, мой папа сказал, что она дружила с этой Банни Эпперсон, которой перерезали горло как раз за неделю до убийства Синди. А это означает, что она, вероятно, тоже знала владельца ломбарда, потому что его убили тем же способом, что и Банни.

– Значит, ты считаешь, что все они заслуживали то, что получили?

– Да нет, конечно, нет. Такого никто не заслуживает. Но, Эрика, давай смотреть фактам в лицо. Наш мир – это скопление зла, и, если ты позволишь себе стать частицей этого зла, тебе придется беспокоиться о последствиях.

– О Господи! Это говорит твоя мать или это теория, которую проповедует будущий преподобный Брет Пирсон?

– Ни то и ни другое! – Кэрри взяла свое платье с заднего сиденья и открыла дверцу. – Просто я знаю, что правильно и что неправильно, вот и все. И ты тоже это знаешь. Посмотри на нас. Мы не ходим на вечеринки, которые длятся всю ночь, и никто не пытается нас убивать.

– Прямо как из уст миссис Робертс, – проворчала Эрика, как только Кэрри вышла из автомобиля.

– Что? – переспросила Кэрри.

– Ничего.

– Так ты идешь или нет?

Эрика подавила свое раздражение – сейчас не время разбираться с ханжескими взглядами подруги. Взяв платье и бросив в кошелек ключи от автомобиля, она поспешила через лужайку вслед за Кэрри.

– Постой! Ты уверена, что твоя мама сегодня не занята? Я могу пойти домой.

– Не дури. По пятницам, пока прислуга убирает, она проводит утро у парикмахера. Но скорее всего она болтает по телефону с одной из своих приятельниц. Это я, мама! – крикнула Кэрри, войдя в дом. – Я хочу показать тебе свое платье.

– Я у телефона в кухне, Кэрри Энн, приходи, когда будешь готова.

Кэрри взглянула на подругу, словно хотела сказать: «Ну, что я тебе говорила?» – и кивком головы указала на коридор:

– Переоденься в комнате для гостей, а я поднимусь наверх, но не вздумай показываться маме, пока я не вернусь.

– Тогда не возись с косметикой и не подбирай колготки. Я умираю от голода.

Эрика вошла в нижнюю спальню и положила пакет с платьем на кровать. Она начала было снимать через голову блузку, но решила сперва пойти в кухню и предупредить Мэрилу Робертс, что она в комнате для гостей, чтобы та не испугалась, если ей понадобится за чем-нибудь зайти туда. Эрика молча стояла на пороге кухни и ждала, когда в разговоре возникнет пауза, чтобы заявить о себе.

– Разве я не говорила тебе, когда они приехали сюда, что они не принадлежат к обществу? Проклятые янки! Надеюсь, он порядочный человек, если не считать его высокомерного превосходства. Еще бы, поэт-лауреат! А она? Кем она себя воображает, что позволяет писать о нас книги? Так вот, Ванда Мей говорит, что эта женщина собирается превратить Сент-Джоун в настоящий притон беззакония, еще один Пейтон Плейс. Говорю тебе, Фиби, нам нужно объединиться и найти способ прекратить…

– Миссис Робертс! – Эрика прервала разговор, не в силах больше слушать. Те, кого обсуждали миссис Робертс и мать Брета, были ее родителями! Она дрожала с головы до пят, едва сдерживая желание ударить эту женщину. Ей хотелось защитить родителей, указать невежественной деревенщине, что у ее родителей в каждом мизинце больше порядочности, чем у этой дамы и всех ее лицемерных друзей вместе взятых. Ей хотелось спросить, какого черта ее родители стали предметом обсуждения. Они были преуспевающей писательской парой, создавали популярные романы и никогда бы не стали писать биографии людей, которые были их соседями или друзьями. Этих женщин следует избегать, они никогда не были друзьями ее матери. Выражение растерянности на лице Мэрилу Робертс доставило Эрике почти такое же удовольствие, как резкая отповедь, которую она готова была произнести.

– Ах, Эрика, дорогая, я не думала, что ты здесь!

– Вполне понятно. Извините, что прервала вас. Будьте добры, передайте Кэрри, что я должна была уйти, я вспомнила, что обещала родителям прийти на ленч.

Не дожидаясь, пока к матери Кэрри вновь вернется самообладание, она развернулась на каблуках и почти бегом бросилась к выходу. Оказавшись на улице, она побежала… и заплакала. Как они смеют? Как?

Кэрри спустилась через несколько минут после того, как ее подруга так внезапно ушла.

– Эрика, я готова, а ты как? – позвала она из гостиной.

Когда мать Кэрри вошла в комнату, ее тщательно ухоженное лицо было покрыто красными пятнами.

– Никогда не видела тебя такой прелестной, дорогая.

Кэрри тут же забыла о предательских пятнах на материнских щеках и сделала грациозный пируэт.