Джулиана Грей - Грехи

– Она тоже гордилась тобой, бабушка. Она говорила мне, что в день, когда ты стала судьей, она чувствовала настоящую гордость.

– Благослови тебя Бог, дитя.

Потом они разошлись по комнатам, чтобы отдохнуть, а когда Эрика проснулась, то увидела в дверях, молодою человека с чемоданами, наполненными, ее одеждой и личными вещами.

– Мисс Боухэнон просила передать, что она забрала все, что смогла, из вашего дома, – объяснил он.

Сейчас в гостиной Боухэнонов Эрика поблагодарила Бобби.

– Мне никогда не расплатиться за вашу доброту. Вам не следовало ходить туда, я понимаю, как это, должно быть, трудно.

– Да нет, совсем не трудно, со мной ходила Петит.

– Спасибо, – поблагодарила Эрика Петит.

– Ерунда.

Но это не было ерундой. Эрика знала Боухэнонов больше десяти лет, но только как людей, владевших фешенебельным отелем. Потом был Боу, он покинул ее, исчез, когда она больше всего нуждалась в нем. Но его семья не бросила ее, они оставались с ней, и даже в своем горе она чувствовала, что в ней появляется что-то новое. Слезы, от которых она не могла избавиться, снова навернулись на глаза.

– Я люблю вас всех.

Родителей хоронили днем во вторник.

Стоя рядом с их гробами у края могилы, Эрика подумала, что, должно быть, пришел весь Сент-Джоун. Весь, кроме Боу. Никто не смог разыскать его. Ладно, все в порядке, сейчас она не нуждалась в нем. Самое худшее она пережила без него.

Она взяла бабушку за руку. Меньше чем через два часа они уедут из Сент-Джоуна и отправятся в Бостон. Только мысль о том, что она покинет город у озера, который больше десяти лет был для нее домом, помогла ей пережить последние три дня. Ее родителей убили, но это еще не все, чего ее лишили. Она потеряла парня, в которого была влюблена, он бросил ее. Она потеряла свою лучшую подругу – Кэрри ни разу не позвонила с тех пор, как они встретились в офисе шерифа. Но она потеряла еще больше: она потеряла веру в доброту и порядочность. Только ее бабушка и Бобби Боухэнон были с ней в эти дни полного опустошения. Они относились к ней с добротой и вниманием, любили и поддерживали ее. Но этого было недостаточно.

Она оглядела толпу, собравшуюся отдать последний долг ее родителям.

Лицемеры!

Ее друзья стояли у дальнего конца могилы, все шестеро держались вместе. Пэм и Салли Джейн тихо плакали, Кэрри прислонилась к Брету, Эрон и Джуниор держались спокойно и прямо.

Мэрилу Робертс и Фиби Пирсон, стоя рядом с мужьями, о чем-то тихо шептались.

Ронда Грант, потерянная и замкнутая, стояла одна, в ногах у гроба Лоуренса. Время от времени она касалась пальцами полированного красного дерева, как будто принимала этот гроб за гроб своего мужа, которого похоронили всего восемь дней назад.

Элти и Скутер Уитком стояли рядом со священником, лицо шерифа было обращено к небесам, словно оттуда неожиданно могли прийти ответы, которые он искал; лицо его жены было искажено горем, но оно казалось неестественным.

Бобби, Берт и Петит Боухэнон стояли все вместе слева от Эрики – единственные «чужаки», кроме нее самой и ее бабушки.

Насколько могла видеть Эрика, море людей заполнило кладбище.

Священник призвал присутствующих помолиться вмеете с ним Господу, и все послушно начали произносить слова. Все, кроме Эрики.

Окончив молитву, священник благожелательно улыбнулся ей.

– От имени дочери Лоуренса и Линды Кэссиди я благодарю вас за проявленную любовь. В эти трудные дни, которые ей предстоит пережить, это поможет ей, я уверен, понять, как уважали ее родителей. А теперь, пожалуйста, возвращайтесь по своим домам в мире и спокойствии.

Эрика не собиралась говорить, слова вырвались по собственной воле:

– Я хочу сказать!

Все смолкли и в ожидании смотрели на нее.

– Мои родители любили здесь все. Они были счастливы. Они любили вас. Они доверяли вам. – Она улыбнулась Бобби Боухэнон, как бы извиняясь и исключая ее. – Один из вас убил их. Это несправедливо. – Она услышала дружный тяжелый вздох, и ей стало приятно. Они были шокированы, отлично. – Шериф Уитком поклялся найти того из вас, кто это сделал. Если он не выполнит своей клятвы, я вернусь. Вам это так не пройдет.

Она замолчала и посмотрела в глаза тех, кто стоял ближе всех, задержав взгляд на друзьях детства. Было заметно, что все шестеро сперва удивились, потом почувствовали себя неловко, потом испугались, хотя старательно пытались скрыть свои чувства.

В ответ Эрика самоуверенно улыбнулась:

– Я обещаю.

Я не хочу играть в твоем дворе,

Я больше не люблю тебя.

Ты огорчишься, когда увидишь, что я сам

Сдвигаю крышку своего погреба.

Ты не опрокинешь мою бочку для дождевой воды.

Ты не заберешься на мою яблоню.

Я не хочу играть в твоем дворе,

Если ты не хочешь быть со мной ласковым.

Неизвестный автор 22 апреля 1995 года-29 апреля 1995 года

Она вернулась. Уже не девочка и больше не жертва. Она утратила идеализм своей юности, победила демонов, которые являлись ей в снах после гибели родителей, преодолела обиду и душевную боль от предательства друзей. Но победа досталась дорогой ценой, и теперь кому-то придется заплатить по счету.

Он наблюдал, как она таскала коробки из автомобиля в дом, который сняла для себя. Это не было болезненным любопытством к чужим делам – он взглянул чисто случайно, но, увидев ее, не в состоянии был отвернуться. Она была прекрасна, еще прекрасней, чем десять лет назад, и даже прекрасней, чем можно было ожидать, судя по фотографиям, напечатанным в «Плеймейтс».

Она была почти без косметики, ее волосы, довольно длинные, были убраны в бесхитростный «лошадиный хвост», на ней была фланелевая рубашка, широкие джинсы и теннисные туфли. Вряд ли кто-нибудь ожидал увидеть знаменитость в такой одежде.

Прислонясь к дверному косяку, Кин отхлебнул из банки с пивом, как будто пенистый напиток мог погасить внезапно возникшую жажду. Он любил ее так, как об этом поют барды в своих песнях и пишут поэты в своих стихах. В его душе вспыхнуло воспоминание о том коротком мгновении, которое они провели вместе, но вслед за этим он почувствовал свою вину. И одно невозможно было отделить от другого.

Эрика на секунду остановилась, пытаясь удержать на бедре коробку, пока возилась с входной дверью дома. Прижав коробку бедром к косяку двери, она смахнула пот, стекавший тонкой струйкой из-под волос, и, толкнув дверь, распахнула ее. От резкого движения коробка наклонилась, Эрика потеряла равновесие и чертыхнулась, услышав перезвон стекла из приземлившейся рядом с ней коробки.

– Черт знает что!

Она быстро поднялась на ноги, беспокойно оглядываясь вокруг, хотя это было глупо, она была здесь в полном одиночестве. Именно этим с самого начала и привлек ее этот дом. Ей хотелось уединения, и «дом на холме», как назвал его агент по недвижимости, мог полностью ей это гарантировать.

Расположенный на вершине покрытого лесом холма и окруженный восемнадцатью акрами нетронутой природы, он был великолепным убежищем. Из гостиной в задней части дома и из хозяйской спальни открывался вид на озеро, лежавшее несколькими футами ниже. Там же, внизу, виднелось одно-единственное здание – рыбацкий коттедж, который принадлежал тому же хозяину, но сдавался отдельно от дома. Именно на этот коттедж бросила Рикки смущенный взгляд, вставая на ноги после столь неграциозного вступления в свои новые владения. Но строение выглядело как полуразвалившийся сарай – оно было нежилым.

Сощурившись от яркого послеполуденного солнца, она взглянула на коттедж еще раз – она могла бы поклясться, что видела, как кто-то ходит там за решетчатой дверью. Но ведь это нелепо? Черт с ним. Жаль, что она не спросила агента по недвижимости, живет ли кто-нибудь там сейчас. Не только ради ее эксцентричной склонности к уединению, которая появилась вместе с известностью, но и в целях безопасности. А вдруг кто-то пользуется домом без ведома хозяина? Владелец должен знать об этом, верно? Она мысленно отметила, что нужно позвонить агенту как только выгрузит из автомобиля оставшиеся коробки и чемоданы.

Однако, взглянув на часы минут через сорок пять, она решила, что звонок придется отложить до следующего дня. Молодой человек, оформлявший документы на дом, сказал ей, что в субботу офис закроется в два часа из-за ежегодного Фестиваля весны. Он спросил, знает ли она о таком, и, не дожидаясь ответа, пустился в пространные описания мероприятий, включающих парад, карнавал и танцы на улицах. Рикки могла бы избавить его от ненужных хлопот – она помнила все мелочи фестиваля. Разве она могла когда-нибудь это позабыть? Она участвовала в нем каждый год, и потом, почти ровно десять лет назад у нее было первое свидание с Кином Боухэноном.

При воспоминании о первом мужчине, которого Эрика когда-то любила, возникло тревожное чувство под ложечкой – приятное и неприятное одновременно. Это не означало, что она все еще питала к нему горькие чувства, напротив, она могла улыбаться, вспоминая сладость их короткой связи. Но так было не всегда. Долгое время после, переезда с бабушкой в Бостон она думала, что ненавидит его за то, что он покинул ее в самое тяжелое для нее время, и даже думала, не он ли был тем негодяем, который жестоко убил ее родителей. Но последнее было абсурдом. Она не смогла бы полюбить сумасшедшего, способного сделать такое, а она любила его. Что же касается ненависти – она выше того, чтобы таить злобу. Они были молодые, пылкие, легко поддающиеся романтике и такие же ранимые, как дети. Она не знала, как он отнесся к ее возвращению… в таком театральном оформлении. Сообщение о ее возвращении домой было вызывающим и наглым, и таким же дерзким должно было стать ее вхождение в общество Сент-Джоуна. Но она боялась своей первой встречи с ним и ничего не могла поделать с собой. Насколько она знала его, он вряд ли был обрадован. Никто из них наверняка не был обрадован.

Проезжая мимо дома на холме, доктор Эрон Грант притормозил – у дороги среди деревьев он заметил какое-то движение. Возможно, олень, но скорее похоже на… Он схватил бинокль с соседнего сиденья, поднес к глазам и направил туда, где мелькнуло что-то рыжее.

– Интересно, – буркнул он, нажимая на акселератор и автоматически включая сигнал поворота.

Спустя две минуты он выбирался из своего джипа.

– Эй, девушка! – окликнул он Эрику.

Рикки повернулась на каблуках, и мгновенное удивление на ее лице сменилось сияющей улыбкой, которую он помнил со времен их юности.

– Эрон, привет! – Она засунула руки в карманы джинсов и пошла ему навстречу. – Как ты узнал, что я здесь?

– Я не знал этого еще пять минут назад, пока не увидел, как что-то движется среди деревьев. Я знал, что здесь никто не живет, поэтому остановился, чтобы проверить. Посмотрел в бинокль и увидел незнакомое рыжеволосое создание…

Рикки засмеялась, но тут же оборвала смех:

– Постарайся не распространяться об этом… О том, где я живу, я хочу сказать. Мне хочется воспользоваться своим уединением.

Эрон почесал затылок:

– Хорошо, я ничего не скажу, но не думаю, что тебе удастся надолго сохранить свой секрет. Ты забыла, какой любопытный здесь народ?

Он был удивлен тем, как потемнели ее голубые глаза. Он не собирался бередить болезненные воспоминания и на самом деле ожидал снова услышать ее смех. Но ему следовало понять: она вернулась не потому, что ее воспоминания были радостными.

– Прости, Эрика, это было не очень тактично с моей стороны.

Теперь она улыбнулась:

– Нет, ты прав. Я, видимо, забыла, как быстро распространяются слухи. Но, если ты не возражаешь, пусть они выясняют все сами.

– Правильно. Не буду упоминать об этом даже Пэмеле Сью.

– Как она?

– Хорошо, по-настоящему хорошо. Две недели назад она родила еще одного.

– Постой, это, должно быть, четвертый. Был один мальчик и две девочки. А сейчас кто?

– Мальчик, – ответил Эрон, усмехаясь и раскачиваясь на каблуках. – Ты наблюдала за нами, да?

– Читала газеты.

– «Сент-Джоун Бэннер» присылают в Бостон?

– Нет, – засмеялась Рикки, краснея от смущения, словно ее уличили в преступлении. – У меня есть отличная служба, которая посылала мне газету.

– Ну, теперь все, что ты упустила, ты сможешь узнать лично.

– Да, именно так я и собираюсь сделать.

Эрон внимательно посмотрел на нее, заметив, как при последних словах ее интонация стала более жесткой, а не прежней сдержанно-дружелюбной.

– Ладно, полагаю, мне пора домой. Я обещал Пэм, что искупаю детей, а потом вечером мы пойдем в город на фестиваль.